Издательский проект «Горгулья» выпускает сборник стихотворений Любови Барковой «Все существуют и всё существует» и книгу Зухры Яниковой «Горгона Медуза».

Приобрести & посодействовать

Любовь Баркова. Поэтесса, лингвист. Родилась в 2000 году в Москве. Публиковалась в журналах «Флаги», «Poetica», в разделе «Студия» «Новой карты русской литературы», на порталах «полутона», «Грёза» и «всегоничего». Лонг-лист молодежной поэтической премии «Цикада» (2021).

***

(ходим (молчим) ртами)

Прочитать подборку стихотворений Любови Барковой «Кости пестенки той» в тринадцатом номере «Флагов».

Зухра Яникова. Писательница, драматург, исследовательница. Родилась в 1995 году в Дагестане. Лауреатка и финалистка различных драматургических конкурсов, арт-директриса Фестиваля молодой драматургии «Любимовка». Пьесы публиковались в российских и зарубежных изданиях («Флаги», Vaine Magazine), по тексту «Тахир и Зухра» идет спектакль в московском Театре «Шалом». Постановка по пьесе «нежить (всегда читать как оглаголенную нежность)» состоялась в берлинском Urban Theater. В книгу «Горгона Медуза» вошли стихи и экспериментальные пьесы «Опыты с шифром», «нежить (всегда читать как оглаголенную нежность)» и «Горгона Медуза»

<...>

в туманом укрытых волнах на рассвете рукою ласковой проводит дева по мягкому телу —красота ему щедро природой дана, налиты чресла, полон живот, ноги помнят еще о танцах вчерашнего дня, в окружении нимф, любимых сестер, безмятежна душа и свободою дышит широкая грудь, предплечья укутаны волнами волос и морскими волнами.

<...>

Прочитать пьесу «Горгона Медуза (осколки)» Зухры Яниковой в сдвоенном шестнадцатом и семнадцатом номере «Флагов».

Независимое книгоиздание нуждается в поддержке как никогда. Присоединяйтесь!

→ присоединиться к краудфандингу
→ канал издательства в Telegram

В новой обзорной публикации, посвящённой нашему последнему номеру, читаем пьесу поэтки Оли Чермашенцевой «ильээль» с комментарием Екатерины Августеняк:

«...пьеса Оли Чермашенцевой не предлагает сценариев будущего, она только фиксирует боль настоящего в метаироничном потоке. И, на первый взгляд, не показывает возможных выходов из лабиринтов травмы. Хотя, возможно, способ освобождения сопровождает нас в течении всего текста и лежит на поверхности. Та самая межличностная размытость, это прохождение реплик сквозь друг друга, это присвоение языка насилия и отказа от него. Когда спасение на уровне сюжета невозможно, остается только совершать системный слом на уровне языка».

.

<...>

Она: Как прошел твой день?
Он: Неплохо, спасибо. Много работы, но я справился. А твой?
Она: Тоже нормально. Была небольшая встреча с коллегами, обсуждали новый проект.
Он: Звучит интересно. Я всегда восхищаюсь тем, как ты серьезно относишься к своей работе.
Она: Спасибо, мне правда нравится то, чем я занимаюсь. Кстати, я думала, может, сегодня вечером сходим куда-нибудь поужинать?
Он: Отличная идея. Как насчет того итальянского ресторана, где мы были на нашем первом свидании?
Она: Прекрасный выбор! У них очень уютная атмосфера и блюда замечательные.
Он: Да, и я всегда помню те моменты, когда мы там бывали. Кстати, что думаешь о поездке на выходные? Может, отправимся куда-нибудь за город?
Она: Звучит здорово. Давно хотела вырваться из города и провести пару дней на природе.
Он: Отлично, тогда я займусь организацией. Знаешь, я просто хотел сказать: мне очень повезло, что ты в моей жизни.
Она: Мне тоже повезло, что у меня есть ты. Ты всегда понимаешь меня и поддерживаешь.
Он: Я стараюсь. Ты для меня очень важна.
Она: И ты для меня тоже. Спасибо за всё.

[Этот диалог также подчеркивает уважение, поддержку и теплоту в их отношениях, сохраняя анонимность собеседников]

Ведём обзор материалов последнего номера дальше, сегодня читаем пьесу анонимной авторки «АСЯ», форма которой имитирует формат интернет-блога, с комментарием Лизы Хереш:

«"Ася" рассказывает о спасительной замкнутости интернет-повествования и выстраивания своего образа «я», лишь опосредованно связанного с реальной жизнью. «Я» всегда может достраивать фразы за других и наделять их новыми словами. Однако эта власть иллюзорна — в кризисный момент «я» утешается доброй сказкой, которую бы не одобрила сжатая публичная сфера. Слова, попавшие в список нежелательных, помогают поверить в возможность счастливого финала хотя бы для сказочных героев. Их ограниченная сила, даже не ведущая к «разлогиниванию» пользователя из социальной сети, — грустное и прекрасное свидетельство тех утешительных швов, которые драматургически проходят по телам наших коммуникаций и разговоров».

.

<...>

Марыся: Хочешь послушать отрывок из стендапа, который я никогда не напишу?

Ася: М?

Марыся: Есть такая дурь иногда, знаешь? Ну, такая, которую никуда не деть. Короче, глупости всякие, которые из головы не выкинуть. Короче, я тут просто посмотрела, мне случайно попался трейлер одного фильма, и там история женщины, которая возвращается к жизни после острой депрессии.

И там была одна такая фраза… я всё не могу выкинуть ее из головы.

Там главная героиня сидит в психиатрической клинике с другой женщиной, и та говорит, «я типа стала понимать, что депрессия, это не то, что внутри, в голове, это то, что снаружи» (неточная цитата).

И, как, бы ну, нет, депрессия, это химия мозга. А это — стигматизация и романтизация. А фильм такой весь в сепии, и актеры красивые.

А в другой раз, Марыся рассказала мне про парня с работы:

Марыся: Понимаешь, мы стали обсуждать разные подарки, а он такой: «А я подарил девушке зажигалку, чтобы сжечь прошлое и растопить лед. Но она, кажется этого не поняла».

Ася: Ну а что, вполне романтично.

Марыся: Это тот самый человек, который месяц пытался добиться встречи, а потом без предупреждения заявился к ней с огромным плюшевым медведем и объявил о своих чувствах. А когда она отказалась, писал ей каждый день, со словами, что он попробует зайти с другого угла.

Ася: А.

Марыся: Ага.

<...>

Завершаем серию обзорных публикаций, посвящённых материалам последнего номера, и читаем пьесу Тимура Темеркаева «за языком» с комментарием Лизы Хереш:

«Известная структуралистка и философиня Юлия Кристева сказала, что литературный жанр, существующий в семиологической системе, "означает под языком, но никогда помимо него". Как может выглядеть пьеса, написанная «помимо него» — помимо естественного языка, образующего свою структуру?

Пьеса Тимура Тимеркаева "за языком" локализована в человеческом мозге и даёт голоса не столько внутренним органам обработки речи, сколько вообще заставляет разговаривать организм. При этом он разговаривает с другим — голосом — на языке, который непонятен и лишён для нас всякого смысла».

.

<...>

РЕЦИПИЕНТ. Б... боло... бо-ло...! Не понимаю.
B-КЛЕТКИ. Это пройдет. Всё запомнится. Новое — оно всегда лучше. Больше, лучше, быстрее, выше, сильнее. Глубже.
РЕЦИПИЕНТ. Но я не могу понять.
T-ХЕЛПЕРЫ. Не волнуйтесь, мы поможем найти примеры.
T-КИЛЛЕРЫ. Уничтожим всех, кто не понимает. Все должны понимать. А кто не понимает, тому…
NK-КЛЕТКИ. Вот придумали. Мы привыкли. И ничего не хотим менять. Нам это не подходит!
B-КЛЕТКИ. И очень даже подходит, продолжайте и не волнуйтесь. Мы работаем над адаптацией к новому, а это занимает время.
T-ХЕЛПЕРЫ. На древнерусском боло́гыи — это «благой, хороший». Бологое — даже есть город такой.
РЕЦИПИЕНТ. Как-то сложно.
T-ХЕЛПЕРЫ. Знаете, ещё проще запомнить по ассоциации. Боллога — болл-ога, болит нога.
T-КИЛЛЕРЫ. И будет болеть. Должна болеть.
NK-КЛЕТКИ. Не нужно нам этой заразы! Избавиться от неё — и всё.

<...>

Двадцатый, юбилейный номер «Флагов». В номере:

ПОЭЗИЯ

→ Иван Барно «Республика, вызванная со всех сторон»
→ Марина Богданова «Склейки»
→ Фёдор Бусов «Венера на красном тракторе»
→ Юрий Гудумак «Качественный факт смены времён года»
→ Виталий Зимаков «примечание патологоанатомки»
→ Наталья Игнатьева «Обсерватория-сигнал»
→ Анастасия Кудашева «Белый след размером А4»
→ Евгения Либерман «У конечного порога звука и зрения»
→ Женя Липовецкая «Страх в конце дня»
→ Ниджат Мамедов «Носитель перцепции смертен»
→ Ростислав Русаков «Жатва»
→ Дани Соболева «SCANDO-SLAVICA»
→ Нина Ставрогина «Покрова на Гьёлле»
→ Григорий Стариковский «Семь стихотворений»

ПРОЗА

→ Степан Гаврилов «ФЛОРИСТЕМА D890-TK14»
→ Нико Железниково «rosarium genitalia garden»
→ Настя Чиркашенко «Две коллажные истории»

ПЕРЕВОДЫ

→ Модернистская поэзия Исландии (в переводе Викти Вдовиной)
→ Гуннар Вэрнесс «Эксперт по рождению (перевод с норвежского Дмитрия Воробьёва при участии Микаэля Нюдаля)»
→ Рене Шар «Предполагаемому (перевод с французского Елены Захаровой)»
→ Новый нарратив: стихи Денниса Купера и Кевина Киллиана (перевод с английского Анны Сидоренко и Дмитрия Сабирова)
→ Современная эстонская поэзия (в переводе Елены Скульской)
→ Экспериментальная итальянская поэзия: от неоавангарда до наших дней. Часть 2 (в переводе Ольги Соколовой)
→ Борис Новак «ДВЕРИ В ОДИН КОНЕЦ. Фрагменты эпоса (перевод со словенского Владимира Фещенко)»

РЕЦЕНЗИИ И ЭССЕ

→ Любовь Баркова «Заметки о чтении фандомной поэзии»
→ Софья Прохорова «39 путей к будущему воссоединения: медиакентавры Анастасии Кудашевой»
→ Илья Морозов, Семён Ромащенко «Как это делает зеркало (рецензия на книгу "Речь зеркал")»

IN MEMORIAM

→ «Мы возникли на пустыре» (беседа Владимира Коркунова и Шамшада Абдуллаева)

АРХИВЫ

→ Нина Искренко «Из личного архива. 2:2 в нашу пользу»
→ Евгений Малахин «Отрывки из книги "П.А.Е.М=а"» (с предисловием Александры Шабатовской, Руслана Комадея и Дмитрия Сабирова)
→ Елена Шварц «Восемнадцатый альбом. Четыре наблюдения»

Возвращаемся после нового номера и публикуем в «Дайджесте» прозу поэтессы и исследовательницы скандинавской литературы Полины Ходорковской. Весь образный ряд этого текста словно стремится вперёд, как звук, в чьем зазоре пребывают явления, «указывая на ветхость Другому» и «старя доступный воздух».

.

<...>

Ты права не впервые, но твои догадки о давно снова живущих существах — самые первые, потому как все скрытые упущения сглаживает существ ещё присутствующее дыхание, этот горн для выплавки собственной исторической жерди: Да мы пташки, мы Лукаши, и дом этот неприхотливо стукается о воздух, ведомый нашей эхолокацией, и в месте ушиба меняет цвет с серого на фиолетовый, а в месте утешения — с фиолетового на серый, длинная, длинная периодика нашей учебы вестись, учебы разведённых друг к стеклянной спине друга и проведённых спин друг друга ради, и если мы посмотримся чуть больше лукаша друг на друга, и если мы полезем на спины друг другу. Но они не договорили, это вопль Б., она машет рукавами и туда, внутрь, слетаются на гнездовье Они, чтобы договорить, и к общему несчастью непрерывно ударяются о человеческое тело, а от избытка фиолетового цвета — о человеческие тела.

<...>

Обновляем «Мастерскую» и читаем подборку Александра Клямкина с комментарием Стаса Мокина:

«Думается, что стихи Саши всё-таки уязвимо-нежные, их нельзя вскрыть как вены или как консервную банку. И мы смотрим на них издалека. И, наверное, в этом есть сила слабости»

.

Лай собак —
те же молитвословы,
с каждого угла —
по последнему крику.

Эхом звонятся закоулки
и неведомые тропы,
Морем разливается темнота,
а ты возьми (ладонь)
и перейди.

Глаза видны из-под век,
сквозь снег,

прорываются подземные сады —
так матери зовут детей,
и дети идут —
мать убить.

В международный день памяти, посвящённый немецкоязычному поэту и переводчику Паулю Целану, вспоминаем наши материалы о его творчестве, ставшем одной из поворотных вех поэзии второй половины XX века и современной поэзии:

→ Кенотаф (перевод с немецкого Алёши Прокопьева)
→ Алёша Прокопьев. К выходу книги «Решётка речи». Целан как тотальное погружение в любимых поэтов. Эссе и переводы стихотворений.
→ Стихотворения из «Поместья времени» (перевод с немецкого Ивана Соколова)

.

ПОИГРЫВАЯ ТОПОРАМИ
[MIT ÄXTEN SPIELEND]

Семь ночных часов, семь бессонных лет:
поигрывая топорами,
лежишь в тени вставших во весь рост умерших
— o дерева́, которых тебе не свалить! —,
в изголовье — блеск Непроизнесённого,
нищета Слов — в изножье,
лежишь и поигрываешь топорами —
и, как они, сверкаешь и ты наконец.

(пер. с немецкого Алёши Прокопьева)

Сегодня в «Дайджесте» читаем цикл Вячеслава Глазырина «Болящее время: три фотографии», где фотографическое фиксируется вербализированным, и не то запечатление, не то распечатывание запечатлённого слышится отголоском позднего пророчествования.

<…>

3

Корабль черный летит,
Одиссея голос великий:

невозможную песнь
жажду слышать,
запредельную песнь.

Закрываю глаза,
и сквозь веки,
солью изъеденные,
свет наполняет меня,
но не превозмочь ему — тьмы,
корни пустившей во мне
так глубоко, что перед ней отступает
свет раннего детства.

Слышу во тьме,
словно дети в храме поют,
сплетаются голоса:

великая гордость ахейцев
и ты весь в крови
и песни твои все в крови

кровавые мальчики

<...>

Приглашаем вас на презентацию книги Луиджи Баллерини «Кефалония (монолог в двух голосах)» (СПб.: Jaromír Hladík press, 2025).

Поэма «Кефалония» (2005), посвященная расстрелу немцами военнопленных итальянской дивизии «Акви», представляет собой «монолог в двух голосах»: итальянский солдат, павший в бою, ведёт беседу с немецким предпринимателем, которому всё сходит с рук. Сложная коммуникация между двумя этими персонажами лежит в основе произведения. Оно развивает традиции Данте, итальянского герметизма и неоавангарда и базируется на полифонии языков — от древнегреческих мифологических номинаций до народных итальянских песен — и непрямом высказывании, тахикардическом синтаксисе, связанном с невозможностью прямого говорения об исторической трагедии.

Луиджи Баллерини — итальянский поэт, писатель, переводчик, куратор, редактор, почётный профессор Калифорнийского университета. Лауреат поэтических премий: Premio Feronia-Città di Fiano (1988), двух премий за поэму «Кефалония»: Premio Brancati (2005), Premio di poesia Lorenzo Montano (2005) и др.

Презентация пройдёт 28 апреля в 19:00 в кафе «Гоген» (Нижняя сыромятническая, дом 10, строение 10).

Участники презентации:
— Луиджи Баллерини (онлайн) — итальянский поэт, писатель, переводчик, куратор и редактор.
— Ольга Соколова — составитель и переводчик книги «Кефалония (монолог в двух голосах)», доктор филологических наук, старший научный сотрудник Института языкознания РАН, лингвист, переводчик. Специалист в области поэтического дискурса, русской и итальянской поэзии.
— Анна Ямпольская — PhD (Università di Firenze), кандидат филологических наук, руководитель итальянского семинара в Литературном институте. Специалист по итальянскому языку и литературе, теории и практике перевода.
— Лиза Хереш — поэтесса и переводчица, редакторка журнала «Флаги».

→ Первая публикация части поэмы на «Флагах»

Обновляем «Дайджест» и читаем цикл поэта и критика Андраника Антоняна «Мир после паузы». Сквозь преломления языка возникает и преломление мира, который может проявиться целиком только «после паузы». Возможно, поэтому в текстах-фрагментах часто встречаются образы, говорящие нам о незавершённости пространства, где пребывает субъект (подданный этого места или его создатель, взявший «паузу», чтобы взглянуть на свои труды?)

.

<…>

4.
 
Я смотрю на глаза. Они ползут по мостовой складке. Безмятежность стояла везде: у мамы на работе, в Белом доме, в офисе Туроператоров для поездки во Владикавказ. Но осень люди выбирали сами. Осень люди выбирали сами. Осень люди выбирали сами.

<…>

10.
  
Я бы хотел свое «почему», но я не знаю где греются вишни! Осень, читать пыль. Сырая циркуляция озноба. Хлыст — падчерица сережки. Болт моли в желудке жалуется на прокрастинацию. Мыло стирает связки горла, растущего из листа со дна сна, теряющегося в клубе шаттлов штампа. Штамп : обратная сторона резца, толкующего о. О — полесье судорог новолуния. Я черчу исходящие сообщения.
  
11.
  
Выхожу в пространство, где пересечение острых ля. Мы скользили по кривой. Струя, как дым, поднимаемая на плечи. Если я наткнусь на камень, паучок перевернется. Долгая, как растущий день, длина электрического голоса. Как тут уснешь? Во многом щуп дошел до бумаги и там расстался. Как дым, поднятый на ноги, взмах — яблоко на дорогу. Стена моя: витраж ограбления. Передай небо другому.

Сегодня в «Дайджесте» публикуем эссе Зухры Яниковой «Энтропия», в котором библейско-космогоническое вступает в диалог с человеческим: грехопадение как акт перехода от Невинности к Опыту, Бог как Отец, малоспособный интегрировать идею о повзрослевшей Дочери, и повзрослевшая Дочь, становящаяся и неповиновением разрывающая довлеющие интериоризованные и экстериоризованные связи. Яникова исследует женскую телесность и её проявления и преломляет их в пространстве свободы-освобождения.

.

<…>

Подслушивать секс, ссоры или быт людей, быть вуайеристом — даже в мои шесть это был известный троп. Я видела его по телевизору неоднократно.
Но подслушивание снов, наблюдение за двумя людьми, которые делятся интимным путешествием в своё бессознательное, во время момента нежной сопящей уязвимости, это уже чересчур. Конечно, я не знала тогда, что такое перверсия и вуайеризм. Но я их чувствовала. Чувствовала на себе каждый раз, когда хотела рассказать сон после заката.

<…>

Также напоминаем о готовящемся в издательстве «Горгулья» драматургическо-поэтическом сборнике Зухры Яниковой «Горгона Медуза (осколки)» и продолжающемся краудфандинге.

Из материалов, опубликованных во «Флагах» ранее:
→ Горгона Медуза
→ Нежить (всегда читать как оглаголенную нежность)
→ Опыты с шифром Виженера (драмаконструкция: пьеса-хокку)

Сегодня в «Дайджесте» публикуем рассказ Андрея Гелианова, прозаика, эссеиста, «О превращении форм», полнящимся дихотомическими единствами — Мужское-Женское, Эрос-Танатос, Бес--Сознательное, судорожно повторяющиеся попытки вобрать в (избыть из?) себя Другого. В рассказе физиологично-биологическое становится поэтичным, а девятеричная система — это лунные фазы +1, дни творения +2, а может и символ потаённого. Речью творится, речью же разлагается, и та открыта и диалогична, то есть единственно возможна, только если непряма.

<…>

В любом сне — даже обычном, не осознанном — становится очевидной ограниченность нашей власти над ними. Мы бродим, барахтаемся, плывем в круговороте образов, которые нас беспокоили днём или живут с нами с прошлого — они формируют ландшафты, сны и спецэффекты, которые внутри сна мы искренне считаем реальностью.

Я думаю, что то же самое происходит и после смерти. Когда исчезнет надстройка сознания, мы окажемся просто в этом круговороте или облаке образов — точнее, мы станем этим круговоротом или облаком — точнее, мы на самом деле всегда только им и были.

<…>

Сегодня в «Мастерской» читаем цикл поэта Максима Кашеварова «Камера №9» с комментарием Данила Шведа:

«Тексты из "Камеры №9" можно сравнить с развернутым оригами, с обычным белым листом, который когда-то был журавлем, лебедем или, может, прыгающей лягушкой. А сейчас этот лист — просто карта бесконечных выверенных линий сгиба и случайных помятостей, не интересовавших нас раньше. Мы не хотели знать, как она сделана, по каким правилам и законам — все равно. Главное — прыгающая лягушка должна прыгать. Тексты Кашеварова обнажают линии, из которых и получался готовый образ. Теперь нужно складывать всё заново, заставлять бумагу вспоминать, кем она была раньше».

Обновляем «Дайджест» поэтической подборкой Наталии Алексеевой, в которой нарратив переходит от «топота упавших ядер» к «черному ядру земли», а образы — корней, косточек, ветвей, водорослей и ракушек-воспоминаний — трансформируются в первую очередь в восприятии читателя: сначала ядро выступает как что-то извне, а после — как что-то, заложенное в самой сути вещей. Поэтике Алексеевой чужды скандирования и излишества, потому что цветы, знающие зачем, говорят иначе.

.

***

носком ботинка
аккуратно пинаю
подошву твоего кроссовка
того что поближе

так угрюмая вода
потревоженная катерами

в очередной раз
касается низкого берега

смотришь спокойно
ногу не убираешь не сердишься

ты никогда не сердишься
не говоришь мне злых вещей
поэтому на самой глубине
живут светящиеся рыбы

я не говорю о них
но мне бы хотелось
чтобы ты о них знала

если бы ты их заметила
не сказала бы ничего

Обновляем «Мастерскую» и читаем текст «Мидзуко» Марии Шушпановой с комментарием Лизы Хереш, анализирующей скорбную интонацию такого письма :

«Эта скорбь извилиста, как и всякая травма, она переживается нелинейно, и она вторит образной и сюжетной непредсказуемости рассказа. Десятилетиями, детабуируя тему потери ребёнка, писательницы и поэтессы писали физиологично и прямо. Так они "открывали" скорбящее тело, картографируя его. Шушпанова не выводит из своего письма телесность, кожу, сгустки крови "размером с ягоду из черничного варенья"; но её образный метод сюрреалистичен. Он ассоциативен и свободен в развитии побочных воображений-сюжетов. Его внутренняя логика сновидческая и антидиегетическая. Скорбь не удовлетворительна и не поучительна: она растёт в человеке (и человек растёт тоже — вокруг неё), окружает его. То же циклическое движение, как мне кажется, должно повторять читательское восприятие».

.

<...>

Мидзуко, ты могла стать кем угодно. Парчовым карпом. Воюющей саламандрой. Зимней черепахой. Крысой с рубиновым хвостом. Ты решила, что будешь богом удачи, но облажалась. Даже Эбису, талидомидовое дитя, смог за три года отрастить себе руки и ноги; ты — нет. Ты стала заветренным бутербродом, закуской к шампанскому. Английским завтраком.

…восемьсот граммов фосфора, двести пятьдесят граммов соли, сто
граммов селитры, восемьдесят граммов серы…

Благодаря тебе, Мидзуко, я снова научилась плакать: лежа, отвернувшись к стене, или сидя на унитазе, или с ложкой яблочного пюре в зубах. Теперь я знаю, каково это — задыхаться под одеялом, пока другие танцуют на поганых болотах и
пьют вино. Теперь, когда я на прогулке встречаюсь взглядом с карликами или ангелами, у меня лезут наружу ребра.

<...>

В «Мастерской» читаем «Схолии к флейтисткам» Горбушки беликов с комментарием Матвея Соловьёва, в котором он затрагивает различные аспекты этой сложной прозы, в том числе и то, как её автор работает с формой схолий:

«… практика оставления схолий есть практика миметического соперничества автора и читателя — соперничества за обладание текстом, за его интерпретацию, за право определять, в каком контексте ему суждено сбыться. Когда я пишу комментарий к подборке Горбушки, я опрокидываю его текст на экран своего опыта и неизбежно атакую его — как любой читатель (особенно схолик) атакует читаемый текст. И чем ближе текст, чем больше к нему желание — тем более заклятыми врагами становятся читатель и автор, тем более соперническими, «эротическими» становятся их отношения. Но то – со схолиями к чужим текстам. Горбушка же оставляет схолии на полях своего письма, создавая как бы ауто-эротическую форму, что замыкает желание на себе. Рождаются сложные отношения между двумя процессуальными субъектами: «я-желающим» и «я-желаемым» — и Горбушка их не разводит, но сталкивает лбами в рамках заявленной формы».

.

<…>

Помните, что случилось с Мушей? Там было так: велено было Муше заколоть корову, любила она ее, мух с припухших век смахивала, да, раз уж велено, и заколола, не нетель давно, не так уж и жутко. Было это во мраке, не в сумерках, и пошла Муша ночевать. Но утром от коровы осталась одна голова на трапезе, да потроха в окне за забором — пошалил некто. Пошла Муша допытываться, куда корова запропастилась, но никто ничего не знал и все дружно сетовали. Но Муша с ребятками разыскала части какие были: одна нога нашлась на поляне за черным лесом, другая копытом в воде, прочие в овине и на пустыре. Но тулово так и не нашли. Правда, приснилось вскоре Муше, что сердце у кладбища захоронено, Муша сходила к месту тому и увидела, что там адамова голова заросла красным цветом, а она как раз для ума нужна. Снилось Муше всякое, где и что притаилось, кости иногда случайно находила какие-то, иногда коровьи, иногда нет, иногда вовсе невиданные, но корова так и осталась не собранной. Вся округа прознала об этой горькой истории, вот и прозвали деревню Мушино.

В углу стеклянные осколки какого-то очень светлого бутылочного цвета, как в мутноватой непроливайке, где осадок липнет к трем тонким красным кисточкам, что очень странно для медовой акварели — однако цвет ложится хорошо на разлинованные силуэты, мелкие-мелкие, словно танцуют на кончиках колотых скал в прозрачных небесах, такие требуют не столько раскраски, сколько инкрустации мазков, поцелуя в детскую плоть.

<…>