Одна из многих русских Голгоф – Багреевка под Ялтой.
Когда-то здесь была цветущая усадьба с бассейном. Но когда в Крым зашли большевики, то хозяина усадьбы с женой расстреляли, а бассейн превратили в погребальную яму для расстрелянных.
За особенно долгое сопротивление большевикам (и, конечно, за святость этой земли) бесы утопили Крым в крови с особенной звериной жестокостью.
Точное число жертв всего красного террора в стране неизвестно, потому что большинство расправ были бессудными и нигде не фиксировались. Историки называют жуткую цифру: от нескольких сотен тысяч до 2 млн. человек!!
Так вот на небольшой полуостров, с которого и так значительная часть населения эвакуировалась вместе с врангелевской армией, пришлось ок. 100 тысяч растерзанных, утопленных в баржах, сожженных, запытанных и расстрелянных русских людей.
Здесь, в Крыму, зверствами руководили два исчадья ада – Розалия Землячка и венгр Бела Кун – два извращенца и живодера, превращавшие иногда казни беззащитных людей в сексуальные оргии, на которых жертвы погибали часто в чудовищных муках от рук извращенцев-палачей.
Уму непостижимо, что именами этих двух зверей у нас до сих пор названы улицы!
Здесь, в Багреевке, был убит среди многих других мучеников сын писателя Ивана Шмелева. Сережа поехал регистрироваться в Феодосию, как велели большевики, обещая амнистию, но обманули. И Сережа больше не вернулся.
Несчастный Шмелев, у которого украли и Родину, и сына, и всю его жизнь, позже в эмиграции напишет свою гениальную опись той России, которую бесы украли у нас всех – «Лето Господне». А о жутких днях красного террора в Крыму останется его полная осипшего глухого крика и боли книга «Солнце мертвых».
Вот лишь несколько предложений из неё, которые затыкают рты всем сегодняшним лгунам, врущим о том, что красный террор – был всего лишь ответом на белый террор и, вообще, мол, это всё простительные издержки гражданской войны:
«Не знаю, сколько убивают на чикагских бойнях. Тут дело было проще: убивали и зарывали. А то и совсем просто: заваливали овраги. А то и совсем просто-просто: выкидывали в море. По воле людей, которые открыли тайну: сделать человечество счастливым. Для этого надо начинать — с человечьих боен. И вот — убивали, ночью. Днем… спали. Они спали, а другие, в подвалах, ждали… Целые армии в подвалах ждали. Юных, зрелых и старых — с горячей кровью. Недавно бились они открыто. Родину защищали. Родину и Европу защищали на полях прусских и австрийских, в степях российских. Теперь, замученные, попали они в подвалы. Их засадили крепко, морили, чтобы отнять силы. Из подвалов их брали и убивали. …А над ними пили и спали те, что убивать ходят. А на столах пачки листков лежали, на которых к ночи ставили красную букву… одну роковую букву. С этой буквы пишутся два дорогих слова: Родина и Россия. «Расход» и «Расстрел» — тоже начинаются с этой буквы. Ни Родины, ни России не знали те, что убивать ходят. Теперь ясно».
Один из самых беспощадных крымских палачей латыш Эрнст Удрис на анкете осужденного мог написать: «Очень подозрительный тип. Не указывает, где он точно служил. Расстрелять».
Это был и геноцид, и этноцид, и стратоцид – вырезание целых слоев (или как они называли «классов») русских людей.
Другой латыш, идеолог красного террора Мартын Лацис писал: «Мы истребляем ненужные классы людей. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и сущность красного террора»
На стене багреевской часовни, что стоит на месте расстрелов - пронзительная надпись: «Здесь расстреливали и сбрасывали в водосборный бассейн наших отцов, матерей, братьев и сестер».
Да, это наши мамы и папы, братья и сестры. Это было почти с нами. Это было почти вчера. И они смотрят на нас нынешних и говорят нам. Услышим их. Они отдали жизнь за то, чтобы мы никогда больше не поверили сатане.
Одна из многих русских Голгоф – Багреевка под Ялтой.
Когда-то здесь была цветущая усадьба с бассейном. Но когда в Крым зашли большевики, то хозяина усадьбы с женой расстреляли, а бассейн превратили в погребальную яму для расстрелянных.
За особенно долгое сопротивление большевикам (и, конечно, за святость этой земли) бесы утопили Крым в крови с особенной звериной жестокостью.
Точное число жертв всего красного террора в стране неизвестно, потому что большинство расправ были бессудными и нигде не фиксировались. Историки называют жуткую цифру: от нескольких сотен тысяч до 2 млн. человек!!
Так вот на небольшой полуостров, с которого и так значительная часть населения эвакуировалась вместе с врангелевской армией, пришлось ок. 100 тысяч растерзанных, утопленных в баржах, сожженных, запытанных и расстрелянных русских людей.
Здесь, в Крыму, зверствами руководили два исчадья ада – Розалия Землячка и венгр Бела Кун – два извращенца и живодера, превращавшие иногда казни беззащитных людей в сексуальные оргии, на которых жертвы погибали часто в чудовищных муках от рук извращенцев-палачей.
Уму непостижимо, что именами этих двух зверей у нас до сих пор названы улицы!
Здесь, в Багреевке, был убит среди многих других мучеников сын писателя Ивана Шмелева. Сережа поехал регистрироваться в Феодосию, как велели большевики, обещая амнистию, но обманули. И Сережа больше не вернулся.
Несчастный Шмелев, у которого украли и Родину, и сына, и всю его жизнь, позже в эмиграции напишет свою гениальную опись той России, которую бесы украли у нас всех – «Лето Господне». А о жутких днях красного террора в Крыму останется его полная осипшего глухого крика и боли книга «Солнце мертвых».
Вот лишь несколько предложений из неё, которые затыкают рты всем сегодняшним лгунам, врущим о том, что красный террор – был всего лишь ответом на белый террор и, вообще, мол, это всё простительные издержки гражданской войны:
«Не знаю, сколько убивают на чикагских бойнях. Тут дело было проще: убивали и зарывали. А то и совсем просто: заваливали овраги. А то и совсем просто-просто: выкидывали в море. По воле людей, которые открыли тайну: сделать человечество счастливым. Для этого надо начинать — с человечьих боен. И вот — убивали, ночью. Днем… спали. Они спали, а другие, в подвалах, ждали… Целые армии в подвалах ждали. Юных, зрелых и старых — с горячей кровью. Недавно бились они открыто. Родину защищали. Родину и Европу защищали на полях прусских и австрийских, в степях российских. Теперь, замученные, попали они в подвалы. Их засадили крепко, морили, чтобы отнять силы. Из подвалов их брали и убивали. …А над ними пили и спали те, что убивать ходят. А на столах пачки листков лежали, на которых к ночи ставили красную букву… одну роковую букву. С этой буквы пишутся два дорогих слова: Родина и Россия. «Расход» и «Расстрел» — тоже начинаются с этой буквы. Ни Родины, ни России не знали те, что убивать ходят. Теперь ясно».
Один из самых беспощадных крымских палачей латыш Эрнст Удрис на анкете осужденного мог написать: «Очень подозрительный тип. Не указывает, где он точно служил. Расстрелять».
Это был и геноцид, и этноцид, и стратоцид – вырезание целых слоев (или как они называли «классов») русских людей.
Другой латыш, идеолог красного террора Мартын Лацис писал: «Мы истребляем ненужные классы людей. Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос – к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии. Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и сущность красного террора»
На стене багреевской часовни, что стоит на месте расстрелов - пронзительная надпись: «Здесь расстреливали и сбрасывали в водосборный бассейн наших отцов, матерей, братьев и сестер».
Да, это наши мамы и папы, братья и сестры. Это было почти с нами. Это было почти вчера. И они смотрят на нас нынешних и говорят нам. Услышим их. Они отдали жизнь за то, чтобы мы никогда больше не поверили сатане.
These administrators had built substantial positions in these scrips prior to the circulation of recommendations and offloaded their positions subsequent to rise in price of these scrips, making significant profits at the expense of unsuspecting investors, Sebi noted. Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site. The S&P 500 fell 1.3% to 4,204.36, and the Dow Jones Industrial Average was down 0.7% to 32,943.33. The Dow posted a fifth straight weekly loss — its longest losing streak since 2019. The Nasdaq Composite tumbled 2.2% to 12,843.81. Though all three indexes opened in the green, stocks took a turn after a new report showed U.S. consumer sentiment deteriorated more than expected in early March as consumers' inflation expectations soared to the highest since 1981. "There is a significant risk of insider threat or hacking of Telegram systems that could expose all of these chats to the Russian government," said Eva Galperin with the Electronic Frontier Foundation, which has called for Telegram to improve its privacy practices. Some privacy experts say Telegram is not secure enough
from us
