Психологическое развитие человека социально, культурно-исторически обусловлено. Но есть несколько причин, по которым это сложно понять, сложно думать в эту сторону.
1. У большинства людей (даже у психологов) есть иллюзия, что психологическое развитие аналогично физиологическому, т.е. что оно разворачивается по врожденной программе, в которой уже заложен определенный порядок стадий развития и содержание каждой стадии.
Откуда такая иллюзия?
Физиологическое становление человека (вернее, человеческого организма) задает ограничения и требования к его включению в социальную жизнь: например, младенец не может ходить, и пока его тело не созреет для ходьбы, он никуда не пойдет, как ты его к этому не склоняй социально. Тут социальное вынуждено приспособиться к физиологии и включать младенца в социум, учитывая его неходячесть (неспособность самостоятельно есть, засыпать и т.д.).
Подрос ребенок, изменились физиологические ограничения - требуются другие социальные способы обращения с ним.
Приспособление социального обращения к физиологии создает иллюзию, что социальное – пассивно следует за физиологией и никак не формирует человека в ходе взросления, а только пользуется возможностями, которые предлагает физиологическое развитие.
Но способы, формы социального обращения с физиологическими ограничениями детей имеют свою историю.
Т.к. история эта длинная (каким-то формам 100 лет, каким-то 1000), нам эти формы могут казаться естественными и единственно возможными.
Чем ближе к младенчеству, тем фундаментальнее физиологические ограничения, поэтому и формы социального обхождения тут менее изменчивы, более консервативны.
Но вот обращение с детьми, начиная с 5-7 лет уже сильно разнится в разные эпохи.
Например, такой штуки как школа когда-то не существовало и дети "школьного" возраста начинали работать практически наравне со взрослыми.
Общественные требования к юному работнику совсем другие, нежели к школьнику. Другие вызовы, другие конфликты, точки напряжения, кризисы. Соответственно, другие и решения всех этих проблем, а значит и другие личностные новообразования из этого вытекающие.
Если сейчас во многих периодизациях возрастного развития стадии так и называются: дошкольный возраст, младший школьный и т.д., то вероятно, в эпоху отсутствия школ стадии были иные и не только по названию, а по содержанию.
Кстати, то, что большинство теорий психологического развития описывают развитие только как возрастное и только до момента наступления физиологической взрослости (18-20 лет) - подкрепляет иллюзию аналогии психологического и физиологического развития.
И многие психологи думают, что стадии психологического развития прямо определены физиологическим возрастом: со стольки-то до стольки лет такая задача развития у ребенка, а потом вот такая. Независимо от общественной ситуации, в которой он живет.
Т.к. социальные формы (наличие той же школы), как уже было сказано, существуют подолгу, мы рождаемся и умираем, не увидев в некоторых из них никаких перемен, то мы воспринимаем их как нечто естественное и вечное, как нашу природу.
И вот эта сложность различать физиологическое и социальное, физиологическое и собственно психологическое в психологическом развитии человека - первая проблема, мешающая нам думать о развитии в культурно-историческом ключе.
Есть еще и вторая проблема.

2. Вторая проблема - то, что в развитии определенные сложные психологические структуры возможны только на основе наличия каких-то определенных более простых. И это задает необходимость последовательности - сначала одно должно развиться, затем на его основе - другое.
Например, без достаточно развитого восприятия, не сформируется способность запоминать, без запоминания не разовьется мышление, а без мышления - мышление о мышлении и т.д.
И вот это обстоятельство может нас полностью отвлечь от анализа социальной обусловленности развития и мы можем начать думать, что психика развивается сама из себя по своим имманентным закономерностям, полностью заложенным уже в начале, при рождении.
Но и отбросить необходимость определенной последовательности мы не можем, нам необходимо соотнести эту необходимость с социальной обусловленностью психологического развития.
Еще и третья проблема есть.

3. Третья проблема.
Предположим, что нам как-то удалось решить первые две проблемы и мы смогли построить какую-то концепцию психологического развития, культурно-исторически специфическую, т.е. справедливую для определенного общества в определенную историческую эпоху. Но при этом, отражающую и что-то всеобщее для психологического развития человека, какие-то необходимые стадии в необходимой последовательности.
Нечто подобное уже проделали, например, Л.Выготский, Д.Эльконин, Л.Божович.
Когда такая концепция готова, возникает новая (третья) проблема:
как нам соотнести эту концепцию, эту модель развития с развитием конкретного, отдельного человека?
Например, у Выготского одно из важнейших понятий соответствующей теории - "социальная ситуация развития". Но он рассматривает социальные ситуации, специфические для того или иного возраста.
Однако, если мы возьмем конкретного человека, то специфика его социальной ситуации задается не только возрастом. Он может расти в благополучной семье, а может в неблагополучной, может оказаться в детдоме, у него может быть какая-то социально значимая травма (слепота, глухота, неспособность ходить и т.д.), он может расти в условиях войны или быть представителем притесняемого нацменьшинства, он может оказаться объектом травли в школе или наоборот, оказаться лидером хулиганской банды в школе и т.д., и т.п.
Перечисленные обстоятельства могут складываться в очень отличающиеся социальные ситуации, каждая из которых имеет свою существенную специфику (и всё это в рамках одного и того же общества, в одно и то же историческое время).
Можно сказать, что стадии, которые выделяет, например, Выготский, схватывают фундаментальные повороты в развитии. А перечисленные выше специфические обстоятельства - это частности внутри широкой рамки фундаментальных поворотов.
И это скорее всего так. Но социальная ситуация человека может оказаться такой, что частности станут жизненно важными, определяющими для его судьбы.
Тогда получается, что есть разный масштаб теории развития. Есть крупный масштаб, про фундаментальное, про эпохи в развитии психики. А есть масштаб, улавливающий более специальное и конкретное.
И вот третья проблема - это проблема соотношения этих масштабов, переходы между ними, их единство и различие.
В психотерапии перед нами стоит задача понять социальную ситуацию развития именно этого человека в ее предельной специфике. Понять особенности именно его стадии развития, его кризисов и т.д.
Поэтому нам важно разобраться, как от "широкой" концепции развития перейти к схватыванию индивидуальной специфики нашего клиента. Как нам широкая концепция тут может помочь.
И чего ей не хватает, чтобы нам тут помочь.

Нужна методика (методология?) анализа социальной ситуации клиента.
Нам социальная ситуация клиента дана через его переживание, как он его способен нам выразить.
В том, что он выражает, мы можем замечать слепые пятна и противоречия, которые могут отсылать нас к аспектам социальной ситуации клиента, не выраженной прямо в его переживании, транслируемом нам.
Какие аспекты социальной ситуации важны мы не можем заранее категорично определить (потому что тогда мы скатимся к идее среды в «абсолютных показателях»), мы это можем понять через переживание клиента.
Но, наверное, есть какие-то важные всеобщие аспекты социальной ситуации, конкретное содержание которых будет очень разным.

Отношения клиента и терапевта – это клеточка его социальной ситуации? Правильнее, наверное, сказать так: отношения клиента и терапевта – это клеточка воспроизведения каких-то аспектов социальной ситуации клиента. В отношениях с терапевтом воспроизводится то же, что и в жизненной ситуации клиента, которая как раз воспроизводится как-то, что делает какие-то проблемы повторяющимися, постоянными.

Тут, наверное, можно провести аналогию с идеей Выготского про стабильные и критические стадии, но применительно к проблемам:
– Бывает, социальная ситуация стабильна и она производит какие-то проблемные переживания, новообразования, воспроизводящие проблемную ситуацию в ее стабильности.
– А бывает, что социальная ситуация переворачивается (по тем или иным причинам), и это приводит к кризису переживания, потому что оно тоже должно перестроиться.

Первый вариант чуть подробнее развернем:
Стабильная социальная ситуация так или иначе динамична, т.е. сложившиеся отношения человека и среды таки меняются (например, человек вырос и его потребности изменились) и наличные отношения оказываются в противоречии с новыми потребностями. Содержательно старые отношения тут уже разрушены, они больше не работают как раньше. Но их внешняя форма еще остается, и ее смена, поиск новой, подходящей потребностям формы отношения со средой – это задача, которая требует решения.Т.е. если смотреть на это как на развитие, то тут проделана (или, скорее, произошла) часть негативной работы развития, т.е. разрушение старого. Предстоит разрушение внешней формы (тоже негативная часть работы) и поиск, построение новой формы (позитивная часть работы). Достижение этого пункта можно считать завершением данного цикла развития и переходом к новой стабильной стадии.
Но в точке, где требуется разрушение и преобразование отживших форм, человек может выбрать поддержать эти формы, вложить силы в их сохранение и укрепление, в надежде на сохранение старых отношений со средой, возвращение к ним.
Он может добиться в этом относительного успеха ценой патологических новообразований - каких-то приспособлений, позволяющих сглаживать противоречие новых потребностей со старой формой отношений.
Сглаживание – это именно сглаживание, а не решение, поэтому противоречие будет временно притупляться, но постоянно возвращаться (порой – в усиленном виде). И когда оно будет возвращаться, человек может снова сглаживать его за счет старых приспособлений, возможно усиливая их, или добавляя к ним новые.
Это уже циклы патологического развития.

Второй вариант:
Социальная ситуация переворачивается, но не в силу собственной динамики, а в силу действующих извне сил.
Например, гибнет кто-то из родителей, или ребенок получает какую-то травму (физическую), или случается финансовый кризис, меняющий социальное положение семьи, или родители разводятся и т.д. Я все примеры привел из жизни ребенка, но для взрослого по аналогии тоже можно придумать ситуации, в которых сила извне переворачивает его социальную ситуацию так, что прежние отношения разрушаются, человек сталкивается с новыми нуждами и задачами, для которых еще у него нет формы.

Обычно мы имеем дело с обоими вариантами сразу. Постоянно происходят какие-то влияния на ситуацию извне, изменяющие ее в какой-то степени.
И постоянно динамика социальной ситуации делает какие-то формы отжившими, требующими преобразования.

В комментариях пишут:
"Я вижу в вашем посте рассуждение на тему того, что не все проблемы человека вытекают из капитализма. Вместе с тем, я не вижу объяснения какие еще есть факторы? Ок, может быть, генетика и органические особенности. Есть еще семья и ближайший круг общения. Но даже эти люди социально продукт капитализма) напишите подробнее о своей точке зрения и конкретнее пожалуйста".

Дело в том, что утверждение "психологические проблемы вытекают из капитализма", "являются продуктом капитализма", будучи в известной мере справедливыми, абсолютно бесполезны практически.
Что делать с этим утверждением? Бороть капитализм? Этим мы хотели заниматься и до этого утверждения. Оно не добавляет нам никакой информации.

Предположим, вдруг установился социализм. И нам нужно организовать систему образования, воспитания, организовать как-то отношения в коллективах, так чтобы они не производили психологических проблем.
Как нам в этом поможет идея "капитализм - причина психологических проблем"? Или нам просто надеяться, что теперь, когда средства производства в руках народа, все остальные вопросы решатся сами собой? С этого момента растворятся все проблемы воспитания, дети перестанут раздражать родителей, а родители станут внезапно мудрыми педагогами? Во всех коллективах сама собой возникнет у всех способность договариваться и учитывать интересы друг друга? Все пары внезапно научатся верно регулировать дистанцию в отношениях, не обижаться и не обижать друг друга?

Социализм, коммунизм, как следующая стадия развития общества, будет содержать в себе (в снятом, так сказать, виде) все предыдущие достижения социального устройства, со всеми присущими им сложностями. Сложности не испарятся, не растворятся. Но следующей стадией развития коммунизм будет за счет способности все эти сложности решать и воспроизводить их решение (а не потому, что он их каким-то чудом просто отменит). Т.е. психологические проблемы не пропадут, не рассосутся. А будут регулярно и систематически решаться, преодолеваться, превосходиться системой воспитания, образования и прочих социальных практик (в том числе и психотерапией в какой-то форме).

Решаться психологические проблемы будут по сути так же, как сейчас в психотерапии, только это будет иначе социально организовано. Это будет общественным делом, в том смысле, что у этого будет общественная поддержка, ресурсы и т.д.

Говорить, что "психологические проблемы - продукт капитализма" - это значит просто избегать исследования и разбирательства в вопросе. Всё, что психотерапия наработала за более чем 100 лет своего существования - в значительной мере верно отражает то, как и откуда берутся психологические проблемы.
Этим наработкам не хватает теоретической последовательности, системности, действительной научной грамотности, как всем наукам и практикам в нашу эпоху.
Но это значит, что эти знания нужно переработать на уровне марксистской теории познания, а не отмахиваться от них.

Если вернуться к исходному вопросу, откуда вытекают психологические проблемы, если не из капитализма? - они вытекают не из капитализма как такового. Они имеют социальное происхождение, но определяются они "социальной ситуацией развития", т.е. особенной социальной ситуацией и ее динамикой (в которую входит и собственная активность человека), а не капитализмом вообще.

Доклад Выготского "Проблема развития и распада высших психических функций" (1934 года).

Мой конспект этого доклада (получилось не намного короче самого доклада, но всё-таки короче)

Время от времени возвращаюсь к вопросу: в чем специфика гештальт-терапии, что ее отличает от других подходов?
И если еще шире взять - как вообще определяется специфика подхода (любого), его границы, чем он является, а чем нет?
Есть про это несколько мыслей.

Но сейчас напишу про одну. О том, откуда вообще берется этот вопрос о специфике, отличиях.
В развитии каждого подхода можно условно выделить две стадии.
1). Первая - это возникнуть и состояться.
Новый подход возникает, как отклик на какую-то потребность, нехватку, кризис в современной психотерапевтической практике. В этой практике (и теории) назрели какие-то проблемы, неудовлетворенные потребности и в ответ на это возникает новый подход. Он претендует на то, чтобы эти недостатки преодолеть, и в этом смысле стать авангардом психотерапии, т.е. самой лучшей психотерапией, существование которой делает все остальные подходы достоянием истории, вчерашним днем.
Но чтобы состояться, а не исчезнуть, как еще один амбициозный проект, подходу мало претендовать - ему необходимо действительно быть ответом на какие-то актуальные потребности, действительно привносить то, чего без него не хватало.
Главное, что характерно для этой (первой) стадии - то, что отличаться от других подходов тут = преодолеть их недостатки, стать следующим шагом в "психотерапии вообще".
2). Вторая стадия начинается там, где новый подход уже состоялся, но остальные подходы еще почему-то не исчезли, не признали своё историческое поражение. Они продолжают существовать и развиваться параллельно новому подходу.
А в той мере, в какой они продолжают развиваться, они уже и сами, своими методами как-то преодолевают те свои недостатки, для преодоления которых возник новый подход. И тогда преодоление этих недостатков перестает быть характерной особенностью нового подхода. Он уже не авангард, не новейший этап развития психотерапии вообще, а одна из школ, среди других, конкурирующих между собой, каждая из которых как-то по-своему решает одни и те же проблемы, задачи.
Если на первой стадии то, каким будет подход, что он будет собой представлять определялось задачами развития (потребностями) психотерапии вообще, то теперь то, как он будет развиваться определяется еще и борьбой за существование в конкуренции - необходимостью сохранять себя, свои границы, чтобы не раствориться в других подходах.
На этой стадии возникает вопрос: как определить, что означает для этого подхода оставаться самим собой? Чем определяются, задаются его границы, с размыванием которых он перестанет быть собой?

Психотерапевтическому подходу, чтобы продолжать существовать в качестве отдельного подхода, необходимо поддерживать свои границы, свою отдельность, свое отличие от остальных подходов.

Да и отдельные представители подхода, хотя бы из любопытства, да заспорят порой о том, где эти границы/отличия и как их искать.

Есть несколько путей, тенденций в том, как определяют вышеупомянутые границы. Попробую описать те, что я замечал.

1). Сделать точкой отсчета идеи.
Например, настоящая гештальт-терапия - это то, что соответствует таким-то и таким-то идеям. А то, что не соответствует, это или не "трушная" гештальт-терапия, либо психоанализ, либо КПТ, либо просто недоразумение.
Это немного похоже на богословские споры. Похоже тем, что там тоже точка отсчета - идеи. Если идея взята как точка отсчета, т.е. как нечто первичное, то не она должна чему-то соответствовать (например, действительности, практике), а соответствовать должны ей.
Если мы делаем первичной идею, то возникает вопрос: откуда мы берем эту идею, как мы решаем, что выбрать нужно именно эту, а не другую?
Например, почему одной из основ гештальт-терапии должны быть теория поля и феноменологический метод?
В этой парадигме (первичности идеи) принято для ответа на такие вопросы обращаться к святому писанию (в нашем случае, к книге Перлза и Гудмана) и толковать его, искать там ответы. Так же можно искать ответы в "житиях святых", т.е. в том, что говорили и делали основатели и авторитеты и опять же, толковать это и интерпретировать, искать правильное понимание заложенных там идей.
Опытные толкователи знают, что любую идею, если взять ее в отрыве от ее живого контекста, практики, потребностей, породивших ее - можно перетолковать во что угодно.
В общем, я бы в этом способе ("сделать точкой отсчета идеи") выделил две главные проблемы:
а). Идеи, взятые как нечто отдельное и самостоятельное, первичное, не имеют объективного содержания, а становятся просто внешней формой, которую будут наполнять любым случайным содержанием по ситуации
б). Идеи, взятые в отрыве от живого контекста, соответствующих потребностей и практики, как нечто первичное и автономное, как критерий "истины" и "блага" - легко становятся догмой и основой для сектантства. Если идеи не поверяются практикой и действительностью, а подтверждают сами себя, то они не могут развиваться. Попытки развивать подход будут восприняты, как ересь.

В продолжение предыдущего поста. Еще способ определения специфики и границ психотерапевтического подхода:
2). Сделать точкой отсчета специалистов в этом подходе.
Применительно к гештальт-терапии это будет звучать, грубо говоря, так: гештальт-терапия - это то, что делают и думают авторитетные специалисты по гештальт-терапии. Т.е. тут не гештальт-терапевт должен соответствовать идее, чтобы считаться гештальтистом, а идея будет признана гештальтистской, если она соответствует "коллективному гештальтисту", который у нас уже в наличии есть.
Было даже проведено такое исследование про гештальт-терапию ("What do Gestalt therapists do in the clinic? The expert consensus" (Fogarty, Bhar, Theiler, O’Shea)).
Авторитетным специалистам по ГТ из разных стран были предложены специальные опросники про то, какие концепции/принципы, а также наблюдаемые поведенческие модели они бы отнесли к ГТ.
Исследование интересное и безусловно полезное. Оно показывает, что думают сами гештальт-терапевты про специфику ГТ, по поводу чего между ними есть "консенсус" (утверждение попадало в выводы, если не менее 80% экспертов его подтверждало).
Но как метод определения специфики гештальт-терапии - этот путь имеет некоторые проблемы.
Вышеупомянутое исследование - это скорее исследование гештальт-сообщества, чем гештальт-терапии. Оно похоже на этнографическое, антропологическое исследование.
Гештальт-терапевты тут взяты, как некая народность. И исследуются взгляды, обычаи, "образ жизни" этой народности.
Но если мы смещаем фокус на такую, "этнографическую" точку зрения, то мы взгляды, обычаи и традиции такой народности, как "гештальтисты начала 21го века" выносим из под критики и оценки, а делаем самоценной точкой отсчета.
Может быть, эти взгляды и традиции, возникли в конкретно-историческом контексте, как ответ на что-то, но ответ, который был тогда по силам. Лапти, например, - это конкретно-исторический ответ на потребность защитить ноги при ходьбе. Но сейчас в России уже не носят лапти, потому что появились ресурсы дать на эту потребность более сильный ответ.
Однако есть люди, для которых лапти - это суть русскости, это корни, это традиции, от которых нельзя отрываться.
Если мы "выводим" гештальт-терапию из конкретно-исторических гештальтистов, то это похоже на выведение русскости из конкретно-исторических русских (носили бороду все авторитетные русские в таком-то веке, поэтому русскость - в бороде).
При этом подходе, мы не имеем критериев для отделения необходимого для гештальт-терапии от случайного (вроде бороды).
Сообщество может подвергаться влиянию других сообществ, тенденций в массовом образовании, политических событий, ситуации на рынке психологических услуг и т.д. Что во взглядах и "обычаях" гештальт-терапевтов будет результатом этих влияний, а что будет относиться к сути ГТ и ее развитию?
"Этнографический" подход мало помогает нам разобраться в этом.

А как бы я предложил определять, в чем специфика психотерапевтического подхода, в частности, гештальт-терапии?

1). Я бы предположил что психотерапевтический подход может состояться, т.е. возникнуть и закрепиться в качестве отдельного подхода только в том случае, если он оказывается ответом, откликом на какие-то актуальные общественные потребности.
Какие-то потребности (общества, сообщества, практики, теории) смогли "опредметиться", найти форму именно в этом подходе. И ключ к специфике подхода - в этих потребностях.

2). Эти общественные потребности имеют культурно-исторический характер, т.е. они не "вечные", одинаковые для всех времен и народов, а такие потребности, которые возникли, стали актуальны в определенный исторический момент, в определенном месте и контексте. И в какой-то момент перестанут быть актуальными по той или иной причине.
Это означает, что каждый подход - в качестве отдельного подхода конечен. Когда общественные потребности, ответом на которые он является будут удовлетворены или отомрут - его путь, его миссия в качестве отдельного подхода будет завершена.

3). Что будет с подходом, когда его "миссия" в качестве отдельного подхода будет выполнена?
Он растворится во всех остальных подходах. Его специфическое содержание станет достоянием психотерапии вообще (а не отдельного подхода).
Т.е. та специфическая тема, которую он разрабатывал и развивал удачнее, больше, точнее, чем другие подходы - будет раскрыта и разработана им настолько полно и убедительно, что все остальные подходы смогут взять (и возьмут) эти достижения и наработки на вооружение.

4). Получается, что каждый подход разрабатывает какую-то свою "тему", чтобы сделать ее общим достоянием, разрабатывает ее "для всех", для единой психотерапии. Т.е. отдельные подходы стремятся в пределе слиться в единой, всеобщей психотерапии, как реки в океане.
Речь о стихийной тенденции: отдельные подходы (их представители) обычно не ставят сознательной цели разрабатывать какую-то тему "для всех" или цели "слиться в единой психотерапии". Но как тенденция это есть.
И хотя объединительная тенденция (к одной, единой психотерапии) есть, она может очень долго оставаться только тенденцией и конечной цели не достигать. Потому что действительное объединение проблематично: сложно построить единую теорию и сложно организоваться в единое сообщество. И у отдельных психотерапевтических "княжеств" как будто нет такой потребности, пока можно более или менее мирно сосуществовать с другими "княжествами" (и игнорировать их).

5). Итак, чтобы определить, в чем специфика гештальт-терапии, нам нужно разобраться в том, на какие общественные потребности она стала откликом, ответом, какие общественные потребности в ней "опредметились".
Заход через потребности мне кажется наиболее правильным, потому что он задает живой, а не формальный, догматический ориентир для подхода. Подход нужен для чего-то, для удовлетворения каких-то живых общественных потребностей, а не потому что он сам по себе фетиш.
Такой подход задает живой ориентир как для развития, так и для сохранения идентичности. Относительно той потребности, на которую он "работает" мы можем оценивать - что в подходе хорошо/плохо, слабо/сильно, не хватает/хватает и т.д. И развивать его, изменять. А пока он работает на основополагающие для него потребности, он остается самим собой.
Потребности, а не те или иные идеи, теоретические положения сами по себе - определяют идентичность подхода (но учитываем, что потребности постигаются через идеи и теоретические положения).

6). Затем нам нужно будет разобраться, актуальны ли эти потребности на сегодняшний день.
Может быть общественная ситуация изменилась и этих потребностей больше нет. Тогда то, что было спецификой гештальт-терапии - больше никому не нужно.
Или, может быть, гештальт-терапия выполнила свою миссию и уже достаточно разработала свою тему для других, уже сделала для психотерапии вообще всё, что могла.
Если так, то специфики у гештальт-терапии больше нет, она стала общим достоянием (или, другими словами, ее растащили на запчасти остальные подходы).
Но если эти потребности еще актуальны и миссия гештальт-терапии еще не выполнена, то значит специфика у нее еще есть.

7). Чтобы всё это проделать, нужно полноценное исследование (историческое, социологическое и т.д.). Провести его я не могу, но пофантазировать и сделать какие-то предварительные предположения мне никто не запретит (что я, соответственно, и собираюсь сделать)

Мои размышления и фантазии про специфику гештальт-терапии
https://telegra.ph/Pro-specifiku-geshtalt-terapii-03-09

О работе в сфере общественного сознания

Всякий адекватно действующий человек учитывает и цели, и условия собственной деятельности.

А условия у нас такие:

— Господствующий способ производства общественной жизни воспроизводит общественное сознание по мифологическому типу, причем во всех сферах. Оно представляет собой совокупность фрагментов,  внутренне законченных, не связанных между собой, а потому совместимых в своей индифферентности, — по сути мифологем. Причем такими мифологемами может быть самая чистая и классово выверенная эмпирическая пролетарская правда. Дело здесь не в том, правда она или нет, а в способе ее функционирования.

— Идейное господство правящего класса осуществляется главным образом не как идеология, которая предполагает какую-то претендующую на целостность картину мира, а как само воспроизводство и функционирование фрагментарности сознания. В этом производстве буржуазия имеет монополию на агрегацию готовых идеальных продуктов, кто бы их не производил.

То есть дело десятое, какие мифологемы мы производим: правые или левые. Это вообще неважно. А дело в том, что само по себе их производство — это воспроизводство современного состояния общественного сознания, а значит, идейного господства буржуазии. Мифологемами их делает не их специфическое содержание, а отсутствие выхода за пределы этого содержания.

Соответственно, продуктивной и перспективной может быть только та работа в области сознания, которая противостоит самому способу его производства, там, где она ломает рамки этого способа, выходит за пределы такого функционирования сознания, а значит, не вписыватся в него.

Первое, что подумал, когда Немиринский стал писать про "Исторический смысл..." Выготского - это что я основательно подзабыл текст. Немиринский пишет про категории "предмет изучения" и "объяснительный принцип", а я уже смутно помню, что именно Выготский про это писал, лишь в общих, приблезительных чертах.

Когда Немиринский применяет к теории гештальт-терапии то, что Выготский применял к наукам, научным теориям, то я засомневался - можно ли считать гештальт-терапию наукой или хотя бы научной теорией? Я это не к тому, что она недостаточно хороша для этого, а к тому, что она как и остальные психотерапевтические подходы - как будто теория другого рода, ремесленная, придуманная практиками под свои нужды. Так же как бокс, хоть он и имеет свою теорию, едва ли можно считать наукой. А его теорию - научной теорией. Это уже скорее прикладная разработка, которая в той или иной мере базируется на той или иной научной теории.

Немиринский упоминает три задачи, которые Перлз ставил, разрабатывая новый метод.
Все три задачи кажутся мне одновременно и хорошими, и при этом какими-то "недо", каждая по-своему не вполне удовлетворительна для меня.
1. Заменить психологическую концепцию на организмическую
- если ее понимать, как переход от некой изолировано взятой психики как субъекта, к целостному, живому субъекту-человеку - хорошая задача. Но так как тут возможен уклон в биологизаторство (организм) и потерю историчности, то это уже не вполне удовлетворительно сформулированная задача.
2. Заменить психологию ассоциаций гештальт-психологией.
Во-первых, мне не кажется, что психоанализ основан на ассоцианизме. Их роднит только само слово "ассоциации", чего мало, чтобы считать ассоцианизм основой психоанализа. Во-вторых, гештальт-психология хоть и лучше ассоцианизма, но кажется мне вчерашним днем, уже достоянием истории по сравнению с психологией, которую разрабатывал Выготский.
3. Применить дифференциальное мышление Фридлендера.
Как что-то близкое к диалектике, как ее вариант - это неплохо, но зачем нам диалектика курильщика, когда есть материалистическая диалектика?

Мне нравится мысль Немиринского про то, что в книге ПХГ, при всех ее достоинствах, потеряна диалектика, которая была в изначальном проекте гештальт-терапии, заявленном в "Эго, голод и агрессия" и по его же словам присутствует в других работах Перлза (не возьмусь подтвердить или опровергнуть - не так хорошо помню тексты).
Как пример потери диалектики в книжке ПХГ - понятие "селф". Немиринский подмечает, что пытаясь с его помощью показать человека-субъекта, как процесс, ПХГ сам процесс сделали субъектом - селф думает, делает, хочет и т.д. Пытаясь в этом понятии преодолеть представление о человеке и среде, как существующих оторвано, изолированно друг от друга, пытаясь показать единство человека и среды, авторы потеряли диалектическое единство человека и среды, как противоположностей. Селф - это абстрактное единство, т.е. не содержащее в себе человека и среду как противоположностей, переходящих друг в друга. В результате, вместо единства противоположностей, некое среднее между ними, ни то, ни се: нет человека-субъекта, есть селф, есть поле, которое не имеет субъектности и относительно которого человек не является субъектом.
Немиринский видит в потере диалектики некий разлом теории ГТ на разные ветви. Недиалектичная ветвь - это сторонники "теории поля", "полевой перспективы". И как я пока понял, одной из главных проблем у них Немиринский видит как раз потерю субъекта, соответственно, вытекающую из этой потери неуместность таких понятий, как "воля", "выбор", "личная ответственность".

Я не знаю, правильно ли я понял, что в Перлзе Немиринский видит последовательного и верного диалектика. Мне Перлз таким не кажется, его диалектика кажется довольно поверхностной. И возможно, недиалектические ходы мысли в книге ПХГ присущи ему самому в той же мере, что и остальным ее авторам.

Так же Немиринский видит в теории поля (кстати, он подчеркивает ее принципиальное отличие от теории поля Курта Левина, с чем я согласен), в которой теряется субъект - нарушение принципа Диалога. Если нет двух субъектов, то между кем и кем диалог? Поля с самим собой?
Это разумный довод.

Так же он упоминает в этом контексте концепцию диалога Бубера и защищает ее от полевиков, которые к ней неправомерно примазываются на его взгляд, так как буберовский диалог не клеится с их теорией.
А мне непонятно, зачем гештальт-терапии обращаться к диалогической концепции Бубера. Т.е. именно к его концепции диалога. Я не большой знаток философии, но когда я читал Бубера, мне показалось, что те идеи, которые мы можем взять в терапию оттуда не уникальны и были уже много где раньше. Например, при чтении сразу же вспомнилась цитата из Маркса:
«Человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Пётр начинает относиться к самому себе как к человеку. Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода „человек“».
Я уверен, что знатоки истории философии найдут с десяток аналогичных Буберовским заходов на тему.
Я понимаю, что религиозным гештальт-терапевтам Бубер близок, как именно религиозный мыслитель, но остальным зачем именно он я не понимаю. Я не знаю, религиозный ли человек О.Немиринский, но если да, то возможно именно этим объясняется его симпатия к теории Бубера.

В том, что теоретики поля видят диалогичность - а именно: в таком фокусе на отношениях между клиентом и терапевтом, при котором любой феномен в первую очередь воспринимается терапевтом, как возникающий из отношений между ним и клиентом - Немиринский видит как раз недостаток диалога, т.е. реального межличностного контакта двух людей, у которых есть какая-то жизнь за пределами этого кабинета, другие важные отношения, из которых тоже могут какие-то феномены возникать.
Да, всё, что возникает на сессии - возникает в контексте отношений терапевта и клиента, преломляется через эти отношения. Но преломляется и "возникает из" - это не одно и то же.
С этим я согласен.
И это похоже на претензию, которая была у Саммерса к реляционному психоанализу. Саммерс так же указывал на то, что если всё возникает только из отношений клиента и терапевта, то в этом теряется реальное существование личности клиента во времени, что это перегиб, доходящий до абсурда.
А мне странно, что эту мысль вообще требуется отстаивать.

А еще сейчас подумал, что поле, определяющее отдельную личность, как бы поглощающее, растворяющее ее даже относительную автономность - этот та же логика, что и в вульгарной социологии, о которой писал Лифшиц.