/начало выше/
Это сбивчивый авангардный текст, который может сводить с ума бешеной скоростью стробоскопа (один из классических клипов Mayhem сейчас снабжён предупреждением, что его не стоит смотреть людям, страдающим эпилепсией), может раздражать излишней – но обязательной для настоящего автофикшна – откровенностью в смысле разговора о собственных гениталиях, но он точно выделяется. Выдающаяся книга Джона Фэи называлась «До чего же довёл меня блюграсс» – в случае Енню Вал блэк-металл не довёл её, но, кажется, наоборот, вывел на свет. А потом можно переключиться и на авант-поп.
Издательство «Рипол-классик».
Это сбивчивый авангардный текст, который может сводить с ума бешеной скоростью стробоскопа (один из классических клипов Mayhem сейчас снабжён предупреждением, что его не стоит смотреть людям, страдающим эпилепсией), может раздражать излишней – но обязательной для настоящего автофикшна – откровенностью в смысле разговора о собственных гениталиях, но он точно выделяется. Выдающаяся книга Джона Фэи называлась «До чего же довёл меня блюграсс» – в случае Енню Вал блэк-металл не довёл её, но, кажется, наоборот, вывел на свет. А потом можно переключиться и на авант-поп.
Издательство «Рипол-классик».
Сегодня, в 1910 году, родилась Ольга Берггольц.
_____
Какая темная зима,
какие долгие метели!
Проглянет солнце еле-еле -
и снова ночь, и снова тьма...
Какая в сердце немота,
ни звука в нем, ни стона даже...
Услышит смерть - и то не скажет.
И кто б ответил? Пустота...
О нет, не та зима, не та...
И даже нежности твоей
возврат нежданный и летучий,
зачем он мне? Как эти тучи:
под ними жизнь еще темней,
а мне уже не стать певучей.
Но разве же не я сама
себе предсказывала это,
что вот придет совсем без света,
совсем без радости зима?..
/ 1949 /
_____
Какая темная зима,
какие долгие метели!
Проглянет солнце еле-еле -
и снова ночь, и снова тьма...
Какая в сердце немота,
ни звука в нем, ни стона даже...
Услышит смерть - и то не скажет.
И кто б ответил? Пустота...
О нет, не та зима, не та...
И даже нежности твоей
возврат нежданный и летучий,
зачем он мне? Как эти тучи:
под ними жизнь еще темней,
а мне уже не стать певучей.
Но разве же не я сама
себе предсказывала это,
что вот придет совсем без света,
совсем без радости зима?..
/ 1949 /
С чилийским писателем Бенхамином Лабатутом, конечно, хотелось бы выпить. В отсутствие такой возможности приходится довольствоваться книгами, благо, на русском они выходят с завидным постоянством — вот, только что вышел (пер. Полины Казанковой) «Камень безумия», два эссе о том, как жить в мире, сошедшем с ума (спойлер — соответствовать). Призывая в помощники Лавкрафта, Филипа К. Дика и некоторое количество учёных, Лабатут из тревожного состояния «Когда мы перестали понимать мир» погружается в безумие — и сдаётся на его милость. Ничего не поделаешь, жизнь продолжается (какая есть), а мир, судя по всему, научился — или всегда умел — подстраиваться под безумие некоторых его обитателей.
Интересно, кстати, что эта маленькая книжечка вступает в невольный диалог с другой, тоже выпущенной только что тем же издательством «Ад маргинем». В эссе «Ван Гог. Самоубитый обществом» (пер. Сергея Дубина) Антонен Арто пишет о безумии Ван Гога, о своём «опыте сумасшествия» и о способе взаимодействия с миром изнутри этого опыта. По Арто, безумец — это человек, который предпочёл скорее сойти с ума (в социально принятом смысле), чем пойти против высшей идеи человеческой чести. Умалишённый — это тот, кого общество не захотело услышать и кому помешало изречь невыносимые истины.
«Дело плохо, такая как больному сознанию в настоящий момент ни за что не следует исцеляться», — пишет Арто в 1947 году. За три четверти века ничего в лучшую сторону не изменилось.
Интересно, кстати, что эта маленькая книжечка вступает в невольный диалог с другой, тоже выпущенной только что тем же издательством «Ад маргинем». В эссе «Ван Гог. Самоубитый обществом» (пер. Сергея Дубина) Антонен Арто пишет о безумии Ван Гога, о своём «опыте сумасшествия» и о способе взаимодействия с миром изнутри этого опыта. По Арто, безумец — это человек, который предпочёл скорее сойти с ума (в социально принятом смысле), чем пойти против высшей идеи человеческой чести. Умалишённый — это тот, кого общество не захотело услышать и кому помешало изречь невыносимые истины.
«Дело плохо, такая как больному сознанию в настоящий момент ни за что не следует исцеляться», — пишет Арто в 1947 году. За три четверти века ничего в лучшую сторону не изменилось.
Какой-то бешеной энергии, конечно, «Зази в метро» — это мы продолжаем пересматривать «новую волну». Количество придуманных и воплощённых гэгов зашкаливает, абсурд выступает рука об руку с сюрреализмом, мне даже страшно представить, что творилось на парижских улицах, когда там устроили вот это всё.
Но я про другое — насколько же ранняя «новая волна» литературоцентрична и будто подчёркивает это. Мало того, что парни берут за основу лучшие и самые модернистские тексты того времени, мало того, что они зовут в сценаристы их авторов, так они ещё как бы дают этим сценаристам задания — не думайте о кино, мы сами разберёмся. Работая над фильмом «Хиросима, моя любовь», Ален Рене буквально говорил приглашённой (вместо отказавшейся Франсуазы Саган) писать сценарий Маргерит Дюрас, чтобы она занималась литературой и забыла про камеру. И этим же (в смысле литературой), кажется, занимался Ален Роб-Грийе в «В прошлом году в Мариенбаде», следующем фильме режиссёра (не зря же режиссёр и автор сценария трактуют «сюжет» картины кардинально противоположным образом). И не зря для своего безумного кинематографического эксперимента Луи Маль взял один из самых безумный и принципиально неэкранизируемых французских текстов — невменяемый, предельно экспериментальный, играющий с языком и стилем повествования роман Раймона Кено «Зази в метро». Оказалось, что экранизировать можно что угодно, был бы талант.
К слову, о литературе. Вроде бы Бойд писал, что спустя годы после выхода «Лолиты» Кубрика Набоков обмолвился, будто Катрин Демонжо, исполнившая в «Зази...» главную роль, идеально бы подошла на роль Лолиты. Жаль, что не сложилось. Но если обратить внимание на то, каким языком говорит таксист Фёдор Баланович (в книге точно), возивший и спасавший Зази, Набоков точно вспомнится.
Но я про другое — насколько же ранняя «новая волна» литературоцентрична и будто подчёркивает это. Мало того, что парни берут за основу лучшие и самые модернистские тексты того времени, мало того, что они зовут в сценаристы их авторов, так они ещё как бы дают этим сценаристам задания — не думайте о кино, мы сами разберёмся. Работая над фильмом «Хиросима, моя любовь», Ален Рене буквально говорил приглашённой (вместо отказавшейся Франсуазы Саган) писать сценарий Маргерит Дюрас, чтобы она занималась литературой и забыла про камеру. И этим же (в смысле литературой), кажется, занимался Ален Роб-Грийе в «В прошлом году в Мариенбаде», следующем фильме режиссёра (не зря же режиссёр и автор сценария трактуют «сюжет» картины кардинально противоположным образом). И не зря для своего безумного кинематографического эксперимента Луи Маль взял один из самых безумный и принципиально неэкранизируемых французских текстов — невменяемый, предельно экспериментальный, играющий с языком и стилем повествования роман Раймона Кено «Зази в метро». Оказалось, что экранизировать можно что угодно, был бы талант.
К слову, о литературе. Вроде бы Бойд писал, что спустя годы после выхода «Лолиты» Кубрика Набоков обмолвился, будто Катрин Демонжо, исполнившая в «Зази...» главную роль, идеально бы подошла на роль Лолиты. Жаль, что не сложилось. Но если обратить внимание на то, каким языком говорит таксист Фёдор Баланович (в книге точно), возивший и спасавший Зази, Набоков точно вспомнится.
Я уже об этом писал, но не грех повторить. Изданная нашим издательством книга «ПГТ Диксон» Виктора Меламеда, первая часть романа «ПГТ Диксон. Трилогия», тоже изданного нами, вошла в шорт-лист премии «Дар». Лауреата, насколько я понимаю, объявят уже скоро. А пока его не объявили, идёт читательское голосование. Каждый голос стоит 10 евро (можно больше), все собранные деньги пойдут авторам. Ну и вот, призываю вас проголосовать за нашего Витю, книга очень крутая. Проголосовать можно по ссылке.
Премия «Дар»
ПГТ Диксон
Шорт-лист премии «Дар» 2025: «ПГТ Диксон» – книга Виктора Меламеда. Издательство книжного магазина «Бабель», Тель-Авив, 2023.
Про премию «Дар», которая объявила лауреата (Мария Галина, у неё прекрасная книга, поздравляем! [Мария только что отказалась от премии]), мы поговорим завтра, а пока — вот так будет выглядеть книга Александра Горбачёва про Егора Летова (издательство «Выргород»), которую я очень жду.
Выйдет в течение месяца, у нас будет так быстро, как сможем. Ждите теперь, как я.
Выйдет в течение месяца, у нас будет так быстро, как сможем. Ждите теперь, как я.
Два слова о первом сезоне литературной премии «Дар». Я не знаю, лучшая ли книга получила премию, но «Возле войны» Марии Галиной — книга очень крутая и важная. Я знаю, что наш номинант — Виктор Меламед — «болел» за Галину. Я, понятно, «болел» за Витин «ПГТ Диксон», прекрасно понимая, что эта слишком авангардная, экспериментальная и ни на что не похожая книга вряд ли получит награду — я очень рад и тому, что она была замечена и попала в шорт-лист, и я благодарен Илье Кукулину и Полине Осетинской, отдавшим ей свои голоса в финальном голосовании. А мы будем продолжать.
Несколько фотографий с прошедшей в берлинском «Бабеле» при абсолютном аншлаге презентации изданной нами книги Генриха Киршбаума «Революция терпения. Беларуский бриколаж» (модератор — прекрасная Ярослава Ананко). Книга крутейшая, спрашивайте у нас и везде.
Одно из главных поэтических переживаний последнего времени случилось у меня во время выступления Динары Расулевой, когда она читала стихи, смешивая татарский, русский, английский и, кажется, немецкий, объясняла строение этих стихов и их смысл и вообще раскрывала, насколько это возможно, болезненный процесс обретения собственного языка – не в смысле «поэтического», а самого настоящего, бытового, разговорного. Перформанс Динары был посвящён прорастанию этого языка буквально сквозь кожу, сквозь биографию и воспоминания.
Первая опубликованная проза Динары – только что вышедшая повесть с прекрасным названием «Травмагочи» – говорит примерно об этом, но совсем иначе. Её главная героиня, Диляра, живёт в, так сказать, параллельном Берлине – удивительной среде обитания, чем-то похожей на ту, в которой обитали Колен и Хлои из «Пены дней»: одежда из человеческой кожи стонет, пельмени говорят, а сама Диляра работает заместительницей Смерти – ничего особенного, работа как работа, хотя иногда тяжело. По условиям контракта Диляра стирает собственную память, так что трудится на этой работе столько, сколько себя помнит, буквально. Однако в какой-то момент она, не справившись с отсутствием прошлого, начинает придумывать / перепридумывать / «вспоминать» собственное прошлое, смерти близких, детство, радости и обиды, и в какой-то момент начинает говорить на языке, которого не знает – «не знает». Такая история.
Поразительным образом Динара, работая над этой тончайшей выделки книгой, перепридумывает навязший в зубах автофикшн. Оказывается, о собственных травмах – настоящих, невыдуманных, совпадающих с непережитой травмой целого народа, лишённого собственного языка и собственного прошлого, – можно писать увлекательную сюжетную прозу, изобретательную, с остроумными диалогами и узнаваемыми деталями.
Расулева перемешивает русский, татарский и английский языки, прозу и поэзию, и пишет шокирующий жёсткий текст об обретении собственной идентичности. Неожиданная и очень сильная книга, которую, что немаловажно, крайне интересно читать. На наших глазах рождается совершенно новая литература. Настоятельно рекомендую.
Издательство SHELL(F).
Первая опубликованная проза Динары – только что вышедшая повесть с прекрасным названием «Травмагочи» – говорит примерно об этом, но совсем иначе. Её главная героиня, Диляра, живёт в, так сказать, параллельном Берлине – удивительной среде обитания, чем-то похожей на ту, в которой обитали Колен и Хлои из «Пены дней»: одежда из человеческой кожи стонет, пельмени говорят, а сама Диляра работает заместительницей Смерти – ничего особенного, работа как работа, хотя иногда тяжело. По условиям контракта Диляра стирает собственную память, так что трудится на этой работе столько, сколько себя помнит, буквально. Однако в какой-то момент она, не справившись с отсутствием прошлого, начинает придумывать / перепридумывать / «вспоминать» собственное прошлое, смерти близких, детство, радости и обиды, и в какой-то момент начинает говорить на языке, которого не знает – «не знает». Такая история.
Поразительным образом Динара, работая над этой тончайшей выделки книгой, перепридумывает навязший в зубах автофикшн. Оказывается, о собственных травмах – настоящих, невыдуманных, совпадающих с непережитой травмой целого народа, лишённого собственного языка и собственного прошлого, – можно писать увлекательную сюжетную прозу, изобретательную, с остроумными диалогами и узнаваемыми деталями.
Расулева перемешивает русский, татарский и английский языки, прозу и поэзию, и пишет шокирующий жёсткий текст об обретении собственной идентичности. Неожиданная и очень сильная книга, которую, что немаловажно, крайне интересно читать. На наших глазах рождается совершенно новая литература. Настоятельно рекомендую.
Издательство SHELL(F).