СДВГ у взрослых: переосмысление Ч.1

Диагноз «синдром дефицита внимания/гиперактивности» получает всё больше взрослых людей в США. Частота диагностирования СДВГ взрослым стала расти c 2020-го года в таком масштабе, что одни стали говорить о гипердиагностике, другие — об эпидемии. В 2023 почти 8% взрослых американцев имеют диагностированные СДВГ — и это рекордный процент в истории. Американская психиатрка Маргарет Сибли считает, что это не гипердиагностика — а постепенное изменение клинического понимания диагноза. Пересказываю основные идеи из её статьи для AEON.

Сибли считает, что кроме улучшения диагностики важную роль тут играет постоянное расширение рамки, в которой медицинское сообщество понимает диагноз. Такой сдвиг уже произошел в 2013 году, когда в DSM 5-го издания пересмотрели критерии постановки СДВГ для взрослых: возраст начала появления симптомов подняли с 7 до 12, а количество критериев, которым нужно соответствовать для получения диагноза во взрослом возрасте, снизили с 6 до 5 (из 9), значительно смягчили требование продемонстрировать сильные ухудшения в жизни из-за диагноза и разрешили ставить СДВГ как сопутствующий диагноз для людей в аутическом спектре. Кажется, в следующем издании DSM нас снова будет ждать что-то новое.

Множество людей воспринимают диагноз СДВГ как бинарную систему: он или есть или его нет — и по такому принципу и построена диагностика по DSM. Но Сибли считает, что на данный момент клинический опыт говорит о том, что это ложная бинарность, а СДВГ состоит из симптомов, которые проявляются в диапазоне (или спектре). Она говорит, что в США уже принято говорить о «чертах СДВГ» и специальными опросниками определять уникальный профиль черт СДВГ каждого человека.

С точки зрения такого подхода, черты СДВГ встречаются среди нас по кривой нормального статистического распределения (в форме колокола, см. в галерее): большинство людей будут иметь те или иные черты невнимательности, сложности с мотивацией, проблемы с организацией или импульсивностью. Средний американец имеет 2-3 клинических критерия из 5, необходимых для постановки диагноза. На этой кривой меньшинство людей в левой части графика будут супер организованными, мотивированными, сдержанными и внимательными. И также меньшинство людей в правой части графика будут крайне неорганизованными, импульсивными и невнимательными. Где поставить черту между людьми, которые имеют черты СДВГ, но «не дотягивают до диагноза», и теми, кто уже «достаточно СДВГ» — задача клинициста, который может по-разному исследовать клиента и трактовать критерии.

Особенно сложно оценить важный для диагностирования критерий, насколько особенности нарушают и портят жизнь человека. Взрослые с СДВГ сталкиваются с целым ворохом последствий своего синдрома:
😰неуспеваемость на учебе
😰нестабильность трудоустройства
😰финансовые сложности
😰напряженные отношения с членами семьи и трудности в развитии близости
😰несчастные случаи на дороге и на производствах
😰трудности в ведении домашнего хозяйства и обслуживания своей жизни
😰повышенная уязвимость к развитию зависимостей и рискованного поведения, опасного для здоровья и жизни

Часто в случае самой крайней степени проявлений черт СДВГ эти последствия можно наблюдать очень выпукло. Прямо под «чертой диагноза» на кривой нормального распределения появляется серая зона. В эту серую зону попадают люди, которые набирают больше «очков СДВГ» по сравнению с большинством, но которые по каким-то параметрам не дотянули критериев до диагноза. Эти люди полностью зависят от того, насколько психиатр педантичен в плане соответствия букве закона DSM или открыт к более гибким трактованиям диагноза. А еще — от того, насколько психиатр понимает социальный контекст и компенсации расстройства.

[продолжение в следующем посте]

СДВГ у взрослых: переосмысление Ч.2

Если человек с сильно проявленными чертами СДВГ имеет финансовую стабильность от родителей или партнера, обладает высоким интеллектом и творческими талантами, за счет которых смог найти множество принимающих его особенности друзей, изобретателен во временных подработках — то может показаться, что его жизнь «не так уж и страдает от его особенностей». При этом Сибли замечает, что в DSM все еще не учитывается количество усилий, которые нужны человеку и его окружению, чтобы организовать ему такую «нормальную» жизнь (социальный маскинг). Также не учитывается и уровень стресса, который эти усилия все вызывают. Хотя для при диагностики РАС, например, такие параметры уже учитывают.

Эту серую зону называют субклиническим уровнем проявления симптомов. Сибли говорит, что субклинический СДВГ уже начали называть ADHD-light (то есть легкий). Люди с субклиническими проявлениями «легкого СДВГ» часто не имеют не только типично острых симптомов СДВГ, но и сопутствующих диагнозов и расстройств. Потому их жизнь не так сильно нарушена. Также они в большой мере могут ощутить «плюсы» СДВГ в виде креативности — хотя они так же сильнее подвержены риску развития зависимостей и точно так же позитивно отзываются на препараты, как люди с точным попаданием в диагноз.

При этом люди в серой зоне испытывают те же самые вторичные последствия напряжения и неудач из-за СДВГ, что и люди с более острыми проявлениями:
😰высокий уровень стресса
😰низкая самооценка и неуверенность в себе
😰вторичные тревожность и депрессия
😰чувство социальной изоляции

В ту же серую зону чаще попадают женщины, у которых СДВГ менее заметно из-за доминирования мягкого невнимательного типа, чем агрессивного гиперактивного, который больше встречается у мальчиков и обращает на себя внимание взрослых еще в школе. Кроме того, многие черты мягкого типа СДВГ — мечтательность, отвлекаемость, эмоциональная реактивность и разговорчивость — часто попадает в женский гендерный стереотип и не рассматривается как что-то, за чем могут скрываться серьезные трудности. Такие девочки со школы могут компенсировать невнимательность творческим обаянием, харизмой и активностью. Но когда они становятся взрослыми, то могут обнаружить, что живут в странном разрыве между тем, что они могли бы и на что у них есть потенциал в соответствии с талантами и интеллектом — и чего они реально достигают, живя часто при всем своем потенциале от одного случайного гонорара до другого.

На клиницистов также давит общественность: соцсети всё больше популяризуют самодиагностику и всё больше людей узнают свои трудности в описании проявлений СДВГ. Обмен опытом пользователей приводит к формированию «народной диагностики» с неофициальными клиническими параметрами: например, признаком СДВГ считают наличие гиперфокуса или эмоциональной чувствительности к отвержению. Люди приходят со всеми этими наблюдениями к психиатрам и требуют диагноза на основании такой фолк-нозологии. И хотя большинство специалистов остаются консервативными и боятся размывания диагностических критериев, есть психиатры, которые находят смысл в этих данных самонаблюдений и делают шаг в сторону большей инклюзивности.

Кроме этих факторов Сибли указывает и на другие причины популяризации диагноза:
🤩 распространение телемедицины и онлайн диагностики;
🤩 алгоритмическая популярность СДВГ в соцсетях, которая стимулирует производить контент на эту тему, пока она горячая;
🤩 формула «ADHD sells»: вокруг СДВГ-контента развиваются целая индустрия от псевдолечебных товаров до фейковых стартапов по коррекции симптомов;
🤩 расширение диагноза с прописанием препаратов выгодно фармакологическим компаниям, которые стимулируют и общественный интерес и движение медиков в сторону послабления рамок назначения стимуляторов.

[продолжение в следующем посте]

СДВГ у взрослых: переосмысление Ч.3

Всё вместе так или иначе это приводит к тому, что в медицине СДВГ начинают видеть как менее устойчивое явление, симптомы которого могут колебаться у взрослых людей с диагнозом и появляться и пропадать у людей без диагноза в зависимости от жизненных обстоятельств. С этой точки зрения, стресс и болезни будут двигать всех людей по шкале нормального распределения вправо, в сторону ужесточения симптомов СДВГ, и наоборот: благоприятные обстоятельства могут всех немного подвинуть влево, в сторону снижения проявлений. Такой подход может объяснять, почему люди с высокой генетической нагрузкой СДВГ могут не проявлять значимых симптомов, а люди без нее — наоборот.

Маргарет Сибли считает, что в психиатрии развивается взгляд на диагноз СДВГ как на зонтик, под которым собран набор разных расстройств (рабочей памяти, отклика на вознаграждение, торможения и тд). Она считает, что в новом издании DSM СДВГ могут разбить на несколько диагнозов, как это случилось с депрессией.

Мне кажется, оценить эту тенденцию можно по-разному. С одной стороны, все большая инклюзивность диагноза СДВГ размывает рамки диагностирования и людям может казаться, что это «фейковый диагноз», который «есть у всех» и потому не имеет значения. Разделение на поддиагнозы поможет сузить диагностику и остановить перетягивание каната между теми, кому хуже, и теми, кто «недостаточно СДВГшник).

С другой стороны, более узкие рамки диагноза — это всё-таки рамки, в которые надо впихнуть индивидуальный случай. Часто это становится прокрустовым ложем, на котором надо «отпилить» то, что выпадает за рамки. Кроме того, сейчас есть пока что не очень здоровая тенденция отождествлять себя с диагнозами и делать диагнозы частью своей идентичности. Все вместе это может приводить к ограничениям свободы личности быть ни во что невпихуемой.

Однако Маргарет Сибли указывает и на проблемы дальнейшей эволюции диагноза. Во-первых, у нас не существует биомаркеров на СДВГ, никакой анализ его не покажет, и это открывает простор для спекуляций. Во-вторых, нарушения внимания и концентрации — второй по распространенности симптом в DSM, который может оказаться частью разных других ментальных расстройств. Поэтому самодиагностика не может быть полной без дифференциальной диагностики у профессионала, который сможет увидеть всю картину целиком и найти более вероятные причины нарушений мотивации или памяти — или поможет обнаружить коморбидность нескольких расстройств.

Это уже я говорю: хорошо, что в коучинге мне не надо ничего диагностировать. В этом методе я опираюсь на слова и поведение клиента: вместе мы работаем над теми целями, который он сам себе ставит, преодолевая трудности, о которых он сообщает — вне зависимости от названия его состояния. Я верю опыту клиента, мне всё равно, как это называется, — мы будем пробовать то, что поможет именно ему. Такая позиция позволяет разработать индивидуальный подход как в ситуациях, где «слишком мало» проблем для диагноза, так и в случаях, когда клиент работает по конкретным протоколам у психиатра, а в коучинг приносит все остальное (ведь человек больше своего диагноза). Но психиатрия мне всё равно очень интересна!

Кто тут выжил до конца текста, расскажите, как у вас отношения с диагнозом СДВГ?

Забыла вставить важный слайд моей презентации 🤓

От страха потерять к радости делиться ч.1

Некоторые люди, придя в коучинг, качественно меняются довольно быстро и кардинально. Можно было бы сказать, что просто это чудесный метод кек. Но, скорее, это выбор ориентированного на результат метода в конкретный момент жизни, когда изменения и готовность заиметь этот результат уже назрели (какая скукотища, верните магию, чудеса и деда мороза!).

В момент, когда бабочка вылезает из кокона, пока ее крылья не обсохли естественным путем — они особенно уязвимы, поэтому новорожденная нуждается в безопасном пространстве для просушки и овладения своим новым инструментарием. Иногда клиенты приходят в коучинг в такой момент, который можно сравнить с пребыванием в коконе на последних этапах. Тогда кажется, что преображение в работе происходит, как по волшебству.

Вот, например, Б. пришел ко мне в коучинг с желанием роста. Он много знал и постоянно совершенствовался, выделяясь на фоне коллег глубокими знаниями в своей области. Но при этом коллеги росли в деньгах и в должностных возможностях, уходили в более интересные компании, а он — нет. Он даже и не видел возможностей для развития.

Но его останавливало и кое-что ещё: чувство неуверенности в себе, которое заставляло его бояться увольнения и недовольства и оставлять своё действительно экспертное мнение и потенциально полезные для компании и коллег инициативы при себе. Также Б. беспокоило, что на работе о нём отзывались как о блестящем эксперте, но слишком убеждаемом человеке — а в глубине души ему бы хотелось развиваться как лидеру.

От коучинга Б. ждал не только внешнего карьерного продвижения, но и изменения во внутреннем состоянии. Он хотел обрести уверенность и чувствовать себя спокойно во время взаимодействий с людьми. Б. предложил двигаться через эксперименты от сессии к сессии — так мы и построили нашу работу.

Вот, что сделал Б. за 10 сессий:

😎Решился поставить амбициозную карьерную цель и стать лидером собственной команды через год.
😎Всесторонне отрефлексировал, как он понимает ментально, как переживает эмоционально, как ощущает физически и как проявляет поведенчески уверенность в себе. Создал модель мышления, эмоционирования и телесных паттернов, которую затем отшлифовывал в «полевых» экспериментах в коммуникации и в принятии решений.
😎Поставил 6 когнитивно-поведенческих экспериментов, которые помогли ему укрепить уверенность в себе.
😎 Нашел глубокую связь между своими неуверенностью и страхом негативных последствий — и желанием непременно всё контролировать. Стал более гибко очерчивать зоны своего контроля и учиться отпускать и расслабляться там, где это более разумно. Обнаружил, что гиперконтроль вытягивает ресурсы, а компульсивное желание «проводить время только с пользой» снижает продуктивность — тогда Б. стал учиться со спокойной душой отдыхать.
😎Обучаясь отдыхать и отпускать, заметил, что использует «принцип полезности» в моральном ключе: если он не работал над целью — то воспринимал себя недостаточным и плохим. Отделив себя от своих целей, стал позволять себе «просто быть» и наблюдать за этим.
😎Начал нащупывать новое самоощущение, которое назвал самоценностью, — именно оно оказалось фундаментальной опорой для выращивания уверенности в себе. Б. смог осознать, как много у него уже безусловных и выдающихся достижений, на которые он может опираться.
😎Из этого нового чувства Б. нашел новый смысл в развитии. Он сменил концентрацию с prevention focus (мотивация от негативных последствий) на promotion focus (мотивацию к позитивным последствиям). Стал обнаруживать больше игры и экспериментов там, где раньше видел только стресс и риски.

[продолжение в следующем посте]

От страха потерять к радости делиться ч.2

😎 Эта трансформация помогла Б. по-новому взглянуть на потенциально конфликтные социальные ситуации: опираясь на чувство собственной ценности, уверенности в себе и игры, он смог стать более устойчивым в таких ситуациях — и даже разглядел в них некоторую прелесть, схожую с соревновательными играми.
😎 Он провёл серию непростых дискуссий на работе со своей новой «уверенной платформы» и добился смены команды и своей роли в ней, стал двигаться к лидерской позиции. В процессе транзита чувствовал себя более спокойным, чем раньше в подобных ситуациях, и прошел его без стресса.
😎 Наметил для себя дальнейшую линию работы: более полное понимание своих потребностей в самореализации — и основанная на этом понимании практика.

Через 3 месяца работы в коучинге Б. научился больше отдыхать и обнаружил, что (парадоксальным образом!) стал более продуктивным в работе. В общении с коллегами, родственниками, незнакомыми людьми Б. заметил появление устойчивости, контакт со своими потребностями и интересами и стабильную опору на своё ощущение самоценности. Это помогло ему стать более ассертивным и уверенным. Он стал быстрее принимать решения и меньше опасаться последствий.

Б отметил: «Я перешёл от “действую, чтобы не утонуть” — к “действую, потому что хочу”; от “я тревожный и мне нужен порядок” — к “я расслабленный и мне интересен процесс”.

Спустя 4 месяца после окончания работы мы с Б. провели диагностическую сессию, чтобы проверить устойчивость результата. Он назвал произошедшие с ним изменения свершившейся трансформацией и поделился результатами:
🔥на новой позиции на работе он наконец смог реализовывать свой потенциал, заниматься инновациями и делиться своими знаниями с коллегами;
🔥понял, что лидерство для него — это авторитет, доверие и способность мотивировать людей. Все это уже есть у него на новой позиции и менеджерская роль для формального подтверждения этого ему сейчас не нужна;
🔥через три месяца после смены команды без переживаний и стресса Б. попросил о повышении и в результате переговоров получил +40% к прежней зарплате;
🔥начал проводить конференции, чтобы делиться знаниями и поддерживать атмосферу инноваций в компании;
🔥отметил, что его самооценка теперь больше опирается на внутреннюю ценность, а не на внешние подкрепления;
🔥на этих основаниях энтузиазм и ощущение энергичности Б. выросли в два раза, дальнейший карьерный путь более понятен и очень перспективен.

Б. подытожил свои открытия так: «Я думал, что на внутренней мотивации прогресс замедлится: зачем расти, если ты и так “ок”? Но случилось ровно наоборот!».

Для меня эта работа была посвящена внимательной переоценке стратегий выживания и достижения успеха, которые были накоплены за предыдущий период жизни клиента. Часто оказывается, что многие из наших ранее успешных приемов теперь бесполезны, а некоторые и вовсе вредны.

Привычной стратегией самомотивации Б. когда-то был страх и ощущение отставания, которое нужно догнать и перегнать, чтобы не остаться на обочине. Когда-то это здорово сработало. Но если эта стратегия приводит нас к благополучию, продолжать держаться за свой страх — всё равно что добровольно носить кандалы на свободе. Мы рискуем превратиться в людей, у которых «всё есть», но которые всё равно боятся жить.

Момент необходимости переключения с дефицитарной мотивации на мотивацию избытка; с желания накопить на желание делиться и процветать вместе; с желания доказать свою ценность на желание реализовать свои ценности — недооцененный жизненный кризис, так как часто он проходит в материально благополучных условиях. Непройденный или пройденный криво, он ворует у человека его потенциал, а у окружающих — те плоды, которые он мог бы дать им.

Кто дожил до конца текста, как там у вас мотивация: из страха или из радостного ожидания?

Моя работа выходит на новый уровень, и этим очень сложно делиться.


Например, за последние несколько лет я научилась собирать гораздо больше информации. И особенно за последний год, когда я начала очень активно заниматься коучинговой практикой, развивать специальные навыки и активно изучать теоретические системы. Я не знаю, как это объяснить, но я попытаюсь описать.

Кажется, что происходит очень много всего — но это не внешние события. Внешние события таковы, что я сплю, играю с котом, ем, созваниваюсь с клиентами, чешу кота, читаю книги, хожу в зал, играю с котом — ничего особенного, если у вас нет специального зрения, которое распознает потоки информации разного вида. Если бы у вас был специальный инфовизор, вы бы через него увидели совсем другую картину. Вы бы увидели, как по пространству вокруг меня и внутри меня курсирует информация.

Какая-то выглядит как вращающиеся вокруг друг друга геометрические фрактальные схемы, которые я могу приближать, отдалять и поворачивать силой мысли. Это абстрактный и холодный, как космос, системный уровень.

Какая-то информация похожа, скорее, на ровные потоки нулей и единиц, которые я могу чувствовать как будто бы вестибулярным аппаратом. Будто бы где-то в моем теле встроен сейсмограф, считывающий колебания этой информационной материи. По этим вибрациям я замечаю аномалии паттернов. Дальше мне помогает какой-то внутренний нюх: я иду на эту аномалию, как свинья на запах трюфеля. Найдя его, я могу «выкопать» его розовым пятачком из общего потока и распробовать — тогда я как будто знаю молекулярный состав этой аномалии и определить её природу и источник. Тогда ровный поток нулей и единиц раскрывается, как завеса, и я оказываюсь в тонких слайсах прошлого, как будто бы в книге, в которой картинки проявляются, будто на фотобумаге, которую только что макнули в проявитель.

Какая-то информация ощущается, как игривые стаи серебристых рыб: их самих сложно потрогать, но они создают микро движения воды, которое я улавливаю волосинками на теле. Это движение похоже на азбуку морзе: направления кодируют «буквы», складывающиеся в смыслы.

Информация на более низкой частоте появляется визуальными образами, как будто я в очках дополненной реальности, от которых электрод идет прямо в мозг — и я могу чувствовать не только цвета и контуры, но фактуры, температуру и вес картинок. Иногда я оказываюсь внутри этих живых иллюстраций, чтобы измерить собой степень их напряженности, тесноты или холода.

Все это, а также более привычные каналы восприятия типа звука, картинки и слов — постоянно обрабатывает мой мозг. Можно было бы подумать, что я получаю такую информацию только от клиентов во время работы — где это и увлекательно, и приятно, и полезно. Но оказалось, что процесс восприятия нельзя остановить, если он раскупорен.

Как будто как только у меня появились большие уши — всё решило заговорить со мной. Я начала всё сильнее уставать на улице, особенно в новых местах, особенно, если там много людей. Пусть даже я увижу прохожего на 3 секунды — я считываю его походку и как он чувствует себя в своем теле, его здоровье и уровень воспаленности его кожи, его мимическую маску и настроение сегодня с утра и по жизни — иногда мне кажется, что я чувствую уровень влажность его кожи и как у него пахнет изо рта! Напрягает такой тесный контакт ахах (грустный смайл).

[продолжение в следующем посте]

Я больше совсем не могу отдыхать за просмотром кино. После 5 лет искусствоведческого это в принципе было непросто, но сейчас это просто какая-то мука! Кроме того, что я слышу звуки, вижу картинку, различаю цветокоррекцию, монтаж и их посыл, сценарные приёмы, эмоции персонажей и нагнетающую их музыку — я теперь ещё зачем-то считываю эмоциональное и физическое состояние актеров. И если это не очень хорошие актеры, то они фонят собой сильнее. Через неудачные сценарные решения я почти «слышу» ход мысли и инсайты сценариста. Я почти чувствую контакт с ценностями и вкусом режиссера, как будто он сидит передо мной и открывает душу. Поэтому особенно тяжело смотреть не самое лучшее кино, так как уровень мастерства его создателей недостаточен, чтобы скрыть реальность за иллюзией.
Мне нравится быть в своей комнате, в тишине, смотреть в потолок и прислушиваться, как тихо шуршит процесс обработки и синтеза всей входящей информации.

Мне сложно делиться тем, что сейчас происходит. Во-первых, это непросто сформулировать. Во-вторых, очень много всего происходит одновременно. В-третьих, я сомневаюсь, что ту белиберду кто-то поймет. Но у самурая нет цели, только путь — поэтому я попробую, а там уже как будет.

На сколько по шкале от 1 до 10 моё описание своего восприятия кажется вам ебанутым?

Я не люблю две вещи: когда происходит что-то, чего я не понимаю, — и бездоказательно пиздеть. Поэтому нахожусь на непростом этапе своей жизни.

Ещё недавно моих знаний было столько, что я могла объяснить множество явлений обыденной жизни, поведения, эмоций и отношений — так я популярную книгу и написала, собственно. Но теперь у меня есть новая сфера жизни в виде помогающей практики, в которой я сталкиваюсь с явлениями, которые для меня новы — и для которых у меня нет простых биологизаторских ответов, как раньше.

Началось всё с того, что в прошлом году я решила развивать для своей практики большую чувствительность тела. Я обратила внимание, что отношусь несколько формально к тем пунктам профессиональных компетенций, которые обязывают коуча исследовать в процессе работу телесно-чувственные реакции клиента. Я знала, что в процессе сессии нужно задать вопросы про тело. Но не очень понятно было, где, какие и для чего — и я старалась их задать просто «где-то» и двигаться дальше по понятным материям.

Но есть ещё третья вещь, которую я тоже очень не люблю: это делать что-то на отъебись. Я, как всегда, подумала, что я слишком умна для того, чтобы что-то такое не уметь. Не буду пускаться в длинные истории, как я развиваю навык некогнитивного восприятия, но результаты вы читали в предыдущем посте.

В связи с этим последние полгода в работе происходит то, чего я до конца пока не поняла. Моё внимание делится на разные потоки:

👁один следит за когнитивным содержанием разговора;
👁другой следит за вербальными утечками — оговорками, незаконченными предложениями, выскочившими и отвергнутыми словами;
👁третий наблюдает за невербальными проявлениями клиента, мимикой, дыханием, сменами положений, напряжением и расслаблением тела;
👁четвертый наблюдает за моими внутренними когнитивными процессами, из которых я в основном и беру свои реплики.
👁пятый сконцентрирован где-то в теле и мониторит собственные реакции;
👁шестой ищет и проверяет источник этих ощущений;
👁седьмой сконцентрирован в каком-то воображаемом пространстве между мной и клиентом и сканирует его.

Если первые 4 потока мне вполне понятны, то с 5-го начинаются сложности. Мои телесные ощущения — это может быть мой обед или голод, мой сквозняк или духота, мои сантименты или триггеры. Но иногда 6-му потоку внимания и не удается найти источник физических ощущений ни вовне ни в известных мне механизмах моих реакций. Как правило, если поделиться таким ощущением непонятного происхождения, то — слишком часто для статистической случайности — это имеет какое-то отношение к подобным ощущениям клиента.

Седьмой поток внимания — вообще какая-то галлюцинация. Пытаясь найти описание этому переживанию, я представляю себе совершенно фантасмагорическую картину. Будто бы мы все — Насти, Пети и Саши — это такие говорящие куколки, каждая нахлобучена сверху на огромную бесформенно-многоногую призрачную живую психическую субстанцию, которую обычно для нас невидима, и своя и чужая. Куколки клацают деревянными ручками и ротиками: привет, я менеджер, а я психолог, я люблю кататься на лыжах, а я люблю кино, здорово пообщались, до встречи! — пока в этом призрачном психическом облаке под ними происходит непознанная потустронняя жизнь. Иногда оно там само себе живет, как в закрытом аквариуме с суккулентами, где создалась своя атмосфера. Но иногда происходит что-то другое.

[продолжение в следующем посте]

>>Деревянная куколка клиента приходит к деревянной куколке коуча, они обсуждают дела — и вдруг на стол между нами плюхается щупальце призрачной субстанции. В норме в обычном общении его никто не заметит. Но я вдруг вижу его. Смотрю на него и ощущаю, что я не только куколка, а моими глазами на это щупальце смотрит моя собственная психическая многоликая многоножка. Щупальце ощущает себя видимым — и для психической субстанции клиента это случай нетривиальный. Эта видимость почему-то очень нужна этой призрачной психической субстанции клиента именно сейчас. Подозреваю, просто для того, чтобы стать видимой своей куколке и самой себе через чужой взгляд — а там, по своему опыту, от этой увиденности происходит какая-то интересная трансформация.

Когда я чувствую (иногда ощущаю, иногда вижу в образах, иногда в словах) присутствие этой субстанции, оно является истиной сессии — поэтому моя обязанность озвучить, что я ее заметила. После того, как такой контакт состоялся — психическая субстанция клиента потихоньку заполнит это «воображаемое пространство», принося на сессию другие свои части и процессы, не разбираясь, кто там коуч, кто психотерапевт, и что мы договорились работать над режимом для или сменой работы — она ищет контакт, видимости и помощи в трансформации.

Да, иногда (или, скорее, часто) формальный запрос про карьерный рост может быть только поверхностным предлогом для запуска более глубокой трансформации, потребность в которой клиент сможет сформулировать только через какое-то время не столько работы, сколько контакта с тем, кто готов тасазать беседовать с его щупальцами и что он там ещё принес в своем потустороннем загашничке.

Бррр, давайте сбросим с себя этим мистические метафоры в духе «Унесенных призраками» Хаяо Мидзаки. Я скажу более просто: клиент приходит на коучинговую сессию целиком и психику свою приносит целиком — со всем, что в ней есть. А развитие чувствительности позволяет мне воспринимать больше информации: не только ту, что клиент сообщает вербально и которую намерен сообщить, — но и ту, которую он транслирует другими сигналами, в том числе, сам того не осознавая.

Я называю такое явление в сессии «стуком бессознательного». Описываю это несколько потусторонне, такая уж у меня фантазия, но в психодинамических подходах (наследники психоанализа) так и работают с бессознательными содержаниями. Направление психодинамического коучинга тоже существует, как ни странно звучит смешение глубинного подхода с результат-ориентированным.

Фух, на данном этапе, я хотя бы могу описать, что происходит (хотя стиль, конечно, в духе «прощай академия, привет палата»). Но мне бы хотелось и объяснить, хотя бы для себя, этот процесс. Недавно прочитала занимательную книгу с гипотезами о нейронных коррелятах подобных процессов в психотерапии. Расскажу в следующий раз.

У кого было?

Нейронаука о работе с бессознательным Ч.1

Как наука о мозге может объяснить способность чувствовать то, что не проговорено, а иногда — не осознается другим? Я заинтересовалась этим, пытаясь объяснить свой опыт работы с клиентами.

Меня беспокоит, когда люди утверждают, что они «знают» или «чувствуют» что-то о другом. Часто я встречала такое в сочетании с непрофессионализмом и/или в контексте манипуляций. Чтобы оградить себя от вольного или невольного манипулирования другими, я вывела стратегию принимать за реальность только то, о чем человек говорит словами — и эта стратегия работала для меня в личных отношениях, избавляя от необходимости угадывать, ошибочно предполагать и путать свои фантазии с реальностью.

Но моя задача как специалиста — помочь человеку осознать то, что не осознается, чтобы его виденье себя и своих потребностей стало яснее, и чтобы он смог построить жизнь в соответствии с ними. Без этого постановка целей или продвижение к ним невозможны. Так что теперь найти то, что не проговорено и не осознается — часть моей работы. И, как бы я ни относилась подозрительно к себе и тому, что я «чувствую», невозможно отрицать, что этот невербальный слой восприятия существует. Тем важнее понимать, как он работает.

Хочу поделиться идеями из книги Changing Minds in Therapy: Emotion, Attachment, Trauma, and Neurobiology английской аналитической психотерапевтки Маргарет Уилкинсон, в которой она рассматривает нейронные механизмы работы с бессознательными содержаниями психики.

Идея 1: Разница роли полушарий

С точки зрения Маргарет Вилкинсон (и на основании исследований), чтобы осознать и интегрировать телесно-чувственный опыт, нам нужна слаженная работа двух полушарий мозга.

Она обращает внимание на такую разницу функций:
правое полушарие в большей степени обрабатывает входящий сенсорный опыт, больше задействовано в распознавании ощущений и лиц, пространственном восприятии;
левое больше отвечает за вербализацию сенсорного опыта, логические связи и создание нарративов о себе, которые потом останутся в долговременной памяти.

Идея 2: Неодинаковый путь развития полушарий

Уилкинсон объясняет, что у новорожденного левое полушарие созревает позже, чем правое. Этот факт логично отражается на внешне наблюдаемом развитии ребенка: первые пару лет он в большей степени осваивает чувственный опыт и владение телом, а к овладению вербализацией приступает позже. Поскольку левое полушарие первые годы жизни не способно создавать связные нарративы — мы мало что помним о первых нескольких годах жизни.

Пока правое полушарие остается ведущим, младенец много внимания уделяет овладению органами чувств, распознаванию лиц, темп и интонации речи и связку лиц и голосов с эмоциональными состояниями. Уилкинсон описывает то, чем мы традиционно занимаемся с младенцами: курлыкаем какую-то билиберду, показываем ему его ручки и ножки, сочувственно вслух его жалеем, если ему мокро или голодно, и раз раз разом показываем ему улыбку и радость, когда он довольный пирожок и нет поводов для печали. Она называет всё это взаимодействие настройкой и обучением развивающего правого полушария младенца!
От реакций родителей или опекунов он учится чувствовать свое тело, различать свои ощущения и эмоции. А также — через взаимодействие с той, кто о нем заботится, младенец учится регулировать себя телесно-чувственно: через качание, замедление голоса, отвлечение и успокоение после испуга и тд. Уилкинсон даже сравнивает это воздействие с импринтингом: наши способы чувствовать себя и заботиться о себе (и потом о своем младенце) закладываются в это время.

Идея 3: Сложности в этих процессах — затруднение осознавания чувств

В идеальном варианте развитое правое полушарие научилось воспринимать и различать свой телесный и эмоциональный опыт — а потом подтягивается развитие левого полушария, и мы начинаем весь этот массив ощущений учиться называть, все более тонко и гранулированно.

Но… [продолжение в следующем посте]

Нейронаука о работе с бессознательным Ч.2

Но в этот процесс всегда что-то да вмешивается: травматический детский опыт изолирует некоторые нейронные пути так, что они не доходят до интеграции; или о нас не заботились и не научили быть чувствительными к своему телу и эмоциями; или вокруг нас взрослые не умеют обращаться со своими ощущениями и бегут от них; или о чувствах и ощущениях не умеют — или запрещают — говорить.

В таком случае мы имеем и/или:
😐не полное ощущение происходящего с телом и эмоциями
😐не полное осознавание и вербализация этих ощущений
😐нет полной интеграции своего опыта в целое
😐не сформировался полный нарратив о себе: какая я, что я люблю, что мне не комфортно, чего и как я хочу итд итп

Идея 4: Специалист может опосредовать опыт клиента через своё правое полушарие

То, что психотерапевт чувствует от клиента, называется «контрпереносом». Специалисты много работают над собой, чтобы отличать свои собственные ощущения и реакции на какие-то триггеры от тех переживаний, что возникают в контакте с клиентом. Я здесь говорю именно о той информации, которая может иметь отношение к клиенту, а не психологическим триггерам специалиста. Часто люди «видят» в другом всего лишь самого себя — и это большое поле для работы над собой.

Маргарет Уилкинсон утверждает, что феномен контрпереноса можно объяснить хорошо работающим правым полушарием специалиста. Если он сам умеет ощущать и различать свои телесно-эмоциональные переживания, то он может бессознательно считывать телесно-эмоциональные состояния клиента, как мать делает это при взгляде на младенца, безо всякого анализа. В этом процессе, конечно же, участвуют зеркальные нейроны, развитая зона распознавания лиц и всякое такое. Через этот механизм психотерапевт может замечать и обращать внимание клиента на его переживания, в этом процессе клиент учится чувствительности к самому себе.

Она называет это «возможностью воспринимать “внутренний мир” другого через механизм воплощенной через тело симуляции». Красиво!

Далее у специалиста должен быть хорошо налажен процесс передачи информации от тела и чувств в левое полушарие для вербализации. Он ищет словесное выражение переживаний вместе с клиентом, может отмечать какие-то схожести и противоречия разных проявлений, предлагать свои интерпретации — так клиент на практике учится переносу правополушарной информации в левое полушарие. В этой части работы специалист делает для клиента то, что мать делает для ребенка, когда учит его находить слова для переживаний, чтобы помочь ему интегрировать работу мозга.

Получается, у помогающего специалиста есть два параллельных пути понимания чувств и состояний другого:

1 «Путь заражения», как называет его Уилкинсон, — быстрый, аффективный, бессознательный и правополушарный.
2 «Путь когнитивной обработки» — медленный, когнитивный, сознательный и левополушарный.

Что этот нейробиологический взгляд говорит нам о работе помогающего специалиста, по мнению Уилкинсон?

🥸психотерапевт должен быть чувствительным к себе (а не так что работаете с утра до ночи, забывая попить воды, и потом выгораете)
🥸он должен уметь себя регулировать, так как это то, с чего начинается обучение клиента саморегуляции
🥸главный правополушарный навык терапевта — это построение качественных близких отношений с клиентом (только в них произойдет взаимодействие правых полушарий)
🥸левополушарный — умение кодировать ощущения в слова (и декодировать обратно) для того, чтобы вместе с клиентом размышлять словами.

При наличии всех этих условий у клиента происходят инсайты. С точки зрения изучения активности мозга, инсайт показывает активацию правого полушария, а затем левого — тогда бессознательное становится сознательным. При регулярной работе появляются связи там, где их раньше не было.

Это и есть то обучение, которое происходит в хороших терапии или коучинге: «Люди не учатся эмоциональной модуляции так, как учатся геометрии или запоминают названия столиц», — пишет Уилкинсон.

***

И мне очень понравилось краткое резюме авторки для описания терапевтической работы: «Способствовать нейронной интеграции через вербальную интерпретацию образов, которые рождаются из области имплицитного и символизируют попытку контакта», — только я бы читала его с конца, чтобы лучше понять, что происходит в практике:

1 Попытка контакта (то самое, что я назвала «появлением невидимого щупальца в поле работы»)
2 Рождение неких феноменов из области бессознательного
3 Вербальная интерпретация происходящего
4 Интеграция работы мозга клиента

Этот пост – вторая часть условного диптиха , в котором я пытаюсь описать и объяснить, что происходит на моих сессиях.

Какие вопросы у вас возникли? С удовольствием учту их в дальнейшем исследовании.

Самоподдержка

Как ты себя поддерживаешь и как справляешься? Мне трудно ответить на этот вопрос, вернее, мне непросто его понять. Долго думала, в чем дело: может быть, разное понимание слов? отсутствие релевантного опыта? неосознанность?

Наверное, так же непросто ответить на вопрос «как ты дышишь?» и «что ты делаешь, чтобы дышать?». Эта мысль помогла мне понять, что трудность в идентификации самоподдержки в том, что я не поддерживаю себя как-то специально, в отдельное время или каким-то специальным образом. «Чтобы мне было хорошо» — это просто база моей жизни, как дыхание. Этот принцип настолько глубоко проникает в мою жизнь, что выделить какие-то отдельные способы самоподдержки по сравнению с архитектурой моей жизни — это как смотреть на кусочек из паззла с нарисованным замком, сидя на ступенях средневекового каменного сооружения с башенками, стенами, окнами и огромным внутренним простором.

Но если всё-таки попытать разложить, что же такого в моей жизни, что делает её саму по себе поддерживающей и справляторской, то выйдет примерно вот что.

1 Моё «я»

Моё ощущение себя построено на фундаменте, который не подвластен внешним обстоятельствам. Моё самоощущение — это не то, чем я владею или как меня называют, это не моя профессия или статус, не мои доходы и не мой дом, и даже не мой цвет волос хаха. Я чувствую себя «собой» в состоянии внимательности и любопытства. Я всегда стремлюсь возвращаться туда, и быть в этом состоянии — лучшая поддержка. Из этого ощущения вырастает уверенность, чувство возможностей, любая компетентность и ощущение полноты жизни в каждый, даже трудный или печальный момент.

2 Чувство свободы

В этом моём любимом состоянии я чувствую себя свободной. Я всегда свободна вернуться в это состояние. А когда я в нём — то моё внимание может превратить любое явление жизни или феномен сознания во что-то интересное, стоящее познания. Иногда это кленовый лист, иногда это мой гнев. Иногда это легко: сделать приятного доброго человека объектом благожелательного внимания проще, чем сделать таковым человека злого и жестокого. Проще с нейтральным любопытством относиться к абстрактной идее, чем к своей физической боли. Но в каком-то смысле сама попытка увидеть мир в таком свете и даёт опору и поддержку.

3 Отношения

Я стараюсь окружить себя людьми, которым тоже нравится быть в таком состоянии. Неважно, насколько хорошо они это умеют: намерение в этом процессе — самое важное. Мои отношения с близкими людьми полны внимательности, исследовательского любопытства и благожелательности. Мы помогаем друг другу находить баланс в этом состоянии. Фокус на помощи другому, чтобы он или она смогли вернуться в состояние внимательности и любопытства — это само по себе поддержка, так как дает ощущение собственной агентности на благо других. Ну а когда тебя окружают люди в таком настрое, то уже как будто не то что надо справляться, а просто очень хорошо быть.

[еще 5 пунктов в следующем посте]

4 Интересы

Моя жизнь наполнена тем, что мне интересно: или я наполняю жизнь тем, что мне уже интересно, — или я делаю то, чем она наполнена, интересным себе, находя тот способ видеть, который превращает все в объект медитации. «Хм. Что это? Как оно устроено?» — с этими вопросами мне буквально никогда не бывает скучно, я не знаю скучания вообще, как феномена. Прежде чем притащить что-то в свою жизнь, я стараюсь исследовать свои скрытые мотивы на предмет «есть ли там что-то еще кроме благожелательного любопытства и внимательности?». Иногда вместо того, чтобы тащить что-то в жизнь, лучше проветрить мозги от каких-то скрывающихся в них процессов — и уделить побольше внимательности любопытства самой себе. Часто это все, что нужно. Таким образом, моя жизнь состоит из кленовых листов, по большому счету. Как хотелось в детстве, так оно и есть.

5 Смирение

Когда я была юной и гордой, я воспринимала это слово с презрением. Но потом быстро постарела. Смирение ощущается как теплое уютное чувство бесконечности идей и возможностей в пространстве конечности жизни. Созерцая лист и сохраняя внимательность, я изменила и восприятие жизни. От воображаемой гонки по ограниченному участку дорожки, в конце которой дают картонный приз, — до внимательного и любопытного размеренного полета в бесконечности космоса, где нет и никогда не будет финиша.

6 Смерть

Все прекрасные, добрые, тяжелые и страшные события возникают и исчезают в космической бесконечности, как снежинки, которые тают на рукаве тихим темным зимним вечером. Без следа. Это очень поддерживает. Я смертна, мои близкие смертны, книги истлеют, деревья превратятся в труху, языки исчезнут, скалы сточит вода и ветер. Всё, что началось, закончится: этот момент закончится уже через мгновение, и он может стать последним. Каждое живое существо, как горящая спичка: мгновение — и она сгорела дотла. Мне уютно писать это: сквозь призму этой мысли ничто не имеет значения и в то же время всё — сокровище, стоящее безраздельного внимания. Осознание своей смерности приносит почти такое же спокойствие, как знание о своем бесконечном бессмертии — только без скуки, хаха.

P.S. Пункт 7: Банальность или Образ жизни

Я понимаю, что в основе моего равновесия — здоровье моего тела. У меня есть опыт из юности, до чего я могу довести себя, если просто не регулярно сплю — мне для поехавшей крышечки никаких наркотиков не нужно. Поэтому я хорошо ем, пью достаточно воды, занимаюсь спортом, сплю сколько хочется и стараюсь быть внимательной к тому, нужно ли мне сегодня больше поспать или больше позаниматься или почитать или позаниматься ерундой.


P.P.S. Пункт 8: Кот

Вот мы на кота дома ругаемся, что он не дает работать. А ведь на самом деле кот — страж баланса и заставляет чуть позже начать работу утром и чуть раньше закончить ее вечером. Кот помогает справляться, это стопроц. Нюхайте кота, чтобы поддерживать себя в эти тяжелые времена! ура

С кем я работаю

Чтобы продать свои услуги, маркетологи советуют помогающим специалистам «определить свою нишу» — так легче объяснить конкретной аудитории, какие её типичные проблемы решит его подход. Я этого не делала, потому что моя ниша — вы, мои подписчики. Поэтому я просто всегда предлагала свои услуги просто_вам.

И вот теперь я подумала, что если я опишу общие черты своих клиентов, то опишу и черты, которые, вероятно, свойственны моим подписчикам в среднем. Энивей, давайте проверим мою гипотезу!

Первое, что приходит мне в голову, когда я думаю о своих клиентах — это сложность. У них часто бывает сложный, не прямой и разнообразный профессиональный путь. Или кроме стабильного развития в профессии у них есть множество сторонних проектов, хобби, инициатив – а если нет, то их до тоски не хватает. Или же из-за этого разнообразия интересов, способностей и навыков они пока не сформулировали себя во что-то одно и не нашли профессии, которая бы подходила именно им. Вернее, не «не нашли», а «не создали» — потому что часто такой человек требует своей уникальной ниши, которую еще предстоит построить.

При этом все они хотят жить своей жизнью, а не имитировать что-то чужое.

Мои клиенты выдаются своими способностями. У них может быть высокий интеллект, развитое мышление, разносторонняя образованность, большой багаж знаний. Или развитое творческое виденье, высокая чувствительность нервной системы, способность глубоко переживать эмоции и образы. Или и то и другое вместе! Может показаться, что это везение — иметь всякого такого да побольше. Но на деле таким людям нелегко найти понимание других: и в масштабе мышления, и в яркости фантазий, и в сложности виденья. И тем более нелегко найти единомышленников, кто может поддержать их на пути реализации идей.

Часто мои клиенты — по-своему новаторы. Они хотят сделать что-то новое, по-новому, не так, как все, впервые в своей семье. Кто-то из них чувствуют себя белыми воронами, кто-то — лидерами и опинион мейкерами — и это больше не про них самих, а про то, насколько им повезло со средой, её продвинутостью и открытостью или консервативностью и зашоренностью.

Нередко я работаю с нейроотличными людьми: они видят, чувствуют, говорят, думают, придумывают иначе, чем большинство. Их нервная система, работоспособность, концентрация, память, коммуникация могут работать особым образом. Они ищут готовности понять их, даже если их нельзя измерить по типичному шаблону. Они чувствуют, что могли бы жить и творить лучше, если бы знали, как всё это работает именно у них.

Объединяющие ценности моих клиентов из разных стран — свобода и эстетика, ненасилие и гуманизм, честность и доброе отношение друг к другу, познание и поиск истины. В той или иной мере каждого из них волнуют не только достижения и рост дохода, но и поиск своей миссии, возможность на маленьком или большом масштабе сделать мир лучше, сделать свой вклад в общество. Обычная ситуация для меня — начать работу с обсуждений смысла жизни или будущего человечества.

В большинстве случаев мои клиенты — это люди, за плечами которых разрушения исторического масштаба, утраченные связи, потеря имущества, накоплений, карьеры. Иногда работа с будущими целями в коучинге неотделима от проработки травм, горевания и пересобирания себя из руин. Но сама готовность прийти в коучинг, который ориентирован на будущее, — для меня выражение их надежд и готовности прорастать через превратности судьбы.

А также частенько мои клиенты видят себя не так, как я их описала, а как запутавшихся людей, у которых всё получается не так, как видится, для которых нет места вокруг и которые себе напридумывали какой-то нереальной ерунды про счастливую жизнь, любимое дело, заработок и смысл жизни ОДНОВРЕМЕННО ИШЬ ЧЕГО ЗАХОТЕЛА (с этим мы тоже работаем, конечно).

Сколько раз вы себя узнали в этом описании?

Как иронично складывается жизнь. Я росла, смотря на «сломанных» взрослых: росли в эру Застоя СССР, стали подростками в оглушающую Гласность, попробовали жить новой свободной капиталистической жизнью в начале 1990-х, а уже к 2000-м прятались от новой реальности в деревнях, дауншифтинге, алкоголе. Я смотрела на них и думала: «Какие вы слабые! Мы такими никогда не будем!». «Ну посмотрим!» — сказала жизнь.

Вот нам едва за 30 и мы покоряем свои профессии, а возможности изменить мир уже на расстоянии вытянутой руки. Вжух! Мы не заметили, но нам уже под 40, и пока мы пытались выжить, от мира остались руины и множество могил. «Вообще-то ты, в отличие от многих, хотя бы живая осталась, скотина ты неблагодарная, буржуйка ты без высших ценностей! А если и с ценностями — то бессильный ты кусок унылого говна, не способный на деле воплотить свои ценности ни в чем, кроме жалких своих донатов», — простите, без этого голоса невозможно размышлять о своей жизни сегодня. Уверена, он вам знаком. Я просто даю ему пробздеться и продолжаю думать дальше.

Ок, мы живы (пока), нам пока что везет с этим. Ура. Что дальше? Будем ли мы еще одним потерянным сломленным поколением? Или обнаружим, что руины себя и мира — неплохой стройматериал для чего-то нового?

Я думаю: а что вообще для меня значит «сломаться»? На самом деле, это не так далеко от некоторых определений психологической травмы как ситуации, в которой какие-то из ряда вон выходящие события рушат нашу картину мира и представление о себе.

Например, до травмы мир был справедливый, а после травмы оказалось, что справедливости нет и он жесток. Или в мире существовало добро и всегда проигрывающее зло — а травма доказала, что зло побеждает. Или люди по природе своей считались «хорошими», а после травмы стало ясно, что человек — это злобный скот. Или я праведный и меня бережет Бог — но после травмы оказывается, что я плохой и заслуживаю наказания. Новый вариант — как злой брат-близнец старого.

Мир травмы — это история, которая «сломалась» и так и не выстроилась во что-то конструктивное. Думаю, в юности я видела не слабых взрослых, а травмированных и так и не вышедших из нарратива травмы. Трудно их винить в том, что они ее получили или не проработали — другое было время. Оказалось, что они могут только передать её дальше (некоторые — попутно погибнув от своих деструктивных способов побега).

Разумом я осознаю, что сама живу в мире травмы и ее воздействие никак не закончится. Несколько жутковато от того, что на уровне не разума, а чувствования я не способна заметить искажений, которые есть у меня теперь. Понимаю, что это адаптация, которая облегчает мне жизнь (кто помнит, я чуть не умерла от перегруза, отказываясь от таких адаптаций — так не вариант). Время разбираться с последствиями еще придет.

[продолжение в следующем посте]

Пока пишу это, осознаю, что я благодарна моим сломанным взрослым за много лет моих размышлений «да что же с вами не так?». Сейчас я понимаю, что была не способна осмыслить их травму — но изучала их адаптации и делала выводы. Именно благодаря им я не использую такие способы:

1 Побег в психоактивные вещества

Тут наоборот, я практически перестала употреблять алкоголь, наконец окончательно бросила курить. Как ни странно, но больший контакт с реальностью, даже тяжелой, а не побег от нее — лечит меня.

2 Отказ от попыток

У меня один раз уже ничего не получилось — я не готов переживать все это снова. Ну уж нет. Каждый опыт неудач и катастроф делает меня более профессиональным катастрофоведом и более умелым неудачником, который навострился как максимум вставать на ноги из любой кракозябры, как минимум — смиренно лежать со сломанной ногой и находить в этом плюсы вынужденного отдыха.

3 Оправдание в других

Мир несправедлив, люди порочны, всем нужна только выгода. Это всё, конечно, имеет место, ну и что ж? Если карта (мои представления) плоская, а по горам идти нужно с подъемом (реальность) — я не откажусь идти. Просто стоит учесть, что на шпильках через этот хребет не пройти, всё-таки нужна специальная удобная обувь. Это действительно сложно, и это совершенно нормально, и совсем не значит, что зря. Кроме того, имеет место не только это, а всякое разное — и задача в том, чтобы не останавливаться в своем поиске, какими бывают мир и люди, вне зависимости от того, нравятся или не нравятся мне эти открытия.

4 Оправдание в травме

Пережить крушение нарративов о себе и мире бывает так тяжело, что люди хватаются за травматическое описание намертво. Это как держаться за горячую сковородку от страха, что любой другой предмет будет только еще более обжигающим: это страдание я хотя бы знаю! Я искренне сочувствую своим сломанным взрослым за то, что у них не было той поддержки, близости, знаний, образования и возможностей, которые есть у меня, чтобы не держаться за этот раскаленный кусок металла травматической идентичности.

Я каждый день отмачиваю и отлепляю от сгоревшей кожи куски приваренной одежды, рубцую поверхность — и однажды это будет очень красивый рисунок шрамирования, значение которому я придумаю сама. Зря я что ли профессионально занимаюсь нарративами, чтобы не мочь создать вдохновляющую, полную открытий и гордости историю о своей жизни?

***

Мне понравились слова из одного исследования травмы, что посттравматический рост — это интеграция того нового и из ряда вон выходящего, что разрушило картину мира и себя, в новую, более сложную, полную и реалистичную картину. Вот и я день за днем работаю над этой задачей: использовать все обломки для того, чтобы строить. Оно рушится — а я строю, и так день за днем.

Радостно за себя и эти открытия. Больно, что такой ценой.