Два типа будущего: управляемое и фатальное
В России сохраняется парадокс: оптимизм в отношении будущего страны сочетается с ощущением ограниченности личного влияния на его формирование. Люди готовы верить в лучшее, но не всегда чувствуют себя его участниками. Будущее существует — но вне логики индивидуального действия. Это особая структура времени, в которой надежда вытесняет ответственность. Тимофей Нестик, доктор психологических наук, заведующий лабораторией социальной и экономической психологии Института психологии РАН, комментирует это противоречие в рамках проекта «Диалоги на Платформе».
В нашей стране образ будущего существует, но он оторван от механики влияния. Люди в целом оптимистично оценивают перспективы России, однако лишь 12–15% верят, что могут на них повлиять. Это фундаментальный разрыв между ощущением принадлежности и ощущением действия. Мы как бы в команде, но не на поле.
Этот разрыв обостряется на уровне планирования. Для 94% россиян умение планировать – базовая ценность. Но реально стратегически живут единицы: только 57% строят планы, 29% — на несколько лет вперед. И всего 23% могут четко представить себе, что будет со страной хотя бы через пять лет. Это означает, что у нас нет связного коллективного нарратива о будущем. Он не артикулирован, не обсуждаем, не встроен в институты и процессы, задающие долгосрочные ориентиры.
Причина во многом кроется в особенностях восприятия неопределенности. Российское общество ценит четкие планы и стабильные правила, но одновременно склонно считать, что в быстро меняющемся мире любые долгосрочные расчеты теряют смысл. Этот внутренний конфликт подрывает способность коллективно проектировать будущее и удерживать долгую перспективу, несмотря на растущий интерес к будущему на индивидуальном уровне.
В таких условиях тревога по поводу будущего — это не проблема сама по себе. Проблема возникает тогда, когда тревожность перестает быть рабочей эмоцией и превращается в апатию. Исследования показывают: тревожность может усиливать интерес к будущему, но только при наличии доверия — к государству, к людям, к возможностям совместного действия. Без этого тревога становится тупиком.
Российская культура находится в двойственном положении. С одной стороны, у нас высокое избегание неопределенности — мы ценим четкость, стабильность, заранее известные правила. С другой — существует убеждение, что в быстро меняющемся мире планировать бесполезно. В итоге — паралич: ориентир есть, инструмента нет, субъектности нет, а движение — индивидуализировано.
Мы видим это и в сравнительных исследованиях: в культурах с акцентом на личные свободы и индивидуальные достижения — как в США и Турции — коллективный образ будущего оказывается слабее, чем личный. В России проявляется та же асимметрия. Человек может уверенно смотреть в завтрашний день своей семьи, но не видеть четкой траектории страны.
Тем не менее, опыт показывает: если человек ощущает себя не просто «я», а частью «мы» — профессионального сообщества, региона, страны, — это расширяет его горизонт планирования. Чем больше таких идентичностей, тем выше готовность мыслить проектно и кооперироваться. И это ключ: будущее не строится в одиночку. Оно возникает только в коллективной рамке — и только при ощущении, что от нас что-то зависит.
Полная версия материала – по ссылке.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
В России сохраняется парадокс: оптимизм в отношении будущего страны сочетается с ощущением ограниченности личного влияния на его формирование. Люди готовы верить в лучшее, но не всегда чувствуют себя его участниками. Будущее существует — но вне логики индивидуального действия. Это особая структура времени, в которой надежда вытесняет ответственность. Тимофей Нестик, доктор психологических наук, заведующий лабораторией социальной и экономической психологии Института психологии РАН, комментирует это противоречие в рамках проекта «Диалоги на Платформе».
В нашей стране образ будущего существует, но он оторван от механики влияния. Люди в целом оптимистично оценивают перспективы России, однако лишь 12–15% верят, что могут на них повлиять. Это фундаментальный разрыв между ощущением принадлежности и ощущением действия. Мы как бы в команде, но не на поле.
Этот разрыв обостряется на уровне планирования. Для 94% россиян умение планировать – базовая ценность. Но реально стратегически живут единицы: только 57% строят планы, 29% — на несколько лет вперед. И всего 23% могут четко представить себе, что будет со страной хотя бы через пять лет. Это означает, что у нас нет связного коллективного нарратива о будущем. Он не артикулирован, не обсуждаем, не встроен в институты и процессы, задающие долгосрочные ориентиры.
Причина во многом кроется в особенностях восприятия неопределенности. Российское общество ценит четкие планы и стабильные правила, но одновременно склонно считать, что в быстро меняющемся мире любые долгосрочные расчеты теряют смысл. Этот внутренний конфликт подрывает способность коллективно проектировать будущее и удерживать долгую перспективу, несмотря на растущий интерес к будущему на индивидуальном уровне.
В таких условиях тревога по поводу будущего — это не проблема сама по себе. Проблема возникает тогда, когда тревожность перестает быть рабочей эмоцией и превращается в апатию. Исследования показывают: тревожность может усиливать интерес к будущему, но только при наличии доверия — к государству, к людям, к возможностям совместного действия. Без этого тревога становится тупиком.
Российская культура находится в двойственном положении. С одной стороны, у нас высокое избегание неопределенности — мы ценим четкость, стабильность, заранее известные правила. С другой — существует убеждение, что в быстро меняющемся мире планировать бесполезно. В итоге — паралич: ориентир есть, инструмента нет, субъектности нет, а движение — индивидуализировано.
Мы видим это и в сравнительных исследованиях: в культурах с акцентом на личные свободы и индивидуальные достижения — как в США и Турции — коллективный образ будущего оказывается слабее, чем личный. В России проявляется та же асимметрия. Человек может уверенно смотреть в завтрашний день своей семьи, но не видеть четкой траектории страны.
Тем не менее, опыт показывает: если человек ощущает себя не просто «я», а частью «мы» — профессионального сообщества, региона, страны, — это расширяет его горизонт планирования. Чем больше таких идентичностей, тем выше готовность мыслить проектно и кооперироваться. И это ключ: будущее не строится в одиночку. Оно возникает только в коллективной рамке — и только при ощущении, что от нас что-то зависит.
Полная версия материала – по ссылке.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Переход к подработке как норме: Россия входит в эпоху пост-занятости
Когда рост активности соискателей в 2025 году сравнивают с пиковыми значениями пандемийных лет, это звучит как признак восстановления. Но сравнение требует уточнений: тогда это была вынужденная перегруппировка, сегодня – системный сдвиг. Все чаще рынок труда фиксирует не возвращение к стабильности, а ее окончательную утрату. Рост интереса к подработке и краткосрочной занятости мы рассматриваем как маркер не локального сдвига, а глубокой трансформации института труда – именно поэтому этот процесс заслуживает отдельного аналитического разбора.
Согласно исследованию Avito Работы в 2024 году подработку имел каждый второй россиянин, а в 2025 ее планирует треть. В этом нет сенсации, но есть симптом: границы между основной работой и дополнительным доходом стираются, а сама занятость становится фрагментированной по определению. Подработка – больше не исключение, а новая норма.
Речь не о временном эффекте, а о формировании устойчивой модели пост-занятости. Люди выстраивают «портфели» занятостей: совмещают краткосрочные контракты, фриланс, частичную ставку, проектную работу. Работодатели в отдельных отраслях перестраиваются вслед за соискателями: треть всех вакансий сегодня открыты для студентов, почти половина – для людей старше 45 лет. Компетентность больше не измеряется в стаже, а релевантность – в способности учиться и перестраиваться.
Факторы трансформации – двухуровневые.
🔸 Первый – экономический: рост цен, нестабильность доходов, слабый социальный лифтинг.
🔸 Второй – ценностный: всё больше молодых специалистов сознательно избегают фиксированного графика, выбирают гибкость и самонастройку, ориентируются на баланс между личным и рабочим.
Сдвиг особенно заметен в городах и цифровых профессиях. Появляется класс мобильных работников, которые не стремятся «устроиться», а учатся жить в режиме непрерывной навигации. В условиях, когда горизонт планирования сужается, именно способность к адаптации становится ключевым активом.
Это ставит работодателей перед новой задачей: в конкуренции за профессионалов (особенно в массовом найме и сервисном секторе) выигрывает тот, кто способен предложить не только оплату, но и согласие с ритмом, графиком, форматом участия. Однако подобный подход сложно масштабировать на отрасли с высокой технологической иерархией. В тех же «Росатоме», «Роснефти» или в оборонном комплексе невозможна фрагментация труда и подменяемость команд – там устойчивость и вовлечённость остаются ключевыми параметрами.
Так возникает структурное противоречие между мобильностью как социальной нормой и логикой сложной работы, требующей стабильных команд, выстроенной иерархии и длительной капитализации знаний. Это противоречие пока не разрешено: в одних секторах – резкий разворот к гибкости, в других – жесткое удержание стабильных форм. В результате рынок все больше расщепляется: не по отраслям даже, а по логике труда.
Тем временем растет уязвимость гибко занятых. Краткосрочные форматы занятости по умолчанию менее защищены: нет оплачиваемых отпусков, нет доступа к системной медицине, нет пенсионных гарантий. Чем больше таких работников – тем выше институциональная нагрузка и риск недофинансирования базовых социальных обязательств.
Именно поэтому сегодняшняя соискательская активность – это не «рынок проснулся», а «рынок сменил природу». Мы наблюдаем не восстановление, а переформатирование. Оно требует иной инфраструктуры:
🔹 Новые механизмы социальной защиты для гибко занятых.
🔹 Трудовое право, учитывающее нестандартные формы занятости.
🔹 Поддержка карьерной навигации как института — не в виде консультаций, а в виде системной услуги.
Для государства и компаний задача не в унификации модели, а в управлении многоукладной структурой рынка занятости. Одна логика не охватывает всех – и в этом главное методологическое требование к тем, кто планирует работать с человеческим капиталом в ближайшие годы.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Когда рост активности соискателей в 2025 году сравнивают с пиковыми значениями пандемийных лет, это звучит как признак восстановления. Но сравнение требует уточнений: тогда это была вынужденная перегруппировка, сегодня – системный сдвиг. Все чаще рынок труда фиксирует не возвращение к стабильности, а ее окончательную утрату. Рост интереса к подработке и краткосрочной занятости мы рассматриваем как маркер не локального сдвига, а глубокой трансформации института труда – именно поэтому этот процесс заслуживает отдельного аналитического разбора.
Согласно исследованию Avito Работы в 2024 году подработку имел каждый второй россиянин, а в 2025 ее планирует треть. В этом нет сенсации, но есть симптом: границы между основной работой и дополнительным доходом стираются, а сама занятость становится фрагментированной по определению. Подработка – больше не исключение, а новая норма.
Речь не о временном эффекте, а о формировании устойчивой модели пост-занятости. Люди выстраивают «портфели» занятостей: совмещают краткосрочные контракты, фриланс, частичную ставку, проектную работу. Работодатели в отдельных отраслях перестраиваются вслед за соискателями: треть всех вакансий сегодня открыты для студентов, почти половина – для людей старше 45 лет. Компетентность больше не измеряется в стаже, а релевантность – в способности учиться и перестраиваться.
Факторы трансформации – двухуровневые.
🔸 Первый – экономический: рост цен, нестабильность доходов, слабый социальный лифтинг.
🔸 Второй – ценностный: всё больше молодых специалистов сознательно избегают фиксированного графика, выбирают гибкость и самонастройку, ориентируются на баланс между личным и рабочим.
Сдвиг особенно заметен в городах и цифровых профессиях. Появляется класс мобильных работников, которые не стремятся «устроиться», а учатся жить в режиме непрерывной навигации. В условиях, когда горизонт планирования сужается, именно способность к адаптации становится ключевым активом.
Это ставит работодателей перед новой задачей: в конкуренции за профессионалов (особенно в массовом найме и сервисном секторе) выигрывает тот, кто способен предложить не только оплату, но и согласие с ритмом, графиком, форматом участия. Однако подобный подход сложно масштабировать на отрасли с высокой технологической иерархией. В тех же «Росатоме», «Роснефти» или в оборонном комплексе невозможна фрагментация труда и подменяемость команд – там устойчивость и вовлечённость остаются ключевыми параметрами.
Так возникает структурное противоречие между мобильностью как социальной нормой и логикой сложной работы, требующей стабильных команд, выстроенной иерархии и длительной капитализации знаний. Это противоречие пока не разрешено: в одних секторах – резкий разворот к гибкости, в других – жесткое удержание стабильных форм. В результате рынок все больше расщепляется: не по отраслям даже, а по логике труда.
Тем временем растет уязвимость гибко занятых. Краткосрочные форматы занятости по умолчанию менее защищены: нет оплачиваемых отпусков, нет доступа к системной медицине, нет пенсионных гарантий. Чем больше таких работников – тем выше институциональная нагрузка и риск недофинансирования базовых социальных обязательств.
Именно поэтому сегодняшняя соискательская активность – это не «рынок проснулся», а «рынок сменил природу». Мы наблюдаем не восстановление, а переформатирование. Оно требует иной инфраструктуры:
🔹 Новые механизмы социальной защиты для гибко занятых.
🔹 Трудовое право, учитывающее нестандартные формы занятости.
🔹 Поддержка карьерной навигации как института — не в виде консультаций, а в виде системной услуги.
Для государства и компаний задача не в унификации модели, а в управлении многоукладной структурой рынка занятости. Одна логика не охватывает всех – и в этом главное методологическое требование к тем, кто планирует работать с человеческим капиталом в ближайшие годы.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Поведение на баллы: что означает возвращение оценок за нравы
Когда государство начинает оценивать не только знания, но и поведение, это означает переопределение самой роли школы. С сентября 2025 года в шести регионах России стартует эксперимент: школьникам будут выставлять оценки за поведение. Эта инициатива уже рассматривается как возможный элемент будущей образовательной политики. Мы в ЦСП «Платформа» видим в этом проявление системной трансформации. Возвращение воспитания в статус управляемой и оцениваемой категории – это попытка ответить на культурные и институциональные вызовы, с которыми сталкивается школа.
🔹 Традиция и прецедент
Оценка за поведение – не новое явление. Она применялась в дореволюционной и советской школе, но была отменена в 1989 году. Сегодня предпринимается попытка её вернуть. Как и в случае с «Разговорами о важном», это часть усилий по восстановлению воспитательной функции школы. Однако социальная реальность изменилась: современное общество более разнообразно, а подростки живут в другой культурной среде. Это усложняет применение единых воспитательных норм.
🔹 Школа: институт знаний или институт социализации?
Дискуссия об оценке поведения ставит вопрос о миссии школы. Согласно исследованию Института воспитания (2023), идею поддержки нормы поведения в школе одобряют и родители, и учителя, и часть школьников. Это отражает запрос на восстановление порядка. Но существует риск: когда воспитательная функция становится формализованной, школа превращается из пространства развития в механизм дисциплинарного контроля.
🔹 Критерии: стандартизация или произвол?
Пока критерии остаются размытыми: дисциплина, старательность, участие в жизни класса. Предполагается гибридный подход: базовые федеральные нормы и вариативная часть на уровне школы. Однако при высокой нагрузке и дефиците учителей новая система может быть сведена к формальной фиксации и не затрагивать сути поведения. Кроме того, сохраняется риск субъективной оценки, особенно при отсутствии понятных индикаторов.
🔹 Контроль или поддержка: как действуют другие страны?
В международной практике существуют различные способы фиксации и работы с поведенческими проявлениями в школе. В США действует система PBIS (Positive Behavioral Interventions and Supports), предполагающая поощрение устойчивого позитивного поведения и введение поведенческих ожиданий в школьную культуру. В ситуациях с нарушениями применяется метод FBA (Functional Behavioral Assessment) – индивидуальный разбор причин поведения для подбора мер поддержки. В Великобритании существуют системы мониторинга психоэмоционального состояния учащихся, где поведение рассматривается как один из индикаторов благополучия наряду с когнитивной и социальной адаптацией.
🔹 Молодёжь под контролем: необходимость или недоверие?
Подростковая агрессия, буллинг, саботаж учебного процесса – реальности, с которыми сталкиваются школы. Формализованная оценка поведения может восприниматься как инструмент наведения порядка. Отвечает ли эта мера на первопричины? Исследование ВШЭ (2024, О.В. Бубновская, К.А. Якубенко) показывает: на девиантное поведение молодёжи в России больше влияют условия жизни, доступ к инфраструктуре, вовлечённость в позитивные практики, чем уровень дохода или неравенство. То есть поведение – отражение среды, а не только индивидуального выбора. Без системной поддержки формализованная оценка может лишь фиксировать симптом, не устраняя его причины.
Подростковый возраст – это время формирования идентичности. Внешняя оценка поведения может восприниматься как давление, особенно если она включена в аттестат. Но в иной модели – например, как часть портфолио достижений или программы soft skills – поведенческие индикаторы могут стать точкой роста, а не наказания.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Когда государство начинает оценивать не только знания, но и поведение, это означает переопределение самой роли школы. С сентября 2025 года в шести регионах России стартует эксперимент: школьникам будут выставлять оценки за поведение. Эта инициатива уже рассматривается как возможный элемент будущей образовательной политики. Мы в ЦСП «Платформа» видим в этом проявление системной трансформации. Возвращение воспитания в статус управляемой и оцениваемой категории – это попытка ответить на культурные и институциональные вызовы, с которыми сталкивается школа.
🔹 Традиция и прецедент
Оценка за поведение – не новое явление. Она применялась в дореволюционной и советской школе, но была отменена в 1989 году. Сегодня предпринимается попытка её вернуть. Как и в случае с «Разговорами о важном», это часть усилий по восстановлению воспитательной функции школы. Однако социальная реальность изменилась: современное общество более разнообразно, а подростки живут в другой культурной среде. Это усложняет применение единых воспитательных норм.
🔹 Школа: институт знаний или институт социализации?
Дискуссия об оценке поведения ставит вопрос о миссии школы. Согласно исследованию Института воспитания (2023), идею поддержки нормы поведения в школе одобряют и родители, и учителя, и часть школьников. Это отражает запрос на восстановление порядка. Но существует риск: когда воспитательная функция становится формализованной, школа превращается из пространства развития в механизм дисциплинарного контроля.
🔹 Критерии: стандартизация или произвол?
Пока критерии остаются размытыми: дисциплина, старательность, участие в жизни класса. Предполагается гибридный подход: базовые федеральные нормы и вариативная часть на уровне школы. Однако при высокой нагрузке и дефиците учителей новая система может быть сведена к формальной фиксации и не затрагивать сути поведения. Кроме того, сохраняется риск субъективной оценки, особенно при отсутствии понятных индикаторов.
🔹 Контроль или поддержка: как действуют другие страны?
В международной практике существуют различные способы фиксации и работы с поведенческими проявлениями в школе. В США действует система PBIS (Positive Behavioral Interventions and Supports), предполагающая поощрение устойчивого позитивного поведения и введение поведенческих ожиданий в школьную культуру. В ситуациях с нарушениями применяется метод FBA (Functional Behavioral Assessment) – индивидуальный разбор причин поведения для подбора мер поддержки. В Великобритании существуют системы мониторинга психоэмоционального состояния учащихся, где поведение рассматривается как один из индикаторов благополучия наряду с когнитивной и социальной адаптацией.
🔹 Молодёжь под контролем: необходимость или недоверие?
Подростковая агрессия, буллинг, саботаж учебного процесса – реальности, с которыми сталкиваются школы. Формализованная оценка поведения может восприниматься как инструмент наведения порядка. Отвечает ли эта мера на первопричины? Исследование ВШЭ (2024, О.В. Бубновская, К.А. Якубенко) показывает: на девиантное поведение молодёжи в России больше влияют условия жизни, доступ к инфраструктуре, вовлечённость в позитивные практики, чем уровень дохода или неравенство. То есть поведение – отражение среды, а не только индивидуального выбора. Без системной поддержки формализованная оценка может лишь фиксировать симптом, не устраняя его причины.
Подростковый возраст – это время формирования идентичности. Внешняя оценка поведения может восприниматься как давление, особенно если она включена в аттестат. Но в иной модели – например, как часть портфолио достижений или программы soft skills – поведенческие индикаторы могут стать точкой роста, а не наказания.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Экономика и политика памяти: бюджеты 9 Мая как зеркало региональной стратификации
Несмотря на падение доли граждан, называющих День Победы главным праздником, с 71 % в 2018 году до 61 % в 2024‑м (по данным ВЦИОМ), праздник остается одним из ключевых символических событий. Мы в Центре социального проектирования «Платформа» решили проанализировать свежие тендеры муниципалитетов, чтобы понять, как распределение средств и выбор сценариев влияют на общественную консолидацию и политические сигналы, которые регионы посылают федеральному центру (подробности - в «Ведомостях»).
🔹 Финансовая география праздника
Контраст между 4,4 млн руб. во Владикавказе, вложенными в кинотеатр под открытым небом, «трамвай Победы» и мультимедийный салют, и 156 тыс. руб. в Новороссийске, направленными лишь на флаги, демонстрирует неравномерность доступных ресурсов и разницу в приоритетах региональных элит. В верхнем сегменте расходных планок Сыктывкар закладывает 17 млн руб. на фотозоны‑инсталляции, превращая городское пространство в постоянный медиатизованный объект памяти.
Разброс сумм не сводится исключительно к уровню доходов: схожие по экономике муниципалитеты выбирают диаметрально противоположные стратегии — демонстративный размах или символическую скромность. Такая поляризация формирует «карту страхов и амбиций»: где ресурсы направлены на визуальную репутацию, там высокий запрос на подтверждение лояльности; где расходы минимальны, администрация полагается на ритуальную достаточность, чтобы не раздражать аудиторию в условиях бюджетного давления.
🔹 Парад как отражение общественных настроений
В условиях снижения массового интереса к традиционным мероприятиям городские власти делают акцент на зрелищности и новых форматах. Парад и мультимедийные проекты переходят от классической формы сохранения памяти к созданию комфортного и привлекательного визуального контента, ориентированного на социальные сети. Это позволяет поддерживать ощущение единства и сопричастности, хотя эмоциональное восприятие таких мероприятий становится более индивидуальным и менее поддаётся единой оценке.
🔹 Социальные настроения и управленческий расчет
Государство усиливает ставку на праздники как инструменты стабилизации в периоды экономического давления, но опросы фиксируют умеренное, хотя и плавное, охлаждение. Консолидационный эффект становится сегментированным: для части аудитории, обладающей высоким критическим капиталом, безапелляционная грандиозность без содержательного апдейта перестает работать.
🔹 Дилемма демонстративности
Муниципалитетам приходится балансировать между логикой «показать мощь» и страхом «не перетратить» под пристальным вниманием цифровых пабликов. Публичность госзакупок повышает прозрачность и одновременно дисциплинирует сметы: лишний миллион в тендере может стать предметом сетевой критики. Пока равновесие нестабильно, любая из сторон — как демонстративность, так и бережливость — может доминировать, если сменится макроэкономический фон.
🔹 Переход к гибридным сценариям памяти
Отказ от центральных шествий в ряде городов сопровождается ростом камерных форматов: тематические шатры, «трамваи Победы», интерактивные фотозоны. Эти сценарии дешевле, технологически гибче и поддерживают персонализированное участие — граждане примеряют на себя роль «кураторов» собственной семейной истории. В случае закрепления тренда мы можем увидеть рынок локальных сценариев памяти, где муниципалитеты будут конкурировать не бюджетами, а креативностью исторического сторителлинга.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Несмотря на падение доли граждан, называющих День Победы главным праздником, с 71 % в 2018 году до 61 % в 2024‑м (по данным ВЦИОМ), праздник остается одним из ключевых символических событий. Мы в Центре социального проектирования «Платформа» решили проанализировать свежие тендеры муниципалитетов, чтобы понять, как распределение средств и выбор сценариев влияют на общественную консолидацию и политические сигналы, которые регионы посылают федеральному центру (подробности - в «Ведомостях»).
🔹 Финансовая география праздника
Контраст между 4,4 млн руб. во Владикавказе, вложенными в кинотеатр под открытым небом, «трамвай Победы» и мультимедийный салют, и 156 тыс. руб. в Новороссийске, направленными лишь на флаги, демонстрирует неравномерность доступных ресурсов и разницу в приоритетах региональных элит. В верхнем сегменте расходных планок Сыктывкар закладывает 17 млн руб. на фотозоны‑инсталляции, превращая городское пространство в постоянный медиатизованный объект памяти.
Разброс сумм не сводится исключительно к уровню доходов: схожие по экономике муниципалитеты выбирают диаметрально противоположные стратегии — демонстративный размах или символическую скромность. Такая поляризация формирует «карту страхов и амбиций»: где ресурсы направлены на визуальную репутацию, там высокий запрос на подтверждение лояльности; где расходы минимальны, администрация полагается на ритуальную достаточность, чтобы не раздражать аудиторию в условиях бюджетного давления.
🔹 Парад как отражение общественных настроений
В условиях снижения массового интереса к традиционным мероприятиям городские власти делают акцент на зрелищности и новых форматах. Парад и мультимедийные проекты переходят от классической формы сохранения памяти к созданию комфортного и привлекательного визуального контента, ориентированного на социальные сети. Это позволяет поддерживать ощущение единства и сопричастности, хотя эмоциональное восприятие таких мероприятий становится более индивидуальным и менее поддаётся единой оценке.
🔹 Социальные настроения и управленческий расчет
Государство усиливает ставку на праздники как инструменты стабилизации в периоды экономического давления, но опросы фиксируют умеренное, хотя и плавное, охлаждение. Консолидационный эффект становится сегментированным: для части аудитории, обладающей высоким критическим капиталом, безапелляционная грандиозность без содержательного апдейта перестает работать.
🔹 Дилемма демонстративности
Муниципалитетам приходится балансировать между логикой «показать мощь» и страхом «не перетратить» под пристальным вниманием цифровых пабликов. Публичность госзакупок повышает прозрачность и одновременно дисциплинирует сметы: лишний миллион в тендере может стать предметом сетевой критики. Пока равновесие нестабильно, любая из сторон — как демонстративность, так и бережливость — может доминировать, если сменится макроэкономический фон.
🔹 Переход к гибридным сценариям памяти
Отказ от центральных шествий в ряде городов сопровождается ростом камерных форматов: тематические шатры, «трамваи Победы», интерактивные фотозоны. Эти сценарии дешевле, технологически гибче и поддерживают персонализированное участие — граждане примеряют на себя роль «кураторов» собственной семейной истории. В случае закрепления тренда мы можем увидеть рынок локальных сценариев памяти, где муниципалитеты будут конкурировать не бюджетами, а креативностью исторического сторителлинга.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Отказ от брака: экономический расчет или новая норма?
В последние годы в России наблюдаются изменения в отношении к браку. Экономическая нестабильность, изменение гендерных ролей и расхождение между желаемым и возможным количеством детей могут формировать новые модели семейных стратегий. Согласно исследованию Russian Field, 34% россиян, состоящих в отношениях, не планируют заключать брак, а 89% не готовы заводить детей в ближайший год.
Мы в Центре социального проектирования «Платформа»
изучили предположения о формировании новой социальной нормы — отказа от брака как обязательного этапа жизненного пути. Этот тренд потенциально может повлиять на демографическую политику, семейную поддержку и гендерные ожидания.
🔹 Идеал против реальности: многодетность вне брака — социальный парадокс
В условиях снижения значимости брака многодетность может казаться менее достижимой. Хотя статистика указывает на стремление россиян к детям, брак часто воспринимается как дополнительный финансовый риск. В результате многие предпочитают поддерживать партнерские отношения без их формализации. Совместное проживание становится компромиссом — это символическая привязанность без юридических обязательств.
🔹 Почему все еще выбирают брак? Облако причин
Несмотря на изменения в восприятии брака, сохраняются причины, побуждающие людей к его заключению:
🔸Традиционные представления о семье. Брак как неизбежный этап жизненного пути.
🔸Символическое подкрепление чувств. Обряд как социальный ритуал и способ демонстрации статуса.
🔸Юридическая защищенность. Формализация имущественных и родительских прав.
Эти аргументы по-прежнему актуальны для тех, кто стремится легализовать свои отношения или защитить финансовые интересы. Однако среди молодежи, особенно женщин, чаще встречается ориентация на независимость.
🔹 Стереотип удачной жизни: дети как образ, но не мотивация
Идеал многодетности остается значимой культурной установкой, но реальные практики могут не совпадать с этим образом. Дети воспринимаются как символ успешной жизни, но не всегда становятся мотивом к активным действиям. Рациональные причины (экономическая нестабильность, карьерные амбиции, отсутствие финансовых гарантий) могут перевешивать эмоциональные (желание иметь детей, сохранить родовую традицию). Всплеск числа браков после объявления мобилизации в 2022 году — редкий случай, когда страх потери партнера и неопределенность будущего временно сдвинули акценты в сторону формализации отношений.
🔹 Стабильные отношения без брака: социальные и правовые аспекты
Отказ от брака часто сопровождается выбором альтернативных форматов отношений — от гостевых браков до совместного проживания без юридических обязательств. Такие союзы могут восприниматься как более гибкие, но отсутствие юридического статуса усложняет вопросы опеки над детьми, финансовых обязательств и оформления собственности.
Разрыв между образом многодетной семьи и реальными жизненными стратегиями подчеркивает формирование новой социальной нормы — стремление к символической привязанности без юридического оформления. Вопрос заключается в том, как общество воспримет такие изменения и какие механизмы могут снизить риски для детей и родителей в новых форматах отношений.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
В последние годы в России наблюдаются изменения в отношении к браку. Экономическая нестабильность, изменение гендерных ролей и расхождение между желаемым и возможным количеством детей могут формировать новые модели семейных стратегий. Согласно исследованию Russian Field, 34% россиян, состоящих в отношениях, не планируют заключать брак, а 89% не готовы заводить детей в ближайший год.
Мы в Центре социального проектирования «Платформа»
изучили предположения о формировании новой социальной нормы — отказа от брака как обязательного этапа жизненного пути. Этот тренд потенциально может повлиять на демографическую политику, семейную поддержку и гендерные ожидания.
🔹 Идеал против реальности: многодетность вне брака — социальный парадокс
В условиях снижения значимости брака многодетность может казаться менее достижимой. Хотя статистика указывает на стремление россиян к детям, брак часто воспринимается как дополнительный финансовый риск. В результате многие предпочитают поддерживать партнерские отношения без их формализации. Совместное проживание становится компромиссом — это символическая привязанность без юридических обязательств.
🔹 Почему все еще выбирают брак? Облако причин
Несмотря на изменения в восприятии брака, сохраняются причины, побуждающие людей к его заключению:
🔸Традиционные представления о семье. Брак как неизбежный этап жизненного пути.
🔸Символическое подкрепление чувств. Обряд как социальный ритуал и способ демонстрации статуса.
🔸Юридическая защищенность. Формализация имущественных и родительских прав.
Эти аргументы по-прежнему актуальны для тех, кто стремится легализовать свои отношения или защитить финансовые интересы. Однако среди молодежи, особенно женщин, чаще встречается ориентация на независимость.
🔹 Стереотип удачной жизни: дети как образ, но не мотивация
Идеал многодетности остается значимой культурной установкой, но реальные практики могут не совпадать с этим образом. Дети воспринимаются как символ успешной жизни, но не всегда становятся мотивом к активным действиям. Рациональные причины (экономическая нестабильность, карьерные амбиции, отсутствие финансовых гарантий) могут перевешивать эмоциональные (желание иметь детей, сохранить родовую традицию). Всплеск числа браков после объявления мобилизации в 2022 году — редкий случай, когда страх потери партнера и неопределенность будущего временно сдвинули акценты в сторону формализации отношений.
🔹 Стабильные отношения без брака: социальные и правовые аспекты
Отказ от брака часто сопровождается выбором альтернативных форматов отношений — от гостевых браков до совместного проживания без юридических обязательств. Такие союзы могут восприниматься как более гибкие, но отсутствие юридического статуса усложняет вопросы опеки над детьми, финансовых обязательств и оформления собственности.
Разрыв между образом многодетной семьи и реальными жизненными стратегиями подчеркивает формирование новой социальной нормы — стремление к символической привязанности без юридического оформления. Вопрос заключается в том, как общество воспримет такие изменения и какие механизмы могут снизить риски для детей и родителей в новых форматах отношений.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Сверка позиций
Как Вы думаете, институт брака в перспективе 10 лет будет:
Как Вы думаете, институт брака в перспективе 10 лет будет:
Anonymous Poll
15%
Развиваться, доля браков будет увеличиваться
19%
Стагнировать, доля браков не изменится
43%
Деградировать, доля браков будет снижаться
24%
Брак останется, но примет принципиально другую форму
Доклад_ЦСП_Платформа_Экомониторинг.pdf
3.2 MB
Зачем бизнесу частные системы экомониторинга: от реакции к экосистеме доверия
С запуском городской системы мониторинга «Норникель» продолжил формировать новый стандарт экологической открытости. Когда в Череповце жители видят индекс загрязнения воздуха в жилом квартале, а Омский НПЗ передает данные с труб напрямую в надзорные органы – это не жест доброй воли. Это новая реальность для крупного бизнеса, в которой контроль за окружающей средой стал фактором репутации, доверия и стратегического управления. ЦСП «Платформа» фиксирует смещение: экология от фактора реагирования на общественное давление переходит в бизнес-стратегию. Частные системы мониторинга – это не замена государству, а шаг в сторону устойчивой прозрачности и ответственности перед разными группами — от жителей до регуляторов. Мы подготовили доклад о роли корпоративного экомониторинга в изменении подходов к экологической ответственности.
🔹 Когда государственный мониторинг не справляется — бизнес берёт на себя больше
Сеть Росгидромета редка и не охватывает локальные очаги загрязнения в режиме, необходимом для оперативного реагирования. Параллельно существуют разные подходы к сбору экологических данных (замеры с постов наблюдения и отчетность предприятий), и между ними часто возникает разрыв. В одних случаях информация поступает с запозданием, в других — базируется на усреднённых расчетах по объёмам выбросов, без учёта их токсичности. Это не позволяет получить актуальную картину на уровне конкретного населённого пункта. В результате жители сталкиваются с противоречием: формально данных об опасности нет, но фактически фиксируют запах, смог, ухудшение самочувствия. Для бизнеса это означает не только репутационные, но и управленческие риски. Ответом стало создание собственных систем мониторинга — с непрерывными измерениями, интеграцией в цифровые каналы передачи данных, прямой отчетностью перед надзорными органами и публичной визуализацией результатов.
🔹 Как частный мониторинг стал цифровой инфраструктурой
Первые проекты частного мониторинга начали формироваться ещё в конце 1990-х – начале 2000-х годов. На ранних этапах они были точечными и охватывали только зоны непосредственного воздействия предприятий. Сегодня это — полнофункциональные сети с подключением к публичным цифровым платформам и городской инфраструктуре. Среди компаний — «Норникель» (16 станций, 9 САКВ), ММК (9 постов, 50 точек контроля, до 3000 замеров в сутки), «Северсталь» (9 станций вблизи соцобъектов Череповца), «Газпром нефть», «СИБУР».
🔹 Как компании работают с доверием: от ПДК к динамике
Публикация данных – не просто прозрачность, а работа с доверием. «Люди хотят не столько ПДК, сколько видеть динамику. Падает ли уровень выбросов? Улучшается ли ситуация?» – говорит Алексей Книжников, член экспертного совета РСПП. Поэтому компании дополняют аналитику визуальными форматами: инфографикой, карточками, биоиндикацией (фото одного и того же участка растительности в разные годы). Проект «Северстали» стал ответом на социологический запрос горожан.
🔹 Частные системы – элемент многоуровневой экосистемы
Корпоративный экомониторинг становится частью сложной системы, где объединяются государственные, региональные, общественные и частные уровни. Формируется структура, данные из которой дополняют друг друга. Такое распределение повышает достоверность информации и адаптирует её под нужды разных пользователей – от жителей до регуляторов. В то же время наблюдается устойчивая динамика снижения загрязнений: с 2013 года выбросы снизились на 34% в Омске, на 28% в Челябинске, на 26% в Чите. Это результат не только программы «Чистый воздух», но и корпоративных вложений в экологические проекты, часть которых интегрирована в федеральные инициативы.
Частный экомониторинг — это не про табло и датчики. Это про способность дышать с городом одним воздухом. И про то, чтобы никто не мог сказать: «Вы знали — и молчали».
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
С запуском городской системы мониторинга «Норникель» продолжил формировать новый стандарт экологической открытости. Когда в Череповце жители видят индекс загрязнения воздуха в жилом квартале, а Омский НПЗ передает данные с труб напрямую в надзорные органы – это не жест доброй воли. Это новая реальность для крупного бизнеса, в которой контроль за окружающей средой стал фактором репутации, доверия и стратегического управления. ЦСП «Платформа» фиксирует смещение: экология от фактора реагирования на общественное давление переходит в бизнес-стратегию. Частные системы мониторинга – это не замена государству, а шаг в сторону устойчивой прозрачности и ответственности перед разными группами — от жителей до регуляторов. Мы подготовили доклад о роли корпоративного экомониторинга в изменении подходов к экологической ответственности.
🔹 Когда государственный мониторинг не справляется — бизнес берёт на себя больше
Сеть Росгидромета редка и не охватывает локальные очаги загрязнения в режиме, необходимом для оперативного реагирования. Параллельно существуют разные подходы к сбору экологических данных (замеры с постов наблюдения и отчетность предприятий), и между ними часто возникает разрыв. В одних случаях информация поступает с запозданием, в других — базируется на усреднённых расчетах по объёмам выбросов, без учёта их токсичности. Это не позволяет получить актуальную картину на уровне конкретного населённого пункта. В результате жители сталкиваются с противоречием: формально данных об опасности нет, но фактически фиксируют запах, смог, ухудшение самочувствия. Для бизнеса это означает не только репутационные, но и управленческие риски. Ответом стало создание собственных систем мониторинга — с непрерывными измерениями, интеграцией в цифровые каналы передачи данных, прямой отчетностью перед надзорными органами и публичной визуализацией результатов.
🔹 Как частный мониторинг стал цифровой инфраструктурой
Первые проекты частного мониторинга начали формироваться ещё в конце 1990-х – начале 2000-х годов. На ранних этапах они были точечными и охватывали только зоны непосредственного воздействия предприятий. Сегодня это — полнофункциональные сети с подключением к публичным цифровым платформам и городской инфраструктуре. Среди компаний — «Норникель» (16 станций, 9 САКВ), ММК (9 постов, 50 точек контроля, до 3000 замеров в сутки), «Северсталь» (9 станций вблизи соцобъектов Череповца), «Газпром нефть», «СИБУР».
🔹 Как компании работают с доверием: от ПДК к динамике
Публикация данных – не просто прозрачность, а работа с доверием. «Люди хотят не столько ПДК, сколько видеть динамику. Падает ли уровень выбросов? Улучшается ли ситуация?» – говорит Алексей Книжников, член экспертного совета РСПП. Поэтому компании дополняют аналитику визуальными форматами: инфографикой, карточками, биоиндикацией (фото одного и того же участка растительности в разные годы). Проект «Северстали» стал ответом на социологический запрос горожан.
🔹 Частные системы – элемент многоуровневой экосистемы
Корпоративный экомониторинг становится частью сложной системы, где объединяются государственные, региональные, общественные и частные уровни. Формируется структура, данные из которой дополняют друг друга. Такое распределение повышает достоверность информации и адаптирует её под нужды разных пользователей – от жителей до регуляторов. В то же время наблюдается устойчивая динамика снижения загрязнений: с 2013 года выбросы снизились на 34% в Омске, на 28% в Челябинске, на 26% в Чите. Это результат не только программы «Чистый воздух», но и корпоративных вложений в экологические проекты, часть которых интегрирована в федеральные инициативы.
Частный экомониторинг — это не про табло и датчики. Это про способность дышать с городом одним воздухом. И про то, чтобы никто не мог сказать: «Вы знали — и молчали».
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Индустриальное наследие: ресурс для развития или точка риска?
Вопрос о судьбе индустриальных объектов — это не столько про сохранение прошлого, сколько про поиск новых смыслов для территорий, которые когда-то были экономическими центрами, а сегодня рискуют остаться за чертой активного развития. В нашем совместном с Фондом Потанина исследовании мы предлагаем посмотреть на эту тему под другим углом — через призму возможностей и барьеров.
О ключевых выводах исследования в видео говорят генеральный директор Центра социального проектирования «Платформа» Алексей Фирсов и генеральный директор Фонда Потанина Оксана Орачева. Дискуссию модерирует автор проекта «МосПромАрт» Инна Крылова.
Какой подход работает лучше — точечные гранты или комплексные стратегии? Что делать с «серой зоной» объектов, у которых нет официального статуса? Ответы на эти и другие вопросы — в нашем видео. Больше подробностей — в тексте исследования.
Точка невозврата: грань между шансом и упущенной возможностью
Чем дольше здания простаивают, тем сложнее и дороже их спасать. Если проект не переходит в фазу работ в течение 3‑5 лет после постановки задачи, вероятность потери конструкций и роста расходов резко увеличивается. При этом грамотная «сборка» культуры, туризма и малого бизнеса способна быстро капитализировать территорию. Так, ревитализация заводских корпусов в Сысерти за 5 лет увеличила среднюю стоимость прилегающей земли в 3,5 раза, а отдельных корпусов — в 10 раз.
Системный подход: от разовых акций к комплексным стратегиям
Разовые гранты, фестивали или единичные реставрационные субсидии дают быструю видимость успеха, но не устраняют структурные барьеры. Системный подход предусматривает создание единого пакета стимулов и дорожной карты для инвесторов.
🔹Нет единого реестра. Объекты без статуса ОКН не попадают в государственные и частные программы поддержки, поэтому остаются «серой зоной» для инвесторов и властей.
🔹Правовая неопределенность. Действующее законодательство (ФЗ‑73) не содержит отдельного понятия «промышленное наследие», что затрудняет разработку специфических регламентов приспособления зданий.
🔹Фрагментарность мер поддержки. В регионах с комплексными программами (Татарстан, Нижний Новгород, Башкирия, Калининградская область) совмещение налоговых льгот, беспроцентных кредитов и административного сопровождения дает заметный эффект. Там, где поддержки нет, объекты продолжают разрушаться.
Культурная миссия: позитивные кейсы
Есть примеры, когда индустриальные объекты из пассивов превращались в точки притяжения:
🔸Самара, фабрика‑кухня. Сегодня работает как филиал Третьяковской галереи. Его успех основан на сочетании федерального статуса, государственного финансирования и партнерских программ с бизнесом и НКО.
🔸Иркутская область, стекольная мастерская. Пространство на базе Тулунского завода стало площадкой для проведения мастер-классов и арт-резиденций.
🔸Музей стрит-арта, Санкт-Петербург — арт-пространство на базе бывшего промышленного комплекса.
🔸Проект «Понарт», Калининград — ревитализация территории старого пивзавода.
🔸Креативный кластер «Квадрат», Москва — бывший завод «Квант». Проект стал успешным благодаря объединению ресурсов региона и частных инвесторов.
Вовлечение местного сообщества, развитие туристической инфраструктуры и создание брендовых событий могут повысить устойчивость подобных инициатив.
Гибкость вместо бюрократии
Там, где местные власти создают «единую точку входа» для инвестора и упрощают регламенты, проекты стартуют быстрее. Ревитализация — это не только про сохранение исторических зданий, но и про создание новых культурных и экономических смыслов. Индустриальные объекты способны стать драйверами роста для территорий, но их потенциал раскрывается лишь в тех случаях, когда совпадают интересы бизнеса, власти и местного сообщества.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Вопрос о судьбе индустриальных объектов — это не столько про сохранение прошлого, сколько про поиск новых смыслов для территорий, которые когда-то были экономическими центрами, а сегодня рискуют остаться за чертой активного развития. В нашем совместном с Фондом Потанина исследовании мы предлагаем посмотреть на эту тему под другим углом — через призму возможностей и барьеров.
О ключевых выводах исследования в видео говорят генеральный директор Центра социального проектирования «Платформа» Алексей Фирсов и генеральный директор Фонда Потанина Оксана Орачева. Дискуссию модерирует автор проекта «МосПромАрт» Инна Крылова.
Какой подход работает лучше — точечные гранты или комплексные стратегии? Что делать с «серой зоной» объектов, у которых нет официального статуса? Ответы на эти и другие вопросы — в нашем видео. Больше подробностей — в тексте исследования.
Точка невозврата: грань между шансом и упущенной возможностью
Чем дольше здания простаивают, тем сложнее и дороже их спасать. Если проект не переходит в фазу работ в течение 3‑5 лет после постановки задачи, вероятность потери конструкций и роста расходов резко увеличивается. При этом грамотная «сборка» культуры, туризма и малого бизнеса способна быстро капитализировать территорию. Так, ревитализация заводских корпусов в Сысерти за 5 лет увеличила среднюю стоимость прилегающей земли в 3,5 раза, а отдельных корпусов — в 10 раз.
Системный подход: от разовых акций к комплексным стратегиям
Разовые гранты, фестивали или единичные реставрационные субсидии дают быструю видимость успеха, но не устраняют структурные барьеры. Системный подход предусматривает создание единого пакета стимулов и дорожной карты для инвесторов.
🔹Нет единого реестра. Объекты без статуса ОКН не попадают в государственные и частные программы поддержки, поэтому остаются «серой зоной» для инвесторов и властей.
🔹Правовая неопределенность. Действующее законодательство (ФЗ‑73) не содержит отдельного понятия «промышленное наследие», что затрудняет разработку специфических регламентов приспособления зданий.
🔹Фрагментарность мер поддержки. В регионах с комплексными программами (Татарстан, Нижний Новгород, Башкирия, Калининградская область) совмещение налоговых льгот, беспроцентных кредитов и административного сопровождения дает заметный эффект. Там, где поддержки нет, объекты продолжают разрушаться.
Культурная миссия: позитивные кейсы
Есть примеры, когда индустриальные объекты из пассивов превращались в точки притяжения:
🔸Самара, фабрика‑кухня. Сегодня работает как филиал Третьяковской галереи. Его успех основан на сочетании федерального статуса, государственного финансирования и партнерских программ с бизнесом и НКО.
🔸Иркутская область, стекольная мастерская. Пространство на базе Тулунского завода стало площадкой для проведения мастер-классов и арт-резиденций.
🔸Музей стрит-арта, Санкт-Петербург — арт-пространство на базе бывшего промышленного комплекса.
🔸Проект «Понарт», Калининград — ревитализация территории старого пивзавода.
🔸Креативный кластер «Квадрат», Москва — бывший завод «Квант». Проект стал успешным благодаря объединению ресурсов региона и частных инвесторов.
Вовлечение местного сообщества, развитие туристической инфраструктуры и создание брендовых событий могут повысить устойчивость подобных инициатив.
Гибкость вместо бюрократии
Там, где местные власти создают «единую точку входа» для инвестора и упрощают регламенты, проекты стартуют быстрее. Ревитализация — это не только про сохранение исторических зданий, но и про создание новых культурных и экономических смыслов. Индустриальные объекты способны стать драйверами роста для территорий, но их потенциал раскрывается лишь в тех случаях, когда совпадают интересы бизнеса, власти и местного сообщества.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Гастрономия как драйвер развития территорий: опыт Like4Like и «Гор Вдохновения»
20 мая в 17:00 в рамках совместного проекта ЦСП «Платформа» и РАСО «Диалоги на платформе» состоится онлайн-дискуссия с Ириной Орландини Авруцкой — основателем консалтинговой компании Like4Like и продюсером проекта «Горы Вдохновения», направленного на культурную и гастрономическую перезагрузку Пушкинских Гор.
Поговорим о том, как гастрономические инициативы могут стать катализатором экономического и культурного роста территорий, как гастропроекты интегрируются в культурное наследие и какие международные практики стоит учитывать при разработке новых туристических концепций. Вопросы, которые планируем обсудить:
1️⃣ Как гастрономические проекты могут стать драйвером развития территорий?
На примере «Гор Вдохновения» обсудим, как локальные культурные коды могут превратиться в основу для создания туристической дестинации.
2️⃣ Какие тренды и стратегии помогают гастропроектам стать точками притяжения для туристов?
Обсудим опыт Like4Like в создании гастромаршрутов для туристических кластеров в Красной Поляне и Дагестане.
3️⃣ Как международный опыт может помочь в развитии российских регионов?
В чем разница подходов в России и за рубежом? Какие форматы можно адаптировать под российские реалии?
4️⃣ Как гастрономия и культурные проекты могут стать инструментом устойчивого развития?
Узнаем, как локальные проекты могут стать точками роста для регионов.
5️⃣ Как изменилось потребительское поведение в сфере гостеприимства?
Какие тренды в потребительском поведении формируют запрос на новые форматы гостеприимства? Как рестораны и культурные объекты адаптируются к новым ожиданиям гостей?
Чтобы подключиться к беседе, пишите на [email protected]. Более подробная информация о мероприятии — по ссылке.
Присоединяйтесь!
#ДиалогиНаПлатформе
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
20 мая в 17:00 в рамках совместного проекта ЦСП «Платформа» и РАСО «Диалоги на платформе» состоится онлайн-дискуссия с Ириной Орландини Авруцкой — основателем консалтинговой компании Like4Like и продюсером проекта «Горы Вдохновения», направленного на культурную и гастрономическую перезагрузку Пушкинских Гор.
Поговорим о том, как гастрономические инициативы могут стать катализатором экономического и культурного роста территорий, как гастропроекты интегрируются в культурное наследие и какие международные практики стоит учитывать при разработке новых туристических концепций. Вопросы, которые планируем обсудить:
На примере «Гор Вдохновения» обсудим, как локальные культурные коды могут превратиться в основу для создания туристической дестинации.
Обсудим опыт Like4Like в создании гастромаршрутов для туристических кластеров в Красной Поляне и Дагестане.
В чем разница подходов в России и за рубежом? Какие форматы можно адаптировать под российские реалии?
Узнаем, как локальные проекты могут стать точками роста для регионов.
Какие тренды в потребительском поведении формируют запрос на новые форматы гостеприимства? Как рестораны и культурные объекты адаптируются к новым ожиданиям гостей?
Чтобы подключиться к беседе, пишите на [email protected]. Более подробная информация о мероприятии — по ссылке.
Присоединяйтесь!
#ДиалогиНаПлатформе
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Гастрономия как инструмент переизобретения территории
Туризм в России переживает внутреннюю трансформацию: акцент смещается с инфраструктуры на идентичность. Больше не достаточно дороги, гостиницы и музейной экспозиции: путешественнику важна история, вкус, эмоция. Еда становится формой работы с территорией, её символом, рупором, точкой входа. Об этом в интервью для ЦСП «Платформа» рассказала Ирина Орландини Авруцкая @helprestaurant— основательница компании Like4Like, автор гастрономического проекта «Горы вдохновения» и куратор будущей гастрофермы в Пушкиногорье.
В России более 120 национальных кухонь. И почти все они непохожи друг на друга. Это не просто разнообразие — это огромный недооценённый потенциал. Россия — одна из самых гастрономически богатых стран мира. Но чтобы это богатство начало работать, нужно изменить сам подход. Забыть попытку «собрать» единую русскую кухню и начать искать не символ, а специалитет. Не единый бренд, а локальную точку роста: в каждом районе, селе, деревне.
Когда мы говорим о гастропродукте территории, важно понять: это не всегда то, что здесь ели 200 лет назад. Это может быть сидр в Мордовии, регионе, где сидр никогда не был традиционным напитком. Но основатель «Виолет Экспорт» Александр Земченко увидел заброшенные Мичуринские сады, восстановил их и создал продукт, который стал региональной визиткой. Он пошёл дальше: начал экспериментировать с виноградом в нетипичном для него климате. Потому что смысл не в аутентичности ради неё самой, а в уважении к смыслу территории, к её культурному коду, даже если этот код нужно сначала расшифровать.
Мой проект в Пушкинских горах строится по той же логике. Мы создаём гастроферму «Зимари» и запускаем коллаборацию с чайной компанией «Нитка». В центре – не сам чай, а лист смородины, который мы будем выращивать на территории. Это способ перезапустить интерес к территории: мягко, органично, через вкус.
Гастрономия – это не только продукты. Это события, маршруты, рынки, акселераторы. В Пушкиногорье мы создаём ремесленный рынок для фермеров и крафтовых производителей, тех, кто ещё слишком мал, чтобы выйти в ритейл, но уже может предложить подлинный продукт. Задача в том, чтобы дать этим людям точку сборки, помочь в продвижении, выделить специалитет. Так рождаются новые локальные экономики.
Я верю в модель «одна деревня — одно блюдо». Не просто указать на карте кафе, а дать каждой точке гастросмысл. В Алтуне – одни котлеты, в Бугрово – свои щи. И в каждой – история. Это простая идея, но она меняет поведение туриста: появляется мотив зайти, попробовать, сравнить, включиться.
Фестивали – ещё один мощный инструмент, но только если за ними не лубок, а душа. Фестиваль «Крошево» в Боровичах или фестиваль сидра «Лешуга» в Псковской области – это не просто торговля, а культурные коды, превращённые в праздник.
Но сегодня развитие гастротуризма сталкивается с рядом проблем.
🔹Качество продуктов
Фермерская продукция в России не всегда достигает уровня, необходимого для стабильной ресторанной работы. Её сложно масштабировать, она дорога в производстве, а логистика — сложна.
🔹Дефицит навыков
Многие проекты держатся на энтузиазме, но ощущается нехватка профессиональных поваров, гастроменеджеров и технологов. Отсутствие системной подготовки кадров и профильных образовательных программ тормозит развитие отрасли.
🔹Узость каналов сбыта
Даже успешные продукты редко доходят до крупных сетей или федерального ритейла. Производители малы, а рынок велик. Красноярск, например, при всей гастроактивности страдает от нехватки номерного фонда и инфраструктуры. Но именно за счёт рестораторов город сумел стать привлекательным для релокации бизнеса — и этот кейс показывает, что гастрономия действительно может менять судьбу территории, если не оставить её без институциональной поддержки.
Потому что этот рынок двигается не цифрами. Им двигает страсть. Его делают люди, которые не могут не делать. Это про возвращение к себе. Про попытку перезапустить землю не как административную единицу, а как живую ткань смысла.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Туризм в России переживает внутреннюю трансформацию: акцент смещается с инфраструктуры на идентичность. Больше не достаточно дороги, гостиницы и музейной экспозиции: путешественнику важна история, вкус, эмоция. Еда становится формой работы с территорией, её символом, рупором, точкой входа. Об этом в интервью для ЦСП «Платформа» рассказала Ирина Орландини Авруцкая @helprestaurant— основательница компании Like4Like, автор гастрономического проекта «Горы вдохновения» и куратор будущей гастрофермы в Пушкиногорье.
В России более 120 национальных кухонь. И почти все они непохожи друг на друга. Это не просто разнообразие — это огромный недооценённый потенциал. Россия — одна из самых гастрономически богатых стран мира. Но чтобы это богатство начало работать, нужно изменить сам подход. Забыть попытку «собрать» единую русскую кухню и начать искать не символ, а специалитет. Не единый бренд, а локальную точку роста: в каждом районе, селе, деревне.
Когда мы говорим о гастропродукте территории, важно понять: это не всегда то, что здесь ели 200 лет назад. Это может быть сидр в Мордовии, регионе, где сидр никогда не был традиционным напитком. Но основатель «Виолет Экспорт» Александр Земченко увидел заброшенные Мичуринские сады, восстановил их и создал продукт, который стал региональной визиткой. Он пошёл дальше: начал экспериментировать с виноградом в нетипичном для него климате. Потому что смысл не в аутентичности ради неё самой, а в уважении к смыслу территории, к её культурному коду, даже если этот код нужно сначала расшифровать.
Мой проект в Пушкинских горах строится по той же логике. Мы создаём гастроферму «Зимари» и запускаем коллаборацию с чайной компанией «Нитка». В центре – не сам чай, а лист смородины, который мы будем выращивать на территории. Это способ перезапустить интерес к территории: мягко, органично, через вкус.
Гастрономия – это не только продукты. Это события, маршруты, рынки, акселераторы. В Пушкиногорье мы создаём ремесленный рынок для фермеров и крафтовых производителей, тех, кто ещё слишком мал, чтобы выйти в ритейл, но уже может предложить подлинный продукт. Задача в том, чтобы дать этим людям точку сборки, помочь в продвижении, выделить специалитет. Так рождаются новые локальные экономики.
Я верю в модель «одна деревня — одно блюдо». Не просто указать на карте кафе, а дать каждой точке гастросмысл. В Алтуне – одни котлеты, в Бугрово – свои щи. И в каждой – история. Это простая идея, но она меняет поведение туриста: появляется мотив зайти, попробовать, сравнить, включиться.
Фестивали – ещё один мощный инструмент, но только если за ними не лубок, а душа. Фестиваль «Крошево» в Боровичах или фестиваль сидра «Лешуга» в Псковской области – это не просто торговля, а культурные коды, превращённые в праздник.
Но сегодня развитие гастротуризма сталкивается с рядом проблем.
🔹Качество продуктов
Фермерская продукция в России не всегда достигает уровня, необходимого для стабильной ресторанной работы. Её сложно масштабировать, она дорога в производстве, а логистика — сложна.
🔹Дефицит навыков
Многие проекты держатся на энтузиазме, но ощущается нехватка профессиональных поваров, гастроменеджеров и технологов. Отсутствие системной подготовки кадров и профильных образовательных программ тормозит развитие отрасли.
🔹Узость каналов сбыта
Даже успешные продукты редко доходят до крупных сетей или федерального ритейла. Производители малы, а рынок велик. Красноярск, например, при всей гастроактивности страдает от нехватки номерного фонда и инфраструктуры. Но именно за счёт рестораторов город сумел стать привлекательным для релокации бизнеса — и этот кейс показывает, что гастрономия действительно может менять судьбу территории, если не оставить её без институциональной поддержки.
Потому что этот рынок двигается не цифрами. Им двигает страсть. Его делают люди, которые не могут не делать. Это про возвращение к себе. Про попытку перезапустить землю не как административную единицу, а как живую ткань смысла.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Художники больше не рисуют будущее — они учатся его проживать
Будущее перестаёт быть конечной точкой. Вместо одной траектории – множественные маршруты, вместо финала – открытое состояние, где важна не цель, а сам процесс движения. Художники – одни из первых, кто осваивает эту новую оптику. В их работах не образы завтрашнего дня, а способы мыслить и чувствовать иначе. Искусство становится пространством становления, в котором ценятся неопределённость, вариативность и возможность быть другим здесь и сейчас. Об этом в интервью для ЦСП «Платформа» рассказала руководитель культурных проектов, музейный эксперт, куратор, преподаватель философского факультета МГУ им. Ломоносова Алина Сапрыкина.
В любой момент вы можете стать другим, в другом месте, в другом времени. Всё это не так важно само по себе. Главное, возможность меняться. Я называю это подтверждением жизни. Мы лепим башни из песка так же, как тысячу лет назад, только теперь в условиях цифровых, политических и экологических перегрузок.
Современные художники не рисуют однозначные образы будущего. Они живут в режиме «будущих»: множественных, параллельных, субъективных. Иногда это подводные города, выращенные из водорослей, светящихся и «засыпающих» вместе с человеком. Иногда — фрагменты памяти, из которых собирается новая идентичность. Всё это не предсказания, а формы мышления и чувствования.
Искусство давно перестало быть зеркалом внешнего мира. Оно отражает того, кто смотрит. Оно работает с языками, с интуицией, с точками отсчёта. Я много думаю о том, как мы через искусство смотрим на мир, потом на себя в этом мире, потом на себя, смотрящего на себя. Так возникает инсталляция, опыт, нарратив. Всё, как в матрёшке или как в петле времени.
Нам часто кажется, что ИИ уже способен заменить художника. Может быть, он и способен производить изображения. Но мне важнее другой вопрос: нам нужен человек или то, что он производит? Если второе, то, пожалуй, у машин всё получится. А если первое, то, возможно, живой, сложный, противоречивый человек будет ещё долго незаменим.
Будущее искусства я вижу в соединении дисциплин: художников, исследователей, разработчиков, архитекторов, философов. Не случайно я работаю сегодня над развитием наукограда. Мне интересно, как искусство может стать местом эксперимента, не только эстетического, но и концептуального, этического, технологического.
Будущее не предопределено. И в искусстве будущего, я думаю, будет больше вопросов, чем ответов. Больше пространства для переосмысления «человеческого»: смертности, связей, памяти, уникальности. А ещё – для перепридумывания пространства, времени, образа города, самого языка.
В этом смысле вдохновляют и примеры из прошлого. В 1928 году архитектор Георгий Крутиков представил проект «летающего города» с парящими жилыми модулями и универсальной кабиной-транспортом. Он предвосхитил дискуссии о деурбанизации и перемещении человека в трёхмерных средах.
Не менее поэтична серия футуристических открыток фабрики Эйнемъ: Москва XXIII века, дирижабли над Кремлём, аэросани на Санкт-Петербургском шоссе, вокзалы, обслуживающие земные и воздушные маршруты. Это не просто реклама конфет, а ранняя художественная попытка вообразить будущее мегаполиса.
Есть и современные художники, которые работают как футурологи. Грег Бразертон строит мир индустриального порабощения, Ян Юнфлян создаёт цифровые коллажи о разрушении природы, а образ «ангела истории» у Пауля Клее — метафора будущего как шквала, несущегося назад.
Полная версия интервью – ссылка.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Будущее перестаёт быть конечной точкой. Вместо одной траектории – множественные маршруты, вместо финала – открытое состояние, где важна не цель, а сам процесс движения. Художники – одни из первых, кто осваивает эту новую оптику. В их работах не образы завтрашнего дня, а способы мыслить и чувствовать иначе. Искусство становится пространством становления, в котором ценятся неопределённость, вариативность и возможность быть другим здесь и сейчас. Об этом в интервью для ЦСП «Платформа» рассказала руководитель культурных проектов, музейный эксперт, куратор, преподаватель философского факультета МГУ им. Ломоносова Алина Сапрыкина.
В любой момент вы можете стать другим, в другом месте, в другом времени. Всё это не так важно само по себе. Главное, возможность меняться. Я называю это подтверждением жизни. Мы лепим башни из песка так же, как тысячу лет назад, только теперь в условиях цифровых, политических и экологических перегрузок.
Современные художники не рисуют однозначные образы будущего. Они живут в режиме «будущих»: множественных, параллельных, субъективных. Иногда это подводные города, выращенные из водорослей, светящихся и «засыпающих» вместе с человеком. Иногда — фрагменты памяти, из которых собирается новая идентичность. Всё это не предсказания, а формы мышления и чувствования.
Искусство давно перестало быть зеркалом внешнего мира. Оно отражает того, кто смотрит. Оно работает с языками, с интуицией, с точками отсчёта. Я много думаю о том, как мы через искусство смотрим на мир, потом на себя в этом мире, потом на себя, смотрящего на себя. Так возникает инсталляция, опыт, нарратив. Всё, как в матрёшке или как в петле времени.
Нам часто кажется, что ИИ уже способен заменить художника. Может быть, он и способен производить изображения. Но мне важнее другой вопрос: нам нужен человек или то, что он производит? Если второе, то, пожалуй, у машин всё получится. А если первое, то, возможно, живой, сложный, противоречивый человек будет ещё долго незаменим.
Будущее искусства я вижу в соединении дисциплин: художников, исследователей, разработчиков, архитекторов, философов. Не случайно я работаю сегодня над развитием наукограда. Мне интересно, как искусство может стать местом эксперимента, не только эстетического, но и концептуального, этического, технологического.
Будущее не предопределено. И в искусстве будущего, я думаю, будет больше вопросов, чем ответов. Больше пространства для переосмысления «человеческого»: смертности, связей, памяти, уникальности. А ещё – для перепридумывания пространства, времени, образа города, самого языка.
В этом смысле вдохновляют и примеры из прошлого. В 1928 году архитектор Георгий Крутиков представил проект «летающего города» с парящими жилыми модулями и универсальной кабиной-транспортом. Он предвосхитил дискуссии о деурбанизации и перемещении человека в трёхмерных средах.
Не менее поэтична серия футуристических открыток фабрики Эйнемъ: Москва XXIII века, дирижабли над Кремлём, аэросани на Санкт-Петербургском шоссе, вокзалы, обслуживающие земные и воздушные маршруты. Это не просто реклама конфет, а ранняя художественная попытка вообразить будущее мегаполиса.
Есть и современные художники, которые работают как футурологи. Грег Бразертон строит мир индустриального порабощения, Ян Юнфлян создаёт цифровые коллажи о разрушении природы, а образ «ангела истории» у Пауля Клее — метафора будущего как шквала, несущегося назад.
Полная версия интервью – ссылка.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Свобода без страховки: гиг-экономика и новая занятость
Работа по гибкому графику, выполнение разовых заданий через цифровые платформы, оплата за результат — гиг-экономика всё активнее влияет на структуру занятости. Для одних это — путь к самостоятельности, для других — признак растущей нестабильности на рынке труда. Почему эта модель становится всё более заметной, и какие долгосрочные эффекты она может иметь — обсуждаем с кандидатом экономических наук, доцентом Финансового университета при Правительстве РФ Ольгой Паниной.
Платформенная занятость обещает независимость и удобство, но за этим удобством стоит полное отсутствие социальной подушки. Работник принимает на себя весь риск — от нестабильного дохода до отсутствия медицинского страхования и пенсионных отчислений. Такая модель может быть привлекательной, но она влечёт за собой рост прекаризации — распространение нестабильной, краткосрочной занятости, которая не обеспечивает достойного уровня жизни.
Гиг-экономика всё чаще становится вынужденным выбором. Особенно для тех, кто лишён устойчивых карьерных опор: студентов, людей без профильного образования, жителей экономически уязвимых регионов. Здесь не нужен диплом, достаточно откликнуться на задачу. Но низкий порог входа оборачивается высокой конкуренцией и полным отсутствием гарантий.
Гиг-сегмент — это не только фрилансеры из креативных индустрий. Всё чаще туда вовлекаются люди старшего возраста, с базовым образованием, без накопленных профессиональных капиталов. Их объединяет стремление к свободе — от офисной дисциплины и корпоративной иерархии — но сама эта свобода становится иллюзией, если за ней не стоит поддерживающая система.
Существуют и те, кто способен выстроить устойчивую карьеру внутри гиг-модели. Люди с высоким уровнем цифровых навыков, предпринимательским складом мышления, готовые учиться и адаптироваться, действительно получают от платформенной занятости новые возможности. Но это — скорее исключение, чем правило. Такой сценарий не может быть основой массового рынка труда.
Поколение Z, выросшее в реальности соцсетей и цифровых интерфейсов, предпочитают краткосрочную финансовую отдачу долгосрочным карьерным траекториям. Но за стратегией гибкости кроются риски: фрагментированная загрузка, частая смена мест работы и дефицит устойчивых навыков. Это ведёт к формированию прослойки «вечно новых» сотрудников — без мотивации, приверженности и вклада в коллективную миссию.
Низкий уровень вовлечённости, постоянная ротация, издержки на адаптацию — всё это подрывает коллективную эффективность, особенно в условиях растущего спроса на технические компетенции.
Платформенная занятость может быть частью сбалансированной модели, если она используется как временное решение. В таком формате она встраивается в экономику как вспомогательный инструмент. Но без участия государства и выстраивания институциональных механизмов регулирования гиг-сегмент рискует остаться пространством хронической нестабильности. Некоторые страны уже начали выстраивать такую институциональную рамку.
В Европейском союзе принята Директива о платформенной работе (2024), которая требует от цифровых платформ признавать работников наемными при наличии контроля — например, фиксированного графика. Это означает, что водители Uber или курьеры Deliveroo в ряде стран ЕС получили доступ к оплачиваемым отпускам, больничным и пенсионным отчислениям.
В Испании действует «закон райдеров», по которому курьеры признаются штатными работниками. Платформа Glovo была вынуждена заключать трудовые договоры.
Великобритания пошла судебным путём: в 2021 году Верховный суд признал водителей Uber не самозанятыми, а наемными, что обеспечило им минимальную оплату труда, отпуск и пенсионные гарантии.
Если рост прекаризации не будет сдержан, речь пойдёт о снижении потребительской активности, падении налоговых поступлений, углублении социального расслоения. Это вызов, требующий системного политического и управленческого ответа.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Работа по гибкому графику, выполнение разовых заданий через цифровые платформы, оплата за результат — гиг-экономика всё активнее влияет на структуру занятости. Для одних это — путь к самостоятельности, для других — признак растущей нестабильности на рынке труда. Почему эта модель становится всё более заметной, и какие долгосрочные эффекты она может иметь — обсуждаем с кандидатом экономических наук, доцентом Финансового университета при Правительстве РФ Ольгой Паниной.
Платформенная занятость обещает независимость и удобство, но за этим удобством стоит полное отсутствие социальной подушки. Работник принимает на себя весь риск — от нестабильного дохода до отсутствия медицинского страхования и пенсионных отчислений. Такая модель может быть привлекательной, но она влечёт за собой рост прекаризации — распространение нестабильной, краткосрочной занятости, которая не обеспечивает достойного уровня жизни.
Гиг-экономика всё чаще становится вынужденным выбором. Особенно для тех, кто лишён устойчивых карьерных опор: студентов, людей без профильного образования, жителей экономически уязвимых регионов. Здесь не нужен диплом, достаточно откликнуться на задачу. Но низкий порог входа оборачивается высокой конкуренцией и полным отсутствием гарантий.
Гиг-сегмент — это не только фрилансеры из креативных индустрий. Всё чаще туда вовлекаются люди старшего возраста, с базовым образованием, без накопленных профессиональных капиталов. Их объединяет стремление к свободе — от офисной дисциплины и корпоративной иерархии — но сама эта свобода становится иллюзией, если за ней не стоит поддерживающая система.
Существуют и те, кто способен выстроить устойчивую карьеру внутри гиг-модели. Люди с высоким уровнем цифровых навыков, предпринимательским складом мышления, готовые учиться и адаптироваться, действительно получают от платформенной занятости новые возможности. Но это — скорее исключение, чем правило. Такой сценарий не может быть основой массового рынка труда.
Поколение Z, выросшее в реальности соцсетей и цифровых интерфейсов, предпочитают краткосрочную финансовую отдачу долгосрочным карьерным траекториям. Но за стратегией гибкости кроются риски: фрагментированная загрузка, частая смена мест работы и дефицит устойчивых навыков. Это ведёт к формированию прослойки «вечно новых» сотрудников — без мотивации, приверженности и вклада в коллективную миссию.
Низкий уровень вовлечённости, постоянная ротация, издержки на адаптацию — всё это подрывает коллективную эффективность, особенно в условиях растущего спроса на технические компетенции.
Платформенная занятость может быть частью сбалансированной модели, если она используется как временное решение. В таком формате она встраивается в экономику как вспомогательный инструмент. Но без участия государства и выстраивания институциональных механизмов регулирования гиг-сегмент рискует остаться пространством хронической нестабильности. Некоторые страны уже начали выстраивать такую институциональную рамку.
В Европейском союзе принята Директива о платформенной работе (2024), которая требует от цифровых платформ признавать работников наемными при наличии контроля — например, фиксированного графика. Это означает, что водители Uber или курьеры Deliveroo в ряде стран ЕС получили доступ к оплачиваемым отпускам, больничным и пенсионным отчислениям.
В Испании действует «закон райдеров», по которому курьеры признаются штатными работниками. Платформа Glovo была вынуждена заключать трудовые договоры.
Великобритания пошла судебным путём: в 2021 году Верховный суд признал водителей Uber не самозанятыми, а наемными, что обеспечило им минимальную оплату труда, отпуск и пенсионные гарантии.
Если рост прекаризации не будет сдержан, речь пойдёт о снижении потребительской активности, падении налоговых поступлений, углублении социального расслоения. Это вызов, требующий системного политического и управленческого ответа.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Сверка позиций. Свобода или обреченность: а вы бы нашли себя в гиг-экономике или пусть будет как раньше?
Anonymous Poll
18%
Да, я за гиг-экономику. Гибкий график и свобода выбора важнее стабильности.
38%
Нет, предпочитаю классическую занятость. Соцпакет, отпуск, стаж и пенсия — не бюрократия, а защита.
8%
Уже в гиг-экономике. Это не свобода, это фриланс на стероидах: всё сам, всё за свой счёт.
35%
Гиг — это компромисс. Иногда спасает, но жить на этом долго — риск. Хорошо как временное решение.
Как говорить, чтобы не быть удалённым: язык сопротивления в эпоху алгоритмов
Слова сегодня могут стоить видимости. Достаточно одного термина — и пост исчезает, аккаунт замораживается, дискуссия сворачивается. Модерация в соцсетях стала не просто технической функцией — она переписывает саму логику высказывания. Чтобы остаться в поле зрения, пользователи учатся говорить иначе: шифровать смысл, заменять буквы символами, упаковывать мысли в метафоры и намёки. Так рождается алгоспик — язык, возникший не от желания выделиться, а из необходимости сохранить голос в цифровом пространстве. Об этом феномене Центр социального проектирования «Платформа» поговорил с культурологом и лингвистом Евгенией Грошковой.
🔹Язык как маскировка: почему алгоспик работает
Алгоспик — это не сленг и не мода, а языковая стратегия. Он возник на пересечении машинных фильтров и человеческой изобретательности. Пользователь, зная, что слово «наркотики» вызовет блокировку, пишет «зелье», «вещество для расслабления» или вообще «это». В тексте появляются «к!лл» вместо «kill», «с@днесс» вместо «sadness», а вместо слов — эмодзи: нож, облако, бокал, огонь. Это не игра — это язык, выстроенный вопреки алгоритму. Он нарушает грамматику, но сохраняет смысл. Он кажется бессмысленным машине, но читается безошибочно человеком.
🔹Новый фольклор: язык «своих» в цифровой среде
У этого языка есть своя внутренняя логика. Он мультиязычен, визуален, ритмичен. В нём уживаются кириллица и латиница, сленг и научные термины, шутка и тревога. Он одновременно и шифр, и стиль, и форма принадлежности. Алгоспик работает как социальный пароль: если ты понимаешь — ты свой. Если не понимаешь — тебе не сюда. Это создаёт особый слой цифровой коммуникации, в котором важен не только смысл, но и способ его передачи. Он ближе к фольклору, чем к языку в привычном смысле. Здесь живут устойчивые конструкции: «прогулка с мнением» вместо «митинга», «сменить маршрут» вместо «аборта», «контент 18+» с эмодзи вместо открытого разговора о сексуальности.
🔹Искажение и ускользание: риски шифрованного языка
Но у этой изобретательности есть и теневая сторона. Там, где слишком много шифра, теряется точность. Это особенно критично в темах, связанных с психологической поддержкой, медициной, финансами. Если депрессию называют «серостью», а паническую атаку — «скачком вглубь», это может спасти пост от удаления, но сделать его непонятным для тех, кто ищет помощи. Фраза «погрузиться в иной мир» может быть понята как сон, уход в фантазии или приём вещества — всё зависит от читателя, и это многозначие становится проблемой в ситуациях, где важна ясность. Алгоспик может защищать, но он же может отдалять. Он создаёт дистанцию, и в этой дистанции иногда теряется суть.
🔹Темы, которые исчезают с радаров — и снова возвращаются через шифр
Всё чаще под шифр попадают темы, которые невозможно назвать второстепенными. Психическое здоровье, сексуальность, репродуктивные права, телесность, даже бедность и политика — всё это оказывается под фильтрацией. Алгоспик становится способом не замолчать. Это не протест — это обход. Но и в этом обходе есть сопротивление. Мы не молчим — мы шифруем. Мы говорим — не как обычно, но всё же говорим. После отмены Roe v. Wade в США обсуждение абортов стало сопровождаться формулировками вроде «остановить путешествие» или «поменять финал истории», а имена политиков заменялись эмодзи.
🔹Гонка смыслов: кто быстрее — алгоритм или человек
Парадокс в том, что алгоритмы учатся тоже. Как только шифр становится массовым — он распознаётся. Начинается новая итерация: пользователи изобретают новые формы, алгоритмы подстраиваются. Эта гонка — не про победу, а про выживание. И в этом смысле алгоспик — это зеркало современного цифрового общества: тревожного, изобретательного, ироничного и бесконечно приспосабливающегося.
Полная версия интервью — по ссылке.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Слова сегодня могут стоить видимости. Достаточно одного термина — и пост исчезает, аккаунт замораживается, дискуссия сворачивается. Модерация в соцсетях стала не просто технической функцией — она переписывает саму логику высказывания. Чтобы остаться в поле зрения, пользователи учатся говорить иначе: шифровать смысл, заменять буквы символами, упаковывать мысли в метафоры и намёки. Так рождается алгоспик — язык, возникший не от желания выделиться, а из необходимости сохранить голос в цифровом пространстве. Об этом феномене Центр социального проектирования «Платформа» поговорил с культурологом и лингвистом Евгенией Грошковой.
🔹Язык как маскировка: почему алгоспик работает
Алгоспик — это не сленг и не мода, а языковая стратегия. Он возник на пересечении машинных фильтров и человеческой изобретательности. Пользователь, зная, что слово «наркотики» вызовет блокировку, пишет «зелье», «вещество для расслабления» или вообще «это». В тексте появляются «к!лл» вместо «kill», «с@днесс» вместо «sadness», а вместо слов — эмодзи: нож, облако, бокал, огонь. Это не игра — это язык, выстроенный вопреки алгоритму. Он нарушает грамматику, но сохраняет смысл. Он кажется бессмысленным машине, но читается безошибочно человеком.
🔹Новый фольклор: язык «своих» в цифровой среде
У этого языка есть своя внутренняя логика. Он мультиязычен, визуален, ритмичен. В нём уживаются кириллица и латиница, сленг и научные термины, шутка и тревога. Он одновременно и шифр, и стиль, и форма принадлежности. Алгоспик работает как социальный пароль: если ты понимаешь — ты свой. Если не понимаешь — тебе не сюда. Это создаёт особый слой цифровой коммуникации, в котором важен не только смысл, но и способ его передачи. Он ближе к фольклору, чем к языку в привычном смысле. Здесь живут устойчивые конструкции: «прогулка с мнением» вместо «митинга», «сменить маршрут» вместо «аборта», «контент 18+» с эмодзи вместо открытого разговора о сексуальности.
🔹Искажение и ускользание: риски шифрованного языка
Но у этой изобретательности есть и теневая сторона. Там, где слишком много шифра, теряется точность. Это особенно критично в темах, связанных с психологической поддержкой, медициной, финансами. Если депрессию называют «серостью», а паническую атаку — «скачком вглубь», это может спасти пост от удаления, но сделать его непонятным для тех, кто ищет помощи. Фраза «погрузиться в иной мир» может быть понята как сон, уход в фантазии или приём вещества — всё зависит от читателя, и это многозначие становится проблемой в ситуациях, где важна ясность. Алгоспик может защищать, но он же может отдалять. Он создаёт дистанцию, и в этой дистанции иногда теряется суть.
🔹Темы, которые исчезают с радаров — и снова возвращаются через шифр
Всё чаще под шифр попадают темы, которые невозможно назвать второстепенными. Психическое здоровье, сексуальность, репродуктивные права, телесность, даже бедность и политика — всё это оказывается под фильтрацией. Алгоспик становится способом не замолчать. Это не протест — это обход. Но и в этом обходе есть сопротивление. Мы не молчим — мы шифруем. Мы говорим — не как обычно, но всё же говорим. После отмены Roe v. Wade в США обсуждение абортов стало сопровождаться формулировками вроде «остановить путешествие» или «поменять финал истории», а имена политиков заменялись эмодзи.
🔹Гонка смыслов: кто быстрее — алгоритм или человек
Парадокс в том, что алгоритмы учатся тоже. Как только шифр становится массовым — он распознаётся. Начинается новая итерация: пользователи изобретают новые формы, алгоритмы подстраиваются. Эта гонка — не про победу, а про выживание. И в этом смысле алгоспик — это зеркало современного цифрового общества: тревожного, изобретательного, ироничного и бесконечно приспосабливающегося.
Полная версия интервью — по ссылке.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Город как венчурный стартап: как нормативная гибкость формирует доверие и капитализацию
Что, если бы города оценивались по инвестиционному рейтингу, не декларативному, а фактическому: по количеству дней на согласование, по прозрачности процедур, по тому, насколько быстро документ становится действием? Тогда сбой в актуализации градостроительного плана отразился бы не только в отчётах, но и в оттоке капитала. Об этом размышляет в своей колонке для «Платформы» Илья Бальцер, генеральный директор Института территориального планирования «Град» @itpgradurt.
Федеральная оптика неизбежно обостряет восприятие локальных тупиков. На стратегических платформах Минстроя, в пилотах с участием ВЭБ.РФ и в мастер-планах для агломераций – везде повторяется один и тот же сбой: документы «живут» по разным протоколам, согласования теряют темп, а инвестиционные циклы срываются не по экономическим, а по нормативным причинам.
Городская экономика уже не может быть построена на логике “бумага — подпись — печать”. Там, где инфраструктурные решения опираются на цифровой контур, должен действовать единый регламент, от земли до сетей, от генплана до льгот. Это не футуризм, а необходимое условие устойчивости.
Функция территориального проектировщика сегодня не в том, чтобы отрисовать схему или расставить зоны. А в том, чтобы простроить управляемую архитектуру: такую, где любое действие в системе имеет юридическое значение и запускает финансовый процесс. Это особенно важно для городов, которые находятся на границе институционального доверия, и именно такие территории нуждаются не в моделях, а в живых механизмах.
Поэтому когда речь заходит об Омске, он выступает не как исключение, а как показательная лаборатория: здесь наглядно виден конфликт между новой логикой капитала и старой логикой регламента.
🔹 Когда один детский сад – это девять месяцев согласований
В Омске застройщик предложил построить дополнительный, седьмой детский сад сверх предусмотренных шести, чтобы повысить качество жизни в районе. Из-за раздельного существования трёх ключевых документов: генплана, ПЗЗ и проекта планировки – инициатива попала в согласовательную воронку, растянутую до девяти месяцев. Даже при благоприятном исходе это означает замороженные инвестиции и отложенный эффект для жителей.
🔹 Бюджет, в котором инфраструктура – остаточный элемент
В Омске доля социальных расходов превышает половину бюджета. На инженерные сети, мосты и транспорт остаётся минимум. Изношенные теплосети «латаются» десятилетиями, канализация воспринимается как «невидимый объект». Но каждый её сбой – это фактические убытки: прерванная смена, замедленная логистика, локальный бизнес, потерявший клиентов. Это не технические детали, а экономические параметры.
🔹 Три конкретных механизма, которые можно запустить уже сегодня
🔸Нормативная песочница: объединение трёх градостроительных документов в облачной среде, с единоразовым внесением изменений, автоматически обновляющим связанные поля. Цель – сократить срок согласования участка до 60 дней.
🔸Публичный реестр частных вложений: фиксация проектов, реализованных бизнесом за собственный счёт. Прозрачность дисциплинирует власть и стимулирует здоровую конкуренцию среди компаний.
🔸Фонд зелёного каркаса: часть поступлений от земельного налога направляется на постоянный счёт, предназначенный исключительно для озеленения и ухода за насаждениями. Это не разовое благоустройство, а институциональный ответ на запрос среды.
Город, способный действовать в реальном времени, обновлять регламенты и сопровождать инициативу, становится средой не ожидания, а роста. Такая гибкость не подаётся в виде презентации и не экспортируется в пресс-турах. Она либо встроена в структуру управления, либо её нет. И если она есть, даже самый осторожный инвестор увидит в этом городе платформу, способную работать с будущим без отрыва от настоящего.
Читать материал целиком – по ссылке.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Что, если бы города оценивались по инвестиционному рейтингу, не декларативному, а фактическому: по количеству дней на согласование, по прозрачности процедур, по тому, насколько быстро документ становится действием? Тогда сбой в актуализации градостроительного плана отразился бы не только в отчётах, но и в оттоке капитала. Об этом размышляет в своей колонке для «Платформы» Илья Бальцер, генеральный директор Института территориального планирования «Град» @itpgradurt.
Федеральная оптика неизбежно обостряет восприятие локальных тупиков. На стратегических платформах Минстроя, в пилотах с участием ВЭБ.РФ и в мастер-планах для агломераций – везде повторяется один и тот же сбой: документы «живут» по разным протоколам, согласования теряют темп, а инвестиционные циклы срываются не по экономическим, а по нормативным причинам.
Городская экономика уже не может быть построена на логике “бумага — подпись — печать”. Там, где инфраструктурные решения опираются на цифровой контур, должен действовать единый регламент, от земли до сетей, от генплана до льгот. Это не футуризм, а необходимое условие устойчивости.
Функция территориального проектировщика сегодня не в том, чтобы отрисовать схему или расставить зоны. А в том, чтобы простроить управляемую архитектуру: такую, где любое действие в системе имеет юридическое значение и запускает финансовый процесс. Это особенно важно для городов, которые находятся на границе институционального доверия, и именно такие территории нуждаются не в моделях, а в живых механизмах.
Поэтому когда речь заходит об Омске, он выступает не как исключение, а как показательная лаборатория: здесь наглядно виден конфликт между новой логикой капитала и старой логикой регламента.
🔹 Когда один детский сад – это девять месяцев согласований
В Омске застройщик предложил построить дополнительный, седьмой детский сад сверх предусмотренных шести, чтобы повысить качество жизни в районе. Из-за раздельного существования трёх ключевых документов: генплана, ПЗЗ и проекта планировки – инициатива попала в согласовательную воронку, растянутую до девяти месяцев. Даже при благоприятном исходе это означает замороженные инвестиции и отложенный эффект для жителей.
🔹 Бюджет, в котором инфраструктура – остаточный элемент
В Омске доля социальных расходов превышает половину бюджета. На инженерные сети, мосты и транспорт остаётся минимум. Изношенные теплосети «латаются» десятилетиями, канализация воспринимается как «невидимый объект». Но каждый её сбой – это фактические убытки: прерванная смена, замедленная логистика, локальный бизнес, потерявший клиентов. Это не технические детали, а экономические параметры.
🔹 Три конкретных механизма, которые можно запустить уже сегодня
🔸Нормативная песочница: объединение трёх градостроительных документов в облачной среде, с единоразовым внесением изменений, автоматически обновляющим связанные поля. Цель – сократить срок согласования участка до 60 дней.
🔸Публичный реестр частных вложений: фиксация проектов, реализованных бизнесом за собственный счёт. Прозрачность дисциплинирует власть и стимулирует здоровую конкуренцию среди компаний.
🔸Фонд зелёного каркаса: часть поступлений от земельного налога направляется на постоянный счёт, предназначенный исключительно для озеленения и ухода за насаждениями. Это не разовое благоустройство, а институциональный ответ на запрос среды.
Город, способный действовать в реальном времени, обновлять регламенты и сопровождать инициативу, становится средой не ожидания, а роста. Такая гибкость не подаётся в виде презентации и не экспортируется в пресс-турах. Она либо встроена в структуру управления, либо её нет. И если она есть, даже самый осторожный инвестор увидит в этом городе платформу, способную работать с будущим без отрыва от настоящего.
Читать материал целиком – по ссылке.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Пациент XXI века: партнер, требовательный клиент или союзник врача?
Цифровая эра перевернула привычные отношения между врачом и пациентом. Сегодня на приеме все чаще оказываются не просто пациенты, а собеседники с гаджетами, ссылками на исследования и готовностью спорить. Традиционная модель «врач — авторитет, пациент — исполнитель» больше не работает. В этих условиях встает главный вопрос: каким должен быть пациент XXI века с точки зрения самих врачей, учёных и психологов? Мы собрали мнения участников программы Михаила Швыдкого «Агора» на телеканале «Россия-Культура». Дискуссия прошла при участии генерального директора Центра социального проектирования «Платформа» Алексея Фирсова.
🔹 Алексей Фирсов, генеральный директор Центра социального проектирования «Платформа», вице-президент Российской ассоциации по связям с общественностью (РАСО):
«Здоровье перестало быть просто целью: оно стало валютой в системе общественного капитала. Человек XXI века – не просто объект лечения, а субъект, выбирающий траекторию своего тела. Он актор в системе, где медицина больше не репрессивна, а кастомизируема. Да, у нас есть пациенты, которым достаточно базового протокольного обслуживания. Но растет прослойка тех, кто готов платить за технологичность, персонализацию, эмоциональный сервис. Эта дифференциация неизбежна. Мы говорим не просто об информированном пациенте, а о гражданине, который приходит не как в храм, а как на консультацию: с требованиями, сомнениями и поиском смысла. Это требует от системы новой этики взаимодействия. Если раньше врач был богом, то теперь он собеседник, и это фундаментальное сдвижение».
🔹 Дмитрий Пушкарь, руководитель Московского урологического центра на базе ГКБ имени С.П. Боткина, доктор медицинских наук, профессор, академик РАН:
«Пациент сегодня – абсолютный активный участник лечебного процесса. Приходит с бумажками, с компьютером, записывает разговор на гаджет… Но несмотря на всю его осведомленность, он всё ещё хочет, чтобы врач сказал, что делать. И я этому рад: потому что в таком пациенте я вижу сообщника».
🔹 Ольга Ткачева, директор Российского геронтологического научно-клинического центра РНИМУ имени Н.И. Пирогова, главный внештатный гериатр Минздрава России, член-корреспондент РАН:
«Пожилые часто не жалуются, потому что считают: «Я уже старый. мне не помочь». А ведь старение – не приговор. Сегодня в поликлиниках пожилые – это уже половина пациентов. И наша задача не просто лечить, а менять их отношение к себе».
🔹 Дина Павлова, медицинский психолог, заведующая отделом медицинской психологии Городской клинической больницы имени С.П. Боткина Департамента здравоохранения города Москвы:
«Если пациент не готов к диалогу, он остается на стороне болезни. Коммуникация врача с пациентом – это отдельная дисциплина. Без нее даже самая продвинутая медицина не работает».
🔹 Анастасия Лебедева, руководитель регионального сосудистого центра ГБУЗ «Московский многопрофильный клинический центр «Коммунарка» Департамента здравоохранения города Москвы, доктор медицинских наук, профессор:
«Сегодня после инфаркта пациента выписывают через три дня. Но он психологически не готов. Раньше у нас было три недели, чтобы объяснять, поддерживать, формировать доверие. Сейчас это ложится на амбулаторное звено».
🔹 Лариса Попович, директор Института экономики здравоохранения Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», кандидат биологических наук:
«Один процент пациентов потребляет 35% ресурсов системы. А 35% – всего 1%. Перед нами неравномерная система, в которой главный вызов – сделать высокие технологии доступными тем, кто действительно в них нуждается»
Полную запись программы «Агора» смотрите на платформе «Смотрим».
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Цифровая эра перевернула привычные отношения между врачом и пациентом. Сегодня на приеме все чаще оказываются не просто пациенты, а собеседники с гаджетами, ссылками на исследования и готовностью спорить. Традиционная модель «врач — авторитет, пациент — исполнитель» больше не работает. В этих условиях встает главный вопрос: каким должен быть пациент XXI века с точки зрения самих врачей, учёных и психологов? Мы собрали мнения участников программы Михаила Швыдкого «Агора» на телеканале «Россия-Культура». Дискуссия прошла при участии генерального директора Центра социального проектирования «Платформа» Алексея Фирсова.
🔹 Алексей Фирсов, генеральный директор Центра социального проектирования «Платформа», вице-президент Российской ассоциации по связям с общественностью (РАСО):
«Здоровье перестало быть просто целью: оно стало валютой в системе общественного капитала. Человек XXI века – не просто объект лечения, а субъект, выбирающий траекторию своего тела. Он актор в системе, где медицина больше не репрессивна, а кастомизируема. Да, у нас есть пациенты, которым достаточно базового протокольного обслуживания. Но растет прослойка тех, кто готов платить за технологичность, персонализацию, эмоциональный сервис. Эта дифференциация неизбежна. Мы говорим не просто об информированном пациенте, а о гражданине, который приходит не как в храм, а как на консультацию: с требованиями, сомнениями и поиском смысла. Это требует от системы новой этики взаимодействия. Если раньше врач был богом, то теперь он собеседник, и это фундаментальное сдвижение».
🔹 Дмитрий Пушкарь, руководитель Московского урологического центра на базе ГКБ имени С.П. Боткина, доктор медицинских наук, профессор, академик РАН:
«Пациент сегодня – абсолютный активный участник лечебного процесса. Приходит с бумажками, с компьютером, записывает разговор на гаджет… Но несмотря на всю его осведомленность, он всё ещё хочет, чтобы врач сказал, что делать. И я этому рад: потому что в таком пациенте я вижу сообщника».
🔹 Ольга Ткачева, директор Российского геронтологического научно-клинического центра РНИМУ имени Н.И. Пирогова, главный внештатный гериатр Минздрава России, член-корреспондент РАН:
«Пожилые часто не жалуются, потому что считают: «Я уже старый. мне не помочь». А ведь старение – не приговор. Сегодня в поликлиниках пожилые – это уже половина пациентов. И наша задача не просто лечить, а менять их отношение к себе».
🔹 Дина Павлова, медицинский психолог, заведующая отделом медицинской психологии Городской клинической больницы имени С.П. Боткина Департамента здравоохранения города Москвы:
«Если пациент не готов к диалогу, он остается на стороне болезни. Коммуникация врача с пациентом – это отдельная дисциплина. Без нее даже самая продвинутая медицина не работает».
🔹 Анастасия Лебедева, руководитель регионального сосудистого центра ГБУЗ «Московский многопрофильный клинический центр «Коммунарка» Департамента здравоохранения города Москвы, доктор медицинских наук, профессор:
«Сегодня после инфаркта пациента выписывают через три дня. Но он психологически не готов. Раньше у нас было три недели, чтобы объяснять, поддерживать, формировать доверие. Сейчас это ложится на амбулаторное звено».
🔹 Лариса Попович, директор Института экономики здравоохранения Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики», кандидат биологических наук:
«Один процент пациентов потребляет 35% ресурсов системы. А 35% – всего 1%. Перед нами неравномерная система, в которой главный вызов – сделать высокие технологии доступными тем, кто действительно в них нуждается»
Полную запись программы «Агора» смотрите на платформе «Смотрим».
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Постирония как симптом перегрузки. Что мемы рассказывают о нас
Bombardiro Crocodilo, Ballerina Cappuccina, кот “Окак” — эти мемы кажутся случайными и лишенными смысла. Но подростки мгновенно считывают их как «свои», делятся ими и смеются. Что на самом деле стоит за этим абсурдом? Об этом — в интервью с Центром социального проектирования «Платформа» рассказала клинический психолог, автор концепции динамического баланса Psy-Try @psytry_io Татьяна Чернякова.
🔹Абсурд как реакция на перегрузку
Современный человек, особенно подросток, живет в состоянии постоянной сенсорной и смысловой перегрузки: ленты, уведомления, новости, тревожный фон. Сознание устает от необходимости все время анализировать. Абсурдные мемы становятся способом выдохнуть. Они не требуют понимания, и в этом их ценность.
Картинка с балериной и подписью Ballerina Cappuccina ничего не объясняет, но вызывает улыбку. Мозг реагирует на нарушение шаблона и запускает быструю эмоциональную разрядку. Это форма мгновенного облегчения без когнитивных затрат.
🔹Brainrot и постирония: две разные траектории цифрового юмора
🔸Brainrot, напротив, – это не просто мемы. Это состояние, в котором психика больше не выдерживает давления. Я называю его «эмоциональным инфарктом». Когда человек перестает интерпретировать происходящее, он просто выбрасывает наружу поток образов и фраз. Это не юмор и не ирония. Здесь нет ни замысла, ни авторства, ни цели. Люди смеются не над шуткой, а над тем, что «ничего не понятно, и это ок».
К числу популярных brainrot-мемов, помимо Bombardiro Crocodilo и Ballerina Cappuccina, относятся: персонаж Tralellero Trallala — акула с четырьмя ногами в кроссовках Nike, произносящая бессмысленные звуки; и серия вирусных видео Skibidi Toilet, где головы поют из унитазов. Эти образы не объясняются, они просто существуют.
🔸Постирония – это попытка сохранить искренность в ироничной форме, признать уязвимость и одновременно дистанцироваться от пафоса. В отличие от неё, brainrot – это отказ от высказывания как такового: в нем уже нет сил на интерпретацию, анализ или игру с глубиной. Это две радикально разные реакции на перегрузку: осмысленная игра против бессознательного выброса.
Однако у этой формы юмора есть и обратная сторона. Когда человек долго потребляет только фрагментарный и бессмысленный контент, у него формируется клиповое мышление: снижается способность к концентрации, нарушается логическое удержание информации. Со временем возникает эмоциональное онемение: становится трудно отличить шутку от боли, перестают восприниматься нюансы.
Brainrot — это своего рода возвращение к ранней семантике, к тому моменту, когда слово было не столько формой мышления, сколько жестом. Здесь язык снова становится телесным, почти доязыковым. Это новая архаика, в которой коммуникация упрощается до узнавания, а не объяснения.
🔹Мем как маркер идентичности
Важную роль в современной интернет-культуре играют механизмы социальной принадлежности. Мемы типа brainrot функционируют как символический фильтр: понятный – значит свой, непонятный – за пределами. Это форма цифровой социализации. Подростки используют мемы для самоидентификации, слияния с группой и выражения уникальности через общую «странность». В этом смысле мемы – это язык субкультуры, у которого есть собственная лексика, ритуалы, персонажи и негласные правила. И если раньше подобные системы создавались через внешний код (одежду, музыку, сленг), сегодня достаточно знание визуального мема.
🔹Как реагировать взрослым
Речь не о возрасте, а о когнитивной стратегии. Старшие поколения привыкли к линейному изложению: вступление, аргумент, вывод. Молодёжь выросла в фрагментах: сторис, рилсы, мемы. Для них смысл не задается, он собирается. Это мышление не хуже, оно просто другое.
Не высмеивайте, не требуйте объяснить, над чем подросток смеётся. Это разрушает доверие. Намного ценнее проявить искреннее любопытство. Мем можно изучать, как любой язык. Уважительный интерес – это основа диалога и шаг к взаимопониманию.
Полная версия интервью — по ссылке.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Bombardiro Crocodilo, Ballerina Cappuccina, кот “Окак” — эти мемы кажутся случайными и лишенными смысла. Но подростки мгновенно считывают их как «свои», делятся ими и смеются. Что на самом деле стоит за этим абсурдом? Об этом — в интервью с Центром социального проектирования «Платформа» рассказала клинический психолог, автор концепции динамического баланса Psy-Try @psytry_io Татьяна Чернякова.
🔹Абсурд как реакция на перегрузку
Современный человек, особенно подросток, живет в состоянии постоянной сенсорной и смысловой перегрузки: ленты, уведомления, новости, тревожный фон. Сознание устает от необходимости все время анализировать. Абсурдные мемы становятся способом выдохнуть. Они не требуют понимания, и в этом их ценность.
Картинка с балериной и подписью Ballerina Cappuccina ничего не объясняет, но вызывает улыбку. Мозг реагирует на нарушение шаблона и запускает быструю эмоциональную разрядку. Это форма мгновенного облегчения без когнитивных затрат.
🔹Brainrot и постирония: две разные траектории цифрового юмора
🔸Brainrot, напротив, – это не просто мемы. Это состояние, в котором психика больше не выдерживает давления. Я называю его «эмоциональным инфарктом». Когда человек перестает интерпретировать происходящее, он просто выбрасывает наружу поток образов и фраз. Это не юмор и не ирония. Здесь нет ни замысла, ни авторства, ни цели. Люди смеются не над шуткой, а над тем, что «ничего не понятно, и это ок».
К числу популярных brainrot-мемов, помимо Bombardiro Crocodilo и Ballerina Cappuccina, относятся: персонаж Tralellero Trallala — акула с четырьмя ногами в кроссовках Nike, произносящая бессмысленные звуки; и серия вирусных видео Skibidi Toilet, где головы поют из унитазов. Эти образы не объясняются, они просто существуют.
🔸Постирония – это попытка сохранить искренность в ироничной форме, признать уязвимость и одновременно дистанцироваться от пафоса. В отличие от неё, brainrot – это отказ от высказывания как такового: в нем уже нет сил на интерпретацию, анализ или игру с глубиной. Это две радикально разные реакции на перегрузку: осмысленная игра против бессознательного выброса.
Однако у этой формы юмора есть и обратная сторона. Когда человек долго потребляет только фрагментарный и бессмысленный контент, у него формируется клиповое мышление: снижается способность к концентрации, нарушается логическое удержание информации. Со временем возникает эмоциональное онемение: становится трудно отличить шутку от боли, перестают восприниматься нюансы.
Brainrot — это своего рода возвращение к ранней семантике, к тому моменту, когда слово было не столько формой мышления, сколько жестом. Здесь язык снова становится телесным, почти доязыковым. Это новая архаика, в которой коммуникация упрощается до узнавания, а не объяснения.
🔹Мем как маркер идентичности
Важную роль в современной интернет-культуре играют механизмы социальной принадлежности. Мемы типа brainrot функционируют как символический фильтр: понятный – значит свой, непонятный – за пределами. Это форма цифровой социализации. Подростки используют мемы для самоидентификации, слияния с группой и выражения уникальности через общую «странность». В этом смысле мемы – это язык субкультуры, у которого есть собственная лексика, ритуалы, персонажи и негласные правила. И если раньше подобные системы создавались через внешний код (одежду, музыку, сленг), сегодня достаточно знание визуального мема.
🔹Как реагировать взрослым
Речь не о возрасте, а о когнитивной стратегии. Старшие поколения привыкли к линейному изложению: вступление, аргумент, вывод. Молодёжь выросла в фрагментах: сторис, рилсы, мемы. Для них смысл не задается, он собирается. Это мышление не хуже, оно просто другое.
Не высмеивайте, не требуйте объяснить, над чем подросток смеётся. Это разрушает доверие. Намного ценнее проявить искреннее любопытство. Мем можно изучать, как любой язык. Уважительный интерес – это основа диалога и шаг к взаимопониманию.
Полная версия интервью — по ссылке.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Тело как проект, БАД как миссия: как добавки стали новой моральной нормой
Еще недавно забота о здоровье воспринималась как сфера медицины. Сегодня она часть лайфстайла, символ социального успеха, инвестиция в «капитал тела». Биологически активные добавки (БАДы) больше не находятся на периферии: они стали повседневностью, обыденной рутиной и маркером ответственности. Об этом — в интервью с нутрициологом Альбиной Хамидулловой для ЦСП «Платформа».
Когда я слышу фразу «Ты ещё без БАДов?», я улыбаюсь: это не столько вопрос, сколько формула новой нормы. Сегодня БАД – не просто капсула с магнием. Это акт заботы. Это сигнал: «я думаю о себе», «я не пущу здоровье на самотек», «я в игре». За последние годы добавки превратились в этический ритуал и заняли то место, которое раньше принадлежало молитвам, обетам, утренним зарядкам, привычным и обязывающим действиям.
Культ здоровья как самоценности возник сравнительно недавно. Мы живем в эпоху, где здоровье воспринимается не как отсутствие болезни, а как проект по самосовершенствованию. Этот идеал формируется в условиях хронического стресса, урбанистического шума и апатии, где у большинства нет ресурса на сон, спорт и прогулки. На этом фоне БАД становится не просто поддержкой, а заменой невозможного.
Клиенты часто говорят: «Если я перестану пить витамин D, не начнется ли что-то необратимое?» Эти страхи формируются не только маркетингом, но и общей культурной рамкой. Популярность добавок рождается на пересечении трех явлений: недоверия к большой фарме, усталости от институциональной медицины и запроса на «чистую» альтернативу. БАД – это компромисс между желанием контролировать здоровье и нежеланием обращаться к системам, которым не веришь. Это не отменяет их эффективности, но объясняет, почему мы все чаще ищем решение не в образе жизни, а в баночке.
Нутрициология – не только про биохимию. Это про желание найти якорь в изменчивом мире. Люди ищут универсальный рецепт: что пить, чтобы сохранить молодость, энергию, ясность ума. Но никакой формулы нет, есть только индивидуальный контекст и сложная картина метаболизма, эмоций, привычек. В этом смысле добавки не замена изменениям. Это их спутники.
Если вы едите всухомятку, не двигаетесь и не спите по ночам ни один комплекс не вытащит вас в «здоровье». Мы хотим верить, что баночка способна отменить последствия нашей жизни, что капсула – это защита от реальности. Но даже идеальный состав не сработает в «болоте» хронической усталости, пищевых срывов и эмоционального выгорания.
Стремление к универсальному решению отражает более широкую культурную установку, которую технологический критик Евгений Морозов называет «техносолюшинизмом»: верой в то, что любую проблему можно решить с помощью технологии или продукта. Вместо того чтобы обращаться к комплексным изменениям образа жизни, мы полагаемся на «умные» решения, которые обещают быстрый результат. Однако, как показывает практика, такие подходы часто игнорируют глубинные причины проблем и могут привести к новым, не менее сложным вызовам.
Здоровье стало моральной категорией. Если ты не пьешь добавки, ты вроде как безответственный. Но здоровье – это не набор решений «принимать или не принимать». Это среда, стиль жизни, внутреннее согласие с собой. Поэтому я не говорю: «Не пейте БАДы». Я говорю: «Спросите, зачем». И если вы знаете ответ, пейте. Но не верьте, что это отменяет все остальное.
Читать материал целиком – по ссылке.
🔹 Канал экспертных коммуникаций ЦСП «Платформа»
Еще недавно забота о здоровье воспринималась как сфера медицины. Сегодня она часть лайфстайла, символ социального успеха, инвестиция в «капитал тела». Биологически активные добавки (БАДы) больше не находятся на периферии: они стали повседневностью, обыденной рутиной и маркером ответственности. Об этом — в интервью с нутрициологом Альбиной Хамидулловой для ЦСП «Платформа».
Когда я слышу фразу «Ты ещё без БАДов?», я улыбаюсь: это не столько вопрос, сколько формула новой нормы. Сегодня БАД – не просто капсула с магнием. Это акт заботы. Это сигнал: «я думаю о себе», «я не пущу здоровье на самотек», «я в игре». За последние годы добавки превратились в этический ритуал и заняли то место, которое раньше принадлежало молитвам, обетам, утренним зарядкам, привычным и обязывающим действиям.
Культ здоровья как самоценности возник сравнительно недавно. Мы живем в эпоху, где здоровье воспринимается не как отсутствие болезни, а как проект по самосовершенствованию. Этот идеал формируется в условиях хронического стресса, урбанистического шума и апатии, где у большинства нет ресурса на сон, спорт и прогулки. На этом фоне БАД становится не просто поддержкой, а заменой невозможного.
Клиенты часто говорят: «Если я перестану пить витамин D, не начнется ли что-то необратимое?» Эти страхи формируются не только маркетингом, но и общей культурной рамкой. Популярность добавок рождается на пересечении трех явлений: недоверия к большой фарме, усталости от институциональной медицины и запроса на «чистую» альтернативу. БАД – это компромисс между желанием контролировать здоровье и нежеланием обращаться к системам, которым не веришь. Это не отменяет их эффективности, но объясняет, почему мы все чаще ищем решение не в образе жизни, а в баночке.
Нутрициология – не только про биохимию. Это про желание найти якорь в изменчивом мире. Люди ищут универсальный рецепт: что пить, чтобы сохранить молодость, энергию, ясность ума. Но никакой формулы нет, есть только индивидуальный контекст и сложная картина метаболизма, эмоций, привычек. В этом смысле добавки не замена изменениям. Это их спутники.
Если вы едите всухомятку, не двигаетесь и не спите по ночам ни один комплекс не вытащит вас в «здоровье». Мы хотим верить, что баночка способна отменить последствия нашей жизни, что капсула – это защита от реальности. Но даже идеальный состав не сработает в «болоте» хронической усталости, пищевых срывов и эмоционального выгорания.
Стремление к универсальному решению отражает более широкую культурную установку, которую технологический критик Евгений Морозов называет «техносолюшинизмом»: верой в то, что любую проблему можно решить с помощью технологии или продукта. Вместо того чтобы обращаться к комплексным изменениям образа жизни, мы полагаемся на «умные» решения, которые обещают быстрый результат. Однако, как показывает практика, такие подходы часто игнорируют глубинные причины проблем и могут привести к новым, не менее сложным вызовам.
Здоровье стало моральной категорией. Если ты не пьешь добавки, ты вроде как безответственный. Но здоровье – это не набор решений «принимать или не принимать». Это среда, стиль жизни, внутреннее согласие с собой. Поэтому я не говорю: «Не пейте БАДы». Я говорю: «Спросите, зачем». И если вы знаете ответ, пейте. Но не верьте, что это отменяет все остальное.
Читать материал целиком – по ссылке.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Сверка позиций. Что массовая вера в силу БАДов говорит о нашей эпохе?
Anonymous Poll
32%
Мы хотим управлять телом так же, как управляем приложениями: нажал - получил результат
23%
БАД - это новая форма «ритуала рациональности»: если жизнь неуправляема, хоть витамины под контролем
16%
Мы просто стремимся к заботе в мире, где даже забота стала товаром
48%
Мы все еще верим в магию, просто теперь она в капсулах с глянцевой этикеткой
19%
Это реально действенный инструмент заботы о теле, я верю в его эффективность