На выходных закончил доклад о Бродском - и этим отметил юбилей поэта. Крутил не самый простой вопрос: что определяет масштаб поэта, очевидным образом вовлеченного в диалог с традицией? В каком случае мы говорим о том, что перед нами не просто подражатель и усердный ученик, но большой поэт, который, согласно главному парадоксу неотрадиционализма, так или иначе оказывается новатором? В какой момент мы признаем новатором поэта, который сам обозначил свою приверженность традиции? Ясно, что вопросы эти — далеко не только о Бродском, они также о понимании природы новаторства в том типе мышления, который исследователи называют неотрадиционализмом.

Так вот, мне кажется, что формирование авторского мифа — тот рубеж, который отличает подражателя, пусть даже и оригинального, от большого поэта, пересоздающего мироздание, начиная с системы его координат. Поначалу, наблюдая за развитием Бродского, мы видим, как поэт шаг за шагом открывает и осваивает новые жанровые пласты, расширяя свою «жанровую клавиатуру», но в какой-то момент очередное открытие выносит его на новый уровень — на уровень творца художественного мироздания. Причем, мы можем не соглашаться с устройством этого мироздания или его деталями, нам могут не нравиться отдельные сюжеты или даже целые стихотворения, но как только мы поняли, что мы внутри авторского мифа, мы уже не можем оспорить его целиком. Детали, за которые часто цепляются, критикуя начинающих поэтов, отходят на задний план в случае с поэтом, который создал свою поэтическую вселенную.

Если сформулировать обобщенно, большой поэт появляется в момент, когда в процессе разработки традиционного материала формируется то, что можно назвать авторской мифологией, разработанной драматургией собственного художественного мира. Нужно сказать, что этот этап в развитии поэта не всегда наступает. Отдельные поэтические удачи не обязательно предполагают создание авторской мифологии. Ведь мифология буквально предполагает формирование представлений о зарождении мира, человека, формирование сюжетов, отражающих драматургию его существования — и, безусловно, драматургию смерти и сопротивления ей.

Выступил сегодня с докладом на довольно представительной конференции "Вокруг Бродского", которую проводит Музей Иосифа Бродского "Полторы комнаты". Не пройдет и года, как доклад опубликуют. Показывал, что явление большого поэта из пестрой суммы поэтик складывается в периодформирования ключевого авторского мифа, о котором отчасти была предыдущая запись. Но вот финальные два абзаца доклада в регламент не влезли - они о том, как авторский миф Бродского соотносится с неотрадиционализмом. Публикую их здесь.

"Несмотря на то, что эстетические взгляды Бродского однозначно трактуются как неотрадиционалистские, его авторская мифология гораздо менее однозначна. Потому что ее норма — разрыв, непереводимость: между прошлым и будущим, смертным и бессмертным, между языками, между людьми, между человеком и языком, человеком и Абсолютом. В некотором смысле Бродский делает нормой атомизированный мир — эта картина мира чаще встречается в парадигме авангарда. Но в качестве сопротивления логике мироздания у человека, согласно авторскому мифу Бродского, помимо стоицизма, есть только одно — язык, позволяющий, с одной стороны, через речь и частный голос пересобирать мир заново, с другой — не без потерь становиться частью бессмертного мира материи. Впрочем, и в пересозданном виде мироздание далеко не всегда обретает какую-либо иную связность, кроме речевой.

Еще раз подчеркнем, это представление о мире не характерно для неотрадиционализма, который, как правило, ищет в мире как раз связности, в том числе через посредничество высшей реальности, предстающей в том или ином виде. У Бродского высшая реальность тоже обнаруживается. В его мире через язык человек получается возможность обращаться к любому собеседнику, представляющему Большое время. Образ большого времени — одна из меток поэта-традиционалиста, поскольку он воплощает идею пространства, в котором ничто никогда не умирает, в котором все голоса, когда-либо звучавшие в культуре, живы. Можно сказать, что «другой» в поэзии Бродского как правило представляет большое время. А потому его субъект часто и легко оказывается в одном времени с Горацием, бюстом Тиберия, римским консулом, что формирует особое пространство диалога, которое обнаруживается не только в поэзии, но и в эссеистике поэта. В литературных эссе Бродского часто заложена коммуникативная конструкция, при которой герой одной культуры представляется поэтом читателю из культуры другой. Вот эта выращенная на развалинах всех связей сознательная диалогичность, которая может быть реализована только через письмо, в созданном Бродским авторском мифе является ключевым элементом, сближающим этот миф с неотрадиционализмом".

#неотрадиционализм

Самый успешный поэт из тех, кого я знаю, живет в Азове. История такова: мы с ним шесть лет жили в одной комнате в общежитии в Ростове, я писал с самого начала, он не написал на моей памяти ни строки, вообще не было у человека никаких творческих амбиций. Но вот мы разошлись по жизни, женились, и я узнаю, что старый мой товарищ таки стал поэтом - он написал стихотворение специально для корпоративного конкурса крупного девелопера и выиграл... квартиру в Азове! Да, бывали такие времена. То есть мой друг написал в своей жизни одно стихотворение, и оно обеспечило новым жильем его молодую семью. По-моему, прекрасный символ той эффективности, к которой по малодушию стремятся многие из нашего цеха.

У тех, кто пребывает в «Пироскафе», собственное летоисчисление – на этой неделе вышел новый номер журнала за третий квартал 2024 года с большой моей подборкой, которой я очень рад. Возможно, за временем действительно стоит не гнаться, а наоборот – основательнее выпадать из него.

Подборка получилась одновременно южной и лиричной. Она открывается стихотворением «Знаменитый южный дождь» - буквально вчера я такой дождь застал в Краснодаре. А заканчивается верлибром «Южная школа», который я не раз уже читал на встречах - наконец, этот текст легализован. Спасибо Александру Переверзину!

Южная школа

Существует такая музыка,
которую невозможно найти в интернете,
невозможно найти
на любом известном носителе,
потому что её единственный носитель —
человек, который в какой-то момент
прямо в вашем присутствии
берёт гармошку, гитару, не знаю, ложки,
вообще ничего не берёт,
но начинает её порождать,
а она начинает звучать,
и что-то происходит в мире,
что-то хорошее,
не в том мире, которого ты не видишь,
а в том мире, который ты видишь,
и ты понимаешь, что музыка может быть наготове,
валяться в одном из карманов,
и весь смысл в том, что она с тобой,
что ты можешь достать её в любой момент,
и мир чуть-чуть покачнётся,
не тот мир, которого ты не видишь,
а тот, который ты видишь,
только твои-то карманы пусты.

Музыку эту нельзя записать
на какой-то иной носитель,
нежели сам человек,
который впустил её в свою жизнь,
и мы были свидетелями,
что он мог её вынуть в любой момент,
что существуют такие люди,
а значит, и мы
могли бы быть ими.

Не будет великого бренда
южной школы искусства,
великих платиновых альбомов,
туров, афиш, мерча,
останется несколько анекдотов,
да те — больше про то,
как встретились, поговорили,
как пили, дурили, искали добавки
и неизменно погибли
в столкновении с серьёзными людьми,

останется несколько фамилий,
от которых ничего не могло остаться,
потому что они-то и были
носителями того,
что могло бы остаться, —
вот это и есть
южная школа искусства.

Один из самых частых вопросов в интервью: как вы пишете стихи. Я нашёл универсальный ответ: мне сложно придумать способ, которым я их не писал. Например:

Садился и начинал писать, мучался;

В поезде, самолете, междугороднем автобусе, глядя в окно, дурак не напишет:

Писал во время интервью с руководителем крупной компании;

По пути куда-то заходил в кафе по ещё более важному делу - и писал;

По дороге на работу, думая, что надо записать, когда приду, и забывал;

Вдруг записывал, читая книгу, никак не связанную, но натолкнувшую;

Писал в телефон на тренировке между упражнениями;

Писал разом весь текст и писал один текст пять лет:

Открывал свою старую книжку и начинал черкать и переписывать прямо в ней;

Уходил в отпуск, чтобы отдыхать, а сам открывал тетрадь и начинал покусывать ручку;

Вы могли бы расширить этот ряд, предложив свои не самые очевидные формулировки в комментариях.

[мать]

Когда дует ветер, она спрашивает: это ты?
Она ждёт ответа и получает ответ.
Она слышит, как ей шелестят кусты.
И казалось бы, все понятно - но нет.

Ничего не понятно, я не понимаю, сынок,
повтори, а лучше зайди, посмотрю,
как ты ешь,
этот я хорошо понимаю слог,
чем зачем ты гуляешь, куда ты идёшь.

Что ты такое? За что, чтоб понять, потянуть?
Добрый ли ты вообще человек?
Отец твой был, как и ты, баламут.
Не понимаю я, сын, твой ответ.

#чистоеполе

Забыл написать, что я третий сезон подряд попал в шорт-лист премии "Неистовый Виссарион". Я не считаю это большим достижением, я просто делаю свое дело, но значит читают все-таки. Я ведь пишу только о поэзии, а поэзия дело не очень народное, и тем не менее.

Фрагмент из моей пьесы "Царь-Пушкин", опубликованной в 2023 году в "Новом мире". Разговор Пушкина и Жуковского накануне аудиенции у царя 8 сентября 1826 года. С днем рожденья, Пушкин!

Жуковский. ...Ты не знаешь себе цены, дорогой. Даже Николай ценит тебя гораздо выше, чем ты думаешь. Он спрашивал меня: отчего Пушкин не пишет, отчего молчит его лира?

Пушкин. Вот-те на!

Жуковский. Вот и тебе пристало бы, несмотря на твой помятый вид, держать себя ни в коем случае не меньше, чем первый поэт России, и в то же время…

Пушкин. Это уж точно не проблема, дорогой мой.

Жуковский. …И в то же время не дерзить — это же в некоторых кругах едва ли не вменяется в обязанность поэту. Все мы знаем о том, каким острым может быть твой язык. И ты наверняка его уже приготовил — верно, Пушкин?

Пушкин. Дворянин всегда должен быть готов отстоять свою честь. Унижений я не приму даже от государя.

Жуковский. Да в том-то и дело, что унижениями при желании счесть можно вещи даже самые невинные в отношениях между поэтом и властью. А ты ведь не был никогда в отношениях с властью, ты только готовишься в них вступить.

Пушкин. Будь спокоен, Василий Андреевич. Конечно, я понимаю, какая честь мне оказана. Если государь, придающий, как говорят, особое значение службе, принимает человека без какого-либо чина в административной иерархии, значит он уже выделяет его — в отличие от людей, которые думают так же, как и он, но видят во мне одно пустое место.

Жуковский. Александр, если вы там сегодня поговорите о погоде и о переменах в женской моде, если вы умудритесь вообще ни о чем не поговорить, а сочтете возможным пить чай и нахваливать варенье…

Пушкин. Неужто у государей бывает варенье?

Жуковский. …то, поверь, когда ты выйдешь оттуда, всем, абсолютно всем будет ясно, что сама эта встреча была со стороны его величества актом в поддержку поэта Пушкина. Вся государственная система, которую он представляет, уже готова воспринять весть о милости государя к падшему. Нашему чрезвычайно волевому царю тоже хочется иногда быть милостивым. Не мешай нашему государю разыграть сцену прощения, которая так ему нужна после столь эффектной казни, не вызвавшей в свете ничего, кроме затаенного неодобрения. Поэтому, Христом Богом прошу тебя, Пушкин, не испорти все, что само собой складывается в твою пользу. Не прими мой совет за фамильярность или, чего доброго, за цензуру — но последи за своим языком сегодня. Осознай, в конце концов, что он уже даже и не вполне тебе и принадлежит — он уже достояние русской литературы. А за достоянием, согласись, присматривать можно чуть ревнивее. Ну, Пушкин, ты мне обещаешь?

Пушкин. Да неужели ж ты думаешь, что я стремлюсь остаться в этой деревне навечно?

Жуковский. Но вопрос, на что ты готов, чтобы там не оставаться?

Пушкин. Именно! Именно, друг мой! Вот тут у меня в кармане черновик стихотворения, которого никто еще не видел. Нет, я не покажу его тебе. Пойми, я прихожу в бешенство, когда почитаю себя беззащитным. Но дуэльные пистолеты там будут бесполезны. Так что же делать? Так вот, если я выхвачу его, это стихотворение, то оно не просто не понравится его величеству — он будет поражен им в самое сердце… Но и со мною все будет тотчас кончено.

Жуковский. Пушкин, ты пугаешь меня! Ты специально это делаешь? Издевайся над Вяземским, этому бесчувственному острослову дела нет до твоих переживаний.

Пушкин. А как ты хотел? Ты допускаешь, что я буду стоять перед человеком, который может раздавить меня кратким распоряжением, без…

Жуковский. Человеком?

Пушкин. А кем?

Жуковский. Нет, с человеком Николаем Павловичем вам разговаривать, может быть, и не о чем, Александр. А вот с Государем Российским — есть о чем.

Пушкин. Если он государь, то я поэт. О чем поэту разговаривать с государями?

Жуковский. Я надеялся, признаться, что ты успел об этом подумать по дороге. Когда царь призывает поэта, Саша, тот, как правило, приходит. А наоборот случается редко.

Пушкин. Да, пожалуй, ты прав.

Жуковский. С государем дуэли быть не может.

Пушкин. А как же достоинство там прикажешь сохранить?

Жуковский. А никак его не нужно сохранять.

Пушкин. Эх, брат, что же ты говоришь такое?

Жуковский. Ты не понял. Если достоинство есть, отобрать его невозможно. А как перед Господом нашим мы достоинство сохраняем? Думал об этом? Отдай мне стишок.

Пушкин. Ни в коем случае.

Праздник Святой Троицы филологи и люди искусства тоже могли бы считать своим профессиональным. Сошествие Святого Духа дало апостолам чудесную возможность говорить на всех языках. Умение говорить на языке другого - это гораздо больше, чем знание иностранного языка. Это дар понимания. И православная традиция и осознает его именно как дар Божий, не меньше. Этот праздник в этом смысле - существенное содержательное добавление ко дню славянской письменности, поскольку письменность без умения понять другого бессильна.

[космос]

Корабль степей элеватор.
Ночью замок к отлету готов.
Громада топливных баков.
Замиранье открытых ртов.

Тайна господней пшеницы.
Запасы на станции мир.
Звёзд повернуты лица.
Тихо шипящий эфир.

Тоненький голос из рубки.
В небо и темную ночь
тянутся тонкие звуки,
космос им сможет помочь.

#чистоеполе

В этом году у меня вышли роман и большой очерк - и я осознал, насколько большая проза не дружит с социальными сетями. Представить себе не могу, чтобы я публиковал куски из нее в своих соцсетях или в этом канале. Во-первых, любого персонажа сразу примут за меня, во-вторых, что может сказать кусочек ткани о пошитом из него целом. Иногда встречаю писателей-прозаиков, которые размещают именно большие прозаические куски - и понимаю, что это выглядит диковато. Но при этом, прозаик, который как бы не представлен в соцсетях, - это тоже как-то несовременно, что ли. А если давать просто ссылки на вышедшее, то это, конечно, очень нечасто. Не нашел пока решения, как это органично сопрячь, как дать тексту жить и в сиюминутном формате.

Поэзия, литература учит как бы постоянно доставать из себя и показывать себе то, с чем потом не всегда понятно, что делать, потому что обыденная жизнь этой интенсивности почти не востребует. Жизнь наоборот требует как бы постепенного омертвения, развития способности внутренне засыпать, отключать рефлексию, тупеть, забывать, больше спать. А то, что ты из себя вытащил, назад засунуть очень непросто. Вот и выходит, что поэзия делает человека уязвимее и, расширяя его внутреннее пространство, создаёт предпосылки для кардинально повышения требований к себе и своей жизни, что, скажем так, не всегда комфортно. Так что это не шутки: стишок написать.