Ю. Ролофф. Введение в Новый Завет.

«Новый Завет представляет собой собрание из двадцати семи раннехристианских Писаний различного характера. Они возникли все в период между 50-м и (приблизительно) 130гг., то есть в течение примерно восьмидесяти лет. Эти Писания не задумывались как части одного произведения. Их единство создается убеждением ранней Церкви в том, что они представляют собой главнейшие свидетельства об основах веры в Иисуса из Назарета как Христа. Это собрание называется канон (греч. «масштаб, мерка, правило [веры]»). К концу II в. канон обрел постепенно ясные очертания. Но он не был продуктом какого-либо официального акта, принятого Церковью. Содержащиеся в нем произведения уже задолго до этого времени, в течение десятков лет использовались в различных христианских общинах и областях, что и привело к их всеобщему признанию в качестве основных документов веры. Эти Писания употреблялись для наставления, миссионерской проповеди, а с начала II в. и в богослужебных чтениях.

… разные Писания имели и различные степени известности и влияния. Что касается посланий Павла, то ими уже при жизни апостола обменивались общины, основанные им и находящиеся под влиянием его богословия. Вскоре возникли собрания посланий Павла. Можно с уверенностью говорить о том, что в Малой Азии уже в начале II в. существовало такое собрание, включавшее предположительно десять посланий и предполагавшееся известным другим христианским авторам (2 Петр 3:15).

Четыре Евангелия получили повсеместное распространение на полстолетия позже. Данный факт вовсе не противоречит тому, что традиция об Иисусе имела огромное значение, напротив, он из этого вытекает. В течение II в. долгое время сохранялся живой поток устного предания об Иисусе. Наряду с ним существовали различные письменные сборники слов Иисуса и сообщения о Нем, служившие для наставления и проповеди. Они служили некоторым сопровождением устных преданий отчасти гарантировали их истинность. Знание отдельных евангельских Писаний распространилось в широком кругу христианских общин, видимо, только в первые десятилетия II в.

Важное влияние на процесс возникновения канонического сборника Писаний вызвал действовавший в Риме около 140 г. лжеучитель Маркион. Находясь под влиянием гностических идей, Маркион подчеркивал дистанцию истинного Бога от мира и творения, потому отказался от Ветхого Завета в Церкви. Место Ветхого Завета в Маркионовых общинах должен был занять сборник священных Писаний, в который вошли Евангелие от Луки и десять посланий Павла. Таким образом, Маркион стал создателем первого христианского канона.

«Правоверная» Церковь вынуждена была, в свою очередь, дать отчет о том, какие из христианских Писаний являются важнейшими для нее. Непосредственным следствием этого стало формирование канона тех четырех Евангелий, за которыми, как представлялось, стоял авторитет апостолов.

Конец этой неопределенности был положен лишь в 367 г. 39-м Пасхальным посланием митрополита Афанасия Александрийского. В нем определенно устанавливается, что каноническими являются 27 книг нашего нынешнего Нового Завета, причем и последовательность их в основном та же, что и теперь. Никто не должен добавлять к ним ничего и ничего от них отнимать.

Распределение Писаний по порядку их возникновения дает следующую картину:
Подлинные Послания Павла (ок. 50 - 60 гг.)
Евангелие от Марка (ок. 70 г.)
Евангелие от Матфея (ок. 80 г.)
Евангелие от Луки, Деяния апостолов (ок. 90 г.)
Евангелие от Иоанна, Послания Иоанна (ок. 90 - 100 гг.)
Послание к Евреям; Откровение Иоанна; Первое послание Петра (ок. 90 г.)
Послания, приписываемые Павлу; Послание Иакова (ок. 100 г.)
Второе послание Петра (ок. 130 г.)

Основное число произведений возникло между 90-м и 100 гг. Если принимать длительность одного поколения за 30 лет (малая продолжительность жизни?), то первым христианским поколением нужно считать время до 60 г., второе — до 90 г., третье (то есть поколение внуков) — до 120 г. Эта ситуация не совсем случайна: поколение внуков нуждалось в том, чтобы сделать предание более достоверным.

В это время встал вопрос о преемственности традиции. В начале предание было, вне всякого сомнения, устным», а Писанием ещё лет двести после проповеди Христа был сборник свитков иудейской Библии, до IV века не имеющий ясно очерченных границ.

Как определить состав Церкви? Священники ли это и миряне, или это только епископы? Могут ли миряне назвать себя Церковью? Какой выбрать критерий?

Крещение? Но всем нам прекрасно известны тысячи примеров крещёных в детстве (и не только в детстве) людей, которые совершенно равнодушны к Церкви или даже, наоборот, агрессивно против неё. Опять же, простите, состоят ли тогда в Церкви Бог-Отец, Святой Дух, ангелы и все ветхозаветные праведники? Мы же их постоянно молитвенно поминаем, но они не крещены!

Причащение? Да, если Церковь — это Тело Христово, то все, кто причащается, независимо от сана или его отсутствия — Церковь. Но ведь и причаститься можно себе во осуждение, и не снимается проблема с членством в Церкви Самого Бога, ангелов и древних праведников: мы вспоминаем их на каждой литургии, но они сами никогда не причащались.

"А Христос — в Церкви? А Он причащается на каждой литургии? А Отец и Дух Святой? Нет? Значит, причащение тут ни при чём!"

Казалось бы, подвох. Но нет! Для начала надо вспомнить, что по поручению Отца Церковь была создана Христом для нас, падших людей, чтобы мы воскресли вместе с Ним. Иисус проповедовал людям, которым Бог обещал Царство, и собирал их в миньян, который уже не нуждается в строгом исполнении правил древнего Закона, потому что цель Закона достигается в следовании за Мессией через крест и воскресение.

Иными словами, Церковь по определению не нужна тем, кто не согрешил, потому что Церковь — это собрание кающихся и верующих во Христа. Ни для Отца, ни для Святого Духа, ни для Ангелов — и уж простите за продолжение ряда — ни для животных, диких и домашних, Церковь не нужна, и им не нужно ни крещение, ни причащение: они не впадали во грех богоотступничества, и им, соответственно, не в чем каяться, и им нет нужды в таинственном воссоединении с Богом. Поэтому я могу осторожно предположить, что они таинственно входят в Церковь через наше покаяние, а не через посещение храма вместе с хозяевами.

А вот все те люди, которые приняли крещение — и священнослужители, и миряне — они и составляют Церковь, причащающую Богу, восстанавливающую с Ним связь в причащении. Поэтому мы и приобщаемся ко Отцу и Святому Духу через Христа, и причащаться нужно нам, а не Им.

Поэтому, кстати, по вере остальных членов Церкви, мы охотно причащаем и тех, кто крещён, но не может выразить свою веру и даже, подчас, желание причаститься: младенцев, детей, простых и "солнечных", немых, находящихся в реанимации, в полубессознательном состоянии на одре смерти (но не полностью бессознательных, увы, если только это не последствие внезапного инцидента) и т.п.

Поэтому скажем так: миряне -- это Церковь. Церковь в том смысле, что это такая же часть Церкви, что и священнослужители, только с другими внутрицерковными функциями.

Но Церковь — не только миряне. Как подметил один умный человек, когда мы говорим, что больница нужна для больных, и поэтому больница — это больные, мы же понимаем, что больница — это и врачи, и медсестры, и главврач, и министр здравоохранения, и градоначальник, и руководитель государства — все одновременно, потому что без одного невозможно другое. Хотя в этой больнице они не лежат и, как правило, не лечатся.

Поэтому и Бог-Отец, и Дух, и Иисус, и Мария, и ангелы, и все праведники, и живущие на земле епископы, священники и миряне — это всё Церковь. Так мы все — и Бог, и ангелы, и люди — участвуем в каждой литургии, но по-разному, и через это объединяемся в единую Церковь — земную, нуждающуюся в евхаристическом хлебе и вине, и Небесную, "истиннее причащающуюся в невечернем дне Царствия Божия", как поётся в 9-й песне канона Пасхи.

При этом Бог не перестаёт быть Богом, а человек — грешным человеком. Это и обусловливает разницу нашего участия в Евхаристии.

Функция Христа — помочь нам прийти к Отцу через таинства и стремление к исполнению заповедей. Христос приносит Себя в жертву и предлагает Себя нам как таинственную пищу, а мы принимаем её, чтобы изменить свою жизнь.

Это наша главная функция.

Конечно, мы вправе не согласиться с Ю. Ролоффом в его датировке возникновения книг Нового Завета. Как-то неприятно думать, что это всё появилось не так, как в семинариях рассказывали.

Но так как ФАКТОВ у нас нет, то ЛЮБАЯ точка зрения будет произвольна и идеологична. Поэтому я выбираю правдоподобные, но без конфессиональной составляющей, т.е. факты и рассуждения. Вот, первое, что нашел на самом что ни на есть православном сайте:

Брюс Фредерик. Документы Нового Завета: достоверны ли они?

"Новый Завет был завершен, или по крайней мере завершен в существенных чертах, около 100 г., причем большинство его текстов существовало к тому времени от двадцати до сорока лет. В Англии большинство современных ученых определяет в настоящее время даты четырех Евангелий следующим образом: Матфей – около 85–90 гг., Марк – около 65 г., Лука – около 80–85 гг., Иоанн – около 90–100 гг. Я бы, пожалуй, отнес первые три Евангелия к более раннему времени: Марк – вскоре после 60 г., Лука – между 60 и 70 гг., и Матфей – вскоре после 70 г. Критерием, имеющим для меня особое значение, является относительная связь, которая, по-видимому существует между этими текстами и разрушением Иерусалима и Храма римлянами в 70 г. Согласно моей точке зрения, Марк и Лука писали прежде этого события, а Матфей вскоре после него.

Но, даже если принять более поздние датировки, ситуация остается обнадеживающей для историка, так как три Евангелия оказываются написаны в период, когда были живы многие, помнившие то, что говорил и делал Христос, и по меньшей мере некоторые из них все еще оставались в живых, когда писалось четвертое Евангелие. Если бы удалось установить, что авторы Евангелий использовали источники информации, восходившие к более ранней дате, ситуация была бы еще более обнадеживающей.

Дата написания Деяний определится датой третьего Евангелия, т.к. они являются частями одной исторической работы, и вторая часть по-видимому написана вскоре по завершению первой. Имеются весомые доводы в пользу датировки этой двойной работы окончанием двухлетнего заточения Павла в Риме (60–62 гг.). Некоторые ученые, однако, полагают, что «исходный текст», продолжением которого первоначально служили Деяния, был не нашим теперешним Евангелием от Луки, но более ранней его редакцией, иногда именуемой «Просто-Лукой»; это позволяет им датировать Деяния 60-ми годами, утверждая в то же время, что Евангелие от Луки в своей окончательной форме явилось существенно позже.

Время написания тринадцати Посланий Павла можно установить частью благодаря данным, содержащимся в самих этих текстах, и частью посредством сторонних свидетельств. Минули времена, когда аутентичность этих писем можно было отрицать целиком. Ныне имеются некоторые авторы, отвергающие подлинность Послания Ефесянам, меньшее число специалистов отрицают аутентичность 2 Послания Фессалоникийцам, большее число не согласны с тем, что Пастырские Послания (1 и 2 Тимофею и Титу) вышли в дошедшей до нас редакции из под пера Павла. Я принимаю их все как принадлежащие Павлу, но и остающихся восьми писем самих по себе достаточно для нашей цели, и именно из них подчерпываются главные доводы, приведенные в нашей будущей главе о «Значении свидетельства Павла».

Десять из писем, носящих имя Павла, относятся к периоду, предшествующему окончанию его заточения в Риме. Эти последние, располагаемые в порядке их написания, могут быть датированы следующим образом: Галатам – 48 г., 1 и 2 Фессалоникийцам – 50 г., Филиппийцам – 54 г., 1 и 2 Коринфянам – 54–56 гг., Римлянам 57 г., Колоссянам, Филимону и Ефесянам – около 60 г. Лексика и историческая атмосфера Пастырских Посланий обладают признаками позднейшего времени по сравнению с другими Посланиями Павла, но эта их особенность не составляет препятствия для тех, кто верит во второе заключение Павла в Риме, завершившееся его казнью, и имевшее место около 64 г. Пастырские послания можно таким образом, датировать около 63–64 гг., и перемену в состоянии дел в церковных общинах, возглавлявшихся Павлом, о которой они свидетельствуют, можно частично объяснить теми возможностями, которые предоставило его противникам предшествовавшее заключение Павла в Риме.

В любом случае, время, протекшее между евангельскими событиями и написанием большинства книг Нового Завета, оказывается с точки зрения исторического исследования удовлетворительно коротким. Ибо в оценке достоверности античных исторических документов одним из самых важных вопросов является: как скоро по завершению событий были они зарегистрированы?

https://azbyka.ru/otechnik/Biblia/dokumenty-novogo-zaveta-dostoverny-li-oni/#0_5

Сколько же замечательных людей почему-то убеждены, что мозги находятся в бороде…

О завтрашнем Евангелии на литургии:

Жители страны Гадаринской не пустили Иисуса к себе в город, переживая за своих погибших свиней - источник дохода и благополучия.

Но ведь и мы Христа не пускаем за ограду своей души, хотя и молимся, и причащаемся. Потому что свиньи наших личных пристрастий нам дороже.

Ведь что значит — впустить Христа? Это значит посмотреть Его глазами вокруг и, что страшнее, на себя. Что не сгорит под пламенем Его взора, то и настоящее, подлинное в нас. Но увы, мы обычно живём совсем не так.

Мы ждем, что Бог нас похвалит за то, что мы делаем, ведь мы уже оправдали себя и свои поступки. И "вдруг" прозреть - тяжело.

Мы можем сказать, что не делаем таких поступков, которые заслуживают беснования. Но разве никто из нас не испытывал внезапных, неконтролируемых вспышек злобы, гнева, негодования? Разве всё нам удается сделать так, чтобы после встречи с нами люди прославляли Отца Небесного? Увы, нет.

В нашем сознании беснование связано с чем-то поражающим воображение. Но ведь любое беснование - это забвение о Христе, возложение надежды на «богов» мира сего, а не на Него.

Всем нам есть в чем покаяться, все мы ещё можем исправить ту чудовищную ошибку жителей Гадарина, всем нам стоило бы смириться с гибелью своих обезумевших свиней и смиренно просить войти Христа в ограду нашего сердца.

Одно из самых наивных заблуждений в педагогике можно выразить фразой: «Ну нам-то уже поздно, так пусть хоть наши дети чему-то научатся». Это касается и науки, и религии, и семейного воспитания.

С изгнанием торгующих из Храма не всё так просто. Кто хочет – может обратиться к довольно интересной версии папы Бенедикта Ратцингера в роскошном исследовании «Богословие литургии». Спойлер — это не совсем про деньги.

Но, предположим, выгнали вы торгующих из храма. Окей. Вот только ради чего? Церковные блогеры напишут несколько статей. Прекрасно. Но дальше что? Новые люди массами из-за такого пустяка все равно не придут. Массовые обращения вообще следствие полицейских мер внезапно обретшего религиозность царя или чиновника. Старые же прихожане и так приходят. Те, кто ищет к чему придраться в церкви, найдут ещё что-нибудь — потребуют, например, соскоблить золото с иконостаса, как это делали красноармейцы в надежде обогатиться, попробуют разломать красивые деревянные конструкции, потому что это тоже роскошь, выкрутить электрические лампочки, потому что при Христе их не было, раздавить микрофоны и т.д.

Я, конечно, ехидничаю и утрирую. Это понятно. Но действительно, неужели вы серьёзно считаете, что вынесение киоска с книгами и свечами обязательно оздоровит внутриприходскую жизнь? Для чего вам нужен храм?

Хотите какого-то особенного, чистого православия? Замечательно. Но почему вы его ищете не внутри себя? Ведь люди не ходят в храм регулярно не потому, что их что-то не устраивает в храмовом быту, а потому что их не устраиваем мы, христиане. Люди не испытывают необходимости еженедельно собираться в храме. Потому что по их мнению христианство заключается не в этом, а храм нужен раза три в жизни – креститься, венчаться и отпеть. Ну, ещё на Пасху можно яйца принести посветить. Но подавляющему большинству наших соотечественников, считающих себя православными, достаточно греть свою душу мечтами о чем-то духовном, а собираться с единомышленниками – («это эти, что ли, мои братья и сестры?») – на молитву в храме — совершенно излишняя трата времени.

А те, кто ходит постоянно, зачастую воспринимает храм как место «духовного релакса», возможность отключиться от светского, повседневного, постоять о чем-то помечтать – тексты поются всё равно непонятные и о непонятном. Тем более что за десятилетия посещения храм они становится привычными и им даже придумывается какой-то смысл в стиле «я крокодила пред Тобою».

То есть, проблема не в том, что кого-то не устраивает «торговля в храме», а в том, что люди в принципе не понимают, зачем им нужен храм. Отсюда и изменения должны быть не косметическими, а глубинными: храм должен быть местом собрания единомышленников, а не разновидностью капкана, в которой хотят поймать как можно больше зазевавшихся прохожих, услышавших красивое пение.

Люди не имеют единого и общего ответа на основополагающее вопросы: что такое быть христианином, зачем это нужно, что для нас Христос, от чего нам надо спастись и какую роль во всём этом играет храм. Пока все ответы – сугубо языческие, слегка присыпанные христианской риторикой. И это становится особенно заметно при знакомстве с историей церкви, с теорией христианской жизни, описанной в Евангелии и творениях ранних отцов Церкви.

Что делать? Лучше бы ничего не делать. Потому что как начинаешь что-то делать, так обязательно что-нибудь испортишь. Но если уж делать, (и тут не факт, что я прав), то надо понимать, что бытовое язычество не искоренить. Это тот религиозный бульон, из которого иногда выходят христиане с осознанной верой. Поэтому для обрядоверов надо оставить возможность требоисправления, а немногим желающим в рамках единой чаши со всеми позволить составлять свои приходы, в которых служили бы как считают нужным, и устанавливали финансовые порядки такими, какие считают нужными.

И чтобы никто никого не считал "слугой анчихриста", плохим христианином, и исчадием ада.

С какими людьми вам чаще хотелось бы встречаться и общаться в Церкви Христовой — с человеколюбивыми и добросердечными грешниками, не надмевающимися своим грехом, или с надменными и самодовольными «праведниками», грехи которых не так заметны? Мой ответ очевиден.

Да, я понимаю, что в святой Церкви все должны быть святыми. Но безгрешных святых не бывает. И только вектор движения (упал - встал - идёшь дальше) показывает, какие у кого приоритеты.

Кагорофилы - беда Церкви.

Зачем на литургии, тем более, будничной, где причастников практически нет, наполнять литровую чашу кагором до краёв, да ещё так, что опасно нести и поднимать чашу? Кому это надо? Богу? Не смешите. Людям? Да ладно. Людям вообще капелька достаётся. Только одно мучение потребляющему диакону. Тем более, у многих предрасположенность к диабету. Одно тщеславие.

Вы скажете: "Это Тело и Кровь Христовы, а не белый дрожжевой хлеб и сладенькое вино! Они же не должны опьянять и портить здоровье! Вот был случай, когда потребившего большую чашу дьякона задержала полиция, а приборы ничего не показали!.."

Не собираюсь с этим спорить. По вере нашей нам часто и бывает. Но мы же все верим, что не количество Святых Даров приобщает нас ко Христу. Следовательно, не килограммы и литры святыни нас освящают.

Я вполне могу понять озабоченность верующего человека, пытающегося выяснить, какая из лодок с надписью «Пункт назначения — Царство Небесное» действительно идёт туда и действительно довезёт. Отсюда и такой страх ошибиться.

Какую из этих лодок послал Христос? Каждый лодочник говорит это о себе и отказывает в этом другим. Каждый пассажир «сердцем чует» свою правоту и не доверяет соседним, тем более, что волны кругом большие, и видно, как чужие борты щедро и опасно зачерпывают темную воду.

Но кто из них обманет, если никто не обманывает, а сам обманываться рад? Страшно и фатально слепоту принять за мудрость.

Утешает лишь уверенность в том, что Сам Христос доводит каждого из нас до нашей лодки, и живой опыт общения с Ним согревает нас по жизни.

Впрочем, доброго всем дня, друзья!

Сегодня один священник сделал моему переводу Псалтыри один из самых ценных комплиментов, который, наверное, возможен. Он сказал, что в моем переводе текст читается не как набор возвышенных фраз, а как целое, связанное произведение. К этому я и стремился, и рад, что этого достиг.

Спасибо всем тем, кто доверяет мне. Мне это очень ценно.

— Когда было учреждено таинство Евхаристии? – Спрошу я вас.

— На Тайной вечере, – ответите уверенно вы.

— Хорошо, но ели ли там рыбу?

— Нет, конечно! Мы более-менее представляем, что там ели. Ягнёнка, пресный хлеб, горькие травы. Но не рыбу.

— Ок. А какое древнейшее символическое изображение Евхаристии мы можем назвать?

— Это тоже общеизвестно: среди прочих это фреска первой половины третьего века в катакомбах святого Каллиста: у рыбы стоит корзина, в которой лежит пять хлебов. Также и на многих других фресках можно увидеть, как Христос сидит за одним столом с апостолами, а на столе перед ними — большая рыба.

— Но как же рыба и пять хлебов из совершенно другого евангельского эпизода — чуда с 5 хлебами и рыбами, бывшего задолго до событий Тайной вечери, могут быть символом Евхаристии, учреждённой на Тайной вечери?

И тут можно опять пытаться истолковать всё «духовно и притом двояко», рассказывать, что рыба - символ Христа у древних христиан (как будто это что-то объясняет), а можно вспомнить исторический факт: не только описание возникновения Евхаристии, но и само евхаристическое богословие у евангелистов-синоптиков и Иоанна в некоторых деталях немного различаются, что в первые века приводило к заметной разнице в формулировках вплоть до отсутствия в древних Иоанновских анафорах упоминания о словах Христа «Приимите ядите», (например в Дидахе и литургии апостолов Фаддея и Мария) и существовании разных евхаристических обычаев в разных общинах, о чем подробнее можно прочитать у Пола Бредшоу.

Апостол Павел и «синоптики» вслед за ним пишут о Тайной вечере как о начале Таинства, а автор Евангелия от Иоанна спустя полстолетия подчеркивает евхаристичность уже чуда с пятью хлебами, даже не упоминая об установлении Таинства на вечере, тем самым придавая особое значение любому разделению трапезы с Господом, позволяющей жить и телесно, и духовно.

К четвертому веку обе традиции сливаются воедино, поэтому и получается, что символ из Иоанновской парадигмы становится частью Павловской, хоть и является, для неё, по сути анахронизмом. По этой же причине, будучи символом евхаристии, рыба становится и символом Христа.

Запутал ли я вас окончательно?

Кмк, есть две значительные ошибки в рассуждениях на религиозную тему: это суждение о побуждениях древних с современных позиций, на которые значительное влияние оказал романтизм и нью-эйдж, и ограничение мира дохристианской религиозности исключительно Ветхим Заветом.

Да, Ветхий Завет помогает нам понять Новый, но религиозные интуиции человечества не ограничиваются тем, что там написано. А без этого сложно понять побуждения и действия многих персонажей Ветхого Завета. Как и понять, с чем именно полемизируют апостолы.

Наверное, обидно человеку, который всегда и везде за правду, и очень старается всех обличить в неправде, но сочувствуют люди не ему, а каким-то грешникам…

В богословии сложнее всего определить, что имеет право меняться со временем, а что нет. Что можно заменять одно на другое, а что просто складывать подряд. Потому что никаких критериев для этого не существует.

Вчера я написал, что в богословии сложнее всего определить, что имеет право меняться со временем, а что нет.

Сегодня подул сильный ветер с дождём, уровень воды в заливе поднялся на метр, а к концу недели вообще ожидается снег.

Поэтому, на всякий случай, сделать пару акцентов необходимо.

Совершенно очевидно и не нуждается в доказательствах то, что весь образ жизни христианской Церкви Востока и Запада весьма отличается от того, что написано в Евангелии и у апостолов. Это не повод для скандала, просто факт: мы совсем другие. Поэтому бывает очень смешно, когда люди, не живущие по Евангелию по определению, упрекают друг друга в том, что у них что-то происходит не по Евангелию. Да всё не по Евангелию, потому что первично не Писание, а Предание, в недрах которого и появляется и верифицируется Писание обоих Заветов!

Первоначально Церковь - это еженедельные полулегальные собрания за столом, наподобие корпоративных застолий представителей профессиональных, этнических и религиозных гильдий, где после братского приветствия и чтения Писаний (во время которого определяли, кстати, и какие записанные свидетельства о Христе, уже известные общине благодаря УСТНОМУ преданию, добавить к Ветхому Завету в качестве Писания Нового Завета) люди сообща молились, сидя и внимательно вслушиваясь в слова молитвы Председателя (а не Предстоятеля - сидели же, или даже полулежали, а не стояли пару столетий - это долго, больше одной человеческой жизни; то есть для нескольких поколений ранних христиан мысль о совершении христианской евхаристии стоя, как повсеместно сегодня, была дикой!).

Потом Председатель вспоминал о Христе, о Его рождении и жизни, о Его страданиях и смерти. В павловской традиции (это, преимущественно, общины из новообращённых язычников) упоминалась Тайная Вечеря и "установительные" слова Христа "Приимите ядите" как побуждение для действий общины (но ещё не как освящающие хлеб и вино слова!).

В Иоанновской традиции могли и не упоминать об этом, тем более, что до второй половины второго века корпус книг Нового Завета был не однороден, и общины в основном следовали УСТНОЙ проповеди апостолов, ведь апостолы не носили с собой книг единого установленного образца, как сегодня, а проповедовали кому что внушил Дух Святой, и кто что запомнил. И если уж у четырех Евангелистов так различаются тексты записанных воспоминаний о Христе, то с чего бы не различаться рассказам двенадцати?

Потом в одних общинах до принятия пищи, в других после, эти освященные хлеб и вино вкушались как свидетельство объединения всех собравшихся в одну Церковь. И хотя уже с начала второго века отдельные авторы говорят об исключительной важности этих выделенных из общей трапезы хлеба и вина, только к III-IV векам складывается особая терминология, показывающая отношение к этому как к особому таинству, страшному и "опаляющему недостойных". А позже и само понимание недостоинства сводится к карикатуре: вместе соответствия образу жизни христианина и искреннего покаяния "достоинство" стало определяться сообщением священнику о прочитанных священных текстах и диетарных достижениях за день до причащения, сопровождаемых общей фразой "вофсёмгрешнабатюшка!"

При этому особенная любовь и взаимопомощь, которую отмечали даже язычники, зачастую пропадала, и общины христиан по смехотворным поводам начинали отказывать друг другу в совместных евхаристических обедах и называть всякими нехорошими словами.

Писать тут можно ещё километры текста. Но главное уже совершенно ясно - Церковь со времен написания Евангелия изменилась. Хорошо ли это или нет - вопрос отдельный (я считаю, что скорее хорошо, потому что Церковь - живой организм), но это так. При этом далеко не все изменения были приняты и утверждены соборно, а многие соборные запреты и требования (например, запрещающие вешать в храмах иконы или читать послания Климента Римского наравне с апостольскими - ага!) были либо отменены на других соборах, либо просто забыты, как будто никакого значения они не имели.

Про догматику даже не начинаю - все защитники догматов обильно цитируют Писания, даже если защищают прямо противоположные мнения. То есть, ссылка на Писание может что-то доказать только прыщавым уличным протестантским проповедникам-фундаменталистам и их единодушникам, для которых Писание добуквенно свято, в лучах небесной славы спустилось из-под купола собора прямо на аналой и противоречить себе не может.

Так вот вопрос: каков критерий, по которому что-то отменяют, а что-то бездумно складывают вместе, игнорируя неуместность применения норм второго века к жизни христиан двадцать первого?

Критерий один: "Изволися Духу Святому и нам". Других просто нет, ведь и Писанием, и канонами, и цитатами святых отцов можно оправдать или осудить что угодно, что и показывает история уже 2000 лет. Про последние пять лет вообще молчу.

Ужасно? Наверное. Но бежать некуда: другой Церкви у нас на земле не было, и нет. Мы и есть такая Церковь. Христос собрал в Церковь не праведников, а балбесов. И именно такая Церковь явила нашему миру как своё несовершенство, так и несомненные примеры святости и высоты Духа. Поэтому мы и молимся за власти церковные и друг за друга, чтобы при всей шаткости земных оснований наша Церковь - как раб-педагог, действительно отвела нас из школы земной жизни к Отцу, где (по всей вероятности) и понадобится опыт этой очень странной, страшной и прекрасной нашей жизни.

Впрочем, доброго всем дня, друзья!

В ленте встретился довод против так называемой «поздней» датировки написания Евангелий, апеллирующий к неверию современных библеистов. Дескать, они просто не могут поверить в пророчества, которые содержатся в Евангелии, поэтому и произвольно назначают даты написания книг после свершившихся событий, например, разрушения Иерусалима. Отсюда делается вывод об их нерелигиозности и пристрастности.

Я не могу доказать чью-то веру или неверие. Я могу только рассуждать. И вправе увидеть в строках Евангелия, повествующих о пророчестве Иисуса о разрушении Иерусалима, ВОСПОМИНАНИЯ автора о свершившемся пророчестве. Пишет Евангелист о том, что говорил Иисус, и вспоминает пророчества о гибели Иерусалима.

Так что аргумент о «неверии» библеистов (и Люца в том числе) рассыпается. Во все пророчества библеисты могут верить, но Евангелия записали авторы тогда, когда записали. Потому что ученикам и ученикам учеников записанная книга была не нужна хотя бы по причине дискретной грамотности ранних христиан — достаточно было устного предания.

Вы же верите в рассказы очевидцев о судьбе и словах ваших дальних родственников? Вам достаточно семейного предания и немногих документов (а то может и документов не сохраниться), чтобы чувствовать свою связь с предками? Но когда живые свидетели умирают, вот тогда и становятся особо ценными записанные свидетельства, пусть даже записанные не самими очевидцами, со слов других людей.

Впрочем, у нас холодает, а я желаю всем тепла!