В ноябре 1980-го в Доме юного творчества на Охте Тропилло стал записывать «Аквариум». Речь о песнях, что составили «Синий», «Электричество», «Треугольник» и «Акустику». Началась, как бы ни звучало громко, новая эра. Легенда пошла в рост.
Потом были альбомы «Кино», «Зоопарка», «Мануфактуры», «Странных игр» и кого только не.
Выходит, у всей этой истории нынче юбилей. 45 лет.
Об эпохе звукозаписи я расскажу вскоре более подробно.
Потом были альбомы «Кино», «Зоопарка», «Мануфактуры», «Странных игр» и кого только не.
Выходит, у всей этой истории нынче юбилей. 45 лет.
Об эпохе звукозаписи я расскажу вскоре более подробно.
❤119🔥46👍32🍾5❤🔥1
Тончайшие работы Георгия Траугота. Цветовая гамма последней вещи - характерная для Трауготов (отца и сыновей), прежде всего, для их иллюстраций.
❤108🔥29❤🔥14👍10
Эта правдивая история - готовый голявкинский рассказ, как мне кажется.
Писатель Голявкин шел по Литейному. На другой стороне проспекта неизвестный человек кричал ему что-то и махал руками. Затем, чуть не попав под трамвай, пересек Литейный, подбежал к Голявкину, схватил за руку и стал трясти.
«Трясет мне руку и радостно так говорит:
- Хуже! Хуже!
- Что хуже? - спрашиваю.
- Вторая ваша книжка - хуже!».
Тексты Голявкина читают:
Николай Фоменко
Иван Ургант
Геннадий Смирнов
Писатель Голявкин шел по Литейному. На другой стороне проспекта неизвестный человек кричал ему что-то и махал руками. Затем, чуть не попав под трамвай, пересек Литейный, подбежал к Голявкину, схватил за руку и стал трясти.
«Трясет мне руку и радостно так говорит:
- Хуже! Хуже!
- Что хуже? - спрашиваю.
- Вторая ваша книжка - хуже!».
Тексты Голявкина читают:
Николай Фоменко
Иван Ургант
Геннадий Смирнов
1😁125❤22🔥6👌6💯1
На этом редком снимке - дом на Восстания, где (в том числе) в шестидесятые работало кафе «Буратино».
В «Буратино» (что за дикое название) по вечерам встречались поэты и читали стихи. Там бывал, например, Бродский.
В дневное время кафе существовало в формате столовой и герои условного андеграунда забегали в «Буратино» на щи или котлеты.
О заведениях ленинградского общепита, их связи с андеграундом, поговорим 9 ноября, в воскресенье, на ужине-лекции. Да ну, какой лекции. Это будет дружеская беседа.
Рассказывать я стану под гастрономический аккомпанемент - сет из нескольких блюд, входивших в меню тех заведений.
В моем ведении - разговоры, команда заведения Poems отвечает за пищу телесную.
Воскресенье, шесть часов вечера, Poems на Колокольной.
Вот ссылка.
В «Буратино» (что за дикое название) по вечерам встречались поэты и читали стихи. Там бывал, например, Бродский.
В дневное время кафе существовало в формате столовой и герои условного андеграунда забегали в «Буратино» на щи или котлеты.
О заведениях ленинградского общепита, их связи с андеграундом, поговорим 9 ноября, в воскресенье, на ужине-лекции. Да ну, какой лекции. Это будет дружеская беседа.
Рассказывать я стану под гастрономический аккомпанемент - сет из нескольких блюд, входивших в меню тех заведений.
В моем ведении - разговоры, команда заведения Poems отвечает за пищу телесную.
Воскресенье, шесть часов вечера, Poems на Колокольной.
Вот ссылка.
❤32🤗11👍8
Приятель жил на набережной. Дом
Стоял, облитый
тусклым серебром,
Напротив Петропавловки высокой.
К столу присядешь — невская вода,
Покажется, вот-вот
войдет сюда
С чудной ленцой,
с зеленой поволокой.
Мне нравился
оптический обман.
Как будто с ходу
в пушкинский роман
Вошел — и вот
веселая беседа.
Блестит бутыль
на письменном столе,
И тонкий шпиль сияет
в полумгле,
И в комнате светло,
не надо света.
Мне нравилось,
колени обхватив,
Всей грудью лечь, приятеля забыв,
На мраморный
холодный подоконник.
В окно влетал
бензинный перегар.
Наверное, здесь
раньше жил швейцар
В двухкомнатной квартире. Или дворник.
Уже приятель,
стоя у стены,
Мечтал «увидеть чуждые страны»,
Но совестно играть
в печаль чужую.
Зато и впрямь зеленая, заря
Мерцала так,
что ей благодаря
Душа в страну летела золотую.
Александр Кушнер, 1969.
Стоял, облитый
тусклым серебром,
Напротив Петропавловки высокой.
К столу присядешь — невская вода,
Покажется, вот-вот
войдет сюда
С чудной ленцой,
с зеленой поволокой.
Мне нравился
оптический обман.
Как будто с ходу
в пушкинский роман
Вошел — и вот
веселая беседа.
Блестит бутыль
на письменном столе,
И тонкий шпиль сияет
в полумгле,
И в комнате светло,
не надо света.
Мне нравилось,
колени обхватив,
Всей грудью лечь, приятеля забыв,
На мраморный
холодный подоконник.
В окно влетал
бензинный перегар.
Наверное, здесь
раньше жил швейцар
В двухкомнатной квартире. Или дворник.
Уже приятель,
стоя у стены,
Мечтал «увидеть чуждые страны»,
Но совестно играть
в печаль чужую.
Зато и впрямь зеленая, заря
Мерцала так,
что ей благодаря
Душа в страну летела золотую.
Александр Кушнер, 1969.
❤🔥47❤42🔥11🏆1