Всем привет!
Я Андрей (aka Ugni) и увлекаюсь историей европейского Средневековья уже 20 лет.
🧙 На моем канале Terra Teutonica можно познакомиться с ярким миром исторической реконструкции и посмотреть как люди ездят на фестивали, переодеваются в костюмы, сражаются в доспехах, занимаются ремеслами и строят дома по аутентичным технологиям, готовят средневековую еду и получают от этого всего огромное удовольствие!
🔹Помимо красивых фоточек и видео всего этого великолепия, Вы познакомитесь с субкультурой реконструкторов, узнаете чем они живут и дышат, как шутят и развлекаются, и как это интересное хобби становится семейным и длиною в целую жизнь.
🔹На канале также будет много исторической науки и ее популяризации в формате живой истории, реенактмента и экспериментальной археологии. Поэтому если все это Вам интересно и вы хотите взглянуть на мир исторической реконструкции глазами ее непосредственного участника, то добро пожаловать!
Подписаться на канал
Я Андрей (aka Ugni) и увлекаюсь историей европейского Средневековья уже 20 лет.
🧙 На моем канале Terra Teutonica можно познакомиться с ярким миром исторической реконструкции и посмотреть как люди ездят на фестивали, переодеваются в костюмы, сражаются в доспехах, занимаются ремеслами и строят дома по аутентичным технологиям, готовят средневековую еду и получают от этого всего огромное удовольствие!
🔹Помимо красивых фоточек и видео всего этого великолепия, Вы познакомитесь с субкультурой реконструкторов, узнаете чем они живут и дышат, как шутят и развлекаются, и как это интересное хобби становится семейным и длиною в целую жизнь.
🔹На канале также будет много исторической науки и ее популяризации в формате живой истории, реенактмента и экспериментальной археологии. Поэтому если все это Вам интересно и вы хотите взглянуть на мир исторической реконструкции глазами ее непосредственного участника, то добро пожаловать!
Подписаться на канал
Сегодня образ слона прочно ассоциируется с Республиканской партией США. Но где и когда он впервые появился?
Самое раннее известное изображение слона, ассоциированного с республиканцами, можно найти в агитационном плакате времён президентской кампании Авраама Линкольна. В октябрьском выпуске газеты Father Abraham (1864) слон с надписью «The Elephant is Coming!» и знаменем «PENN'A 20,000!» символизировал победу Республиканской партии в Пенсильвании (фото №1). В те годы выражение «увидеть слона» использовалось как солдатский сленг, обозначающий участие в боевых действиях – отсюда и метафора победоносного наступления. Однако этот образ был скорее эпизодическим и не получил дальнейшего развития в политической иконографии.
Через 10 лет после выборов 1864 года Томас Наст, знаменитый американский карикатурист, дал символу слона новую жизнь. В карикатуре, опубликованной в Harper’s Weekly под названием «The Third-Term Panic» (фото №2), он изобразил массивного, но напуганного слона с подписью «The Republican Vote». Вокруг него в панике разбегаются другие животные. Источник паники – осёл (символ Демократической партии), переодетый в львиную шкуру с ошейником «N.Y. Herald», указывающим на демократически настроенную газету New York Herald.
Карикатура высмеивала истерию, раздуваемую оппозицией и прессой вокруг возможного выдвижения Улисса Гранта на третий президентский срок – шаг, который многие расценивали как угрозу республике и зарождающимся демократическим институтам. Хотя Грант и был популярной фигурой, сама идея третьего срока воспринималась как опасный прецедент.
На следующей карикатуре Томаса Наста слон изображён как уверенная сила, которая несёт на себе «школьную республику» и раздавливает своих политических оппонентов – демократов (фото №3). Надпись на покрывале гласит: «The Republican Vote Solid for the Union», подчёркивая единство партии и её поддержку идей Союза.
С тех пор слон прочно вошёл в американскую политическую визуальную культуру как эмблема республиканцев.
Братья Гракхи
Самое раннее известное изображение слона, ассоциированного с республиканцами, можно найти в агитационном плакате времён президентской кампании Авраама Линкольна. В октябрьском выпуске газеты Father Abraham (1864) слон с надписью «The Elephant is Coming!» и знаменем «PENN'A 20,000!» символизировал победу Республиканской партии в Пенсильвании (фото №1). В те годы выражение «увидеть слона» использовалось как солдатский сленг, обозначающий участие в боевых действиях – отсюда и метафора победоносного наступления. Однако этот образ был скорее эпизодическим и не получил дальнейшего развития в политической иконографии.
Через 10 лет после выборов 1864 года Томас Наст, знаменитый американский карикатурист, дал символу слона новую жизнь. В карикатуре, опубликованной в Harper’s Weekly под названием «The Third-Term Panic» (фото №2), он изобразил массивного, но напуганного слона с подписью «The Republican Vote». Вокруг него в панике разбегаются другие животные. Источник паники – осёл (символ Демократической партии), переодетый в львиную шкуру с ошейником «N.Y. Herald», указывающим на демократически настроенную газету New York Herald.
Карикатура высмеивала истерию, раздуваемую оппозицией и прессой вокруг возможного выдвижения Улисса Гранта на третий президентский срок – шаг, который многие расценивали как угрозу республике и зарождающимся демократическим институтам. Хотя Грант и был популярной фигурой, сама идея третьего срока воспринималась как опасный прецедент.
На следующей карикатуре Томаса Наста слон изображён как уверенная сила, которая несёт на себе «школьную республику» и раздавливает своих политических оппонентов – демократов (фото №3). Надпись на покрывале гласит: «The Republican Vote Solid for the Union», подчёркивая единство партии и её поддержку идей Союза.
С тех пор слон прочно вошёл в американскую политическую визуальную культуру как эмблема республиканцев.
Братья Гракхи
Разговор в Петербурге – как Николай предлагал Англии разделить Турцию
В 1852 году Николаю I казалось, что условия для окончательного решения «восточного вопроса» необычайно благоприятны. Как уже не раз отмечалось, главной угрозой реализации его планов оставалась Англия. Однако царь рассчитывал переманить её на свою сторону, предложив часть будущей «добычи». Дополнительным поводом для оптимизма стало то, что в декабре того же года в Лондоне к власти пришёл лорд Абердин, ещё в 1844 году с интересом выслушавший рассуждения Николая о судьбе Османской империи.
В январе 1853 года состоялся разговор Николая с британским послом Гамильтоном Сеймуром. «Я хочу говорить с вами как друг и джентльмен», – заявил царь и добавил, что в будущем ему, возможно, придётся занять Константинополь. При этом он подчёркивал, что ни Россия, ни Англия, ни какая-либо иная держава не должны завладевать городом. Однако в исключительных обстоятельствах Россия могла бы временно занять его в качестве «охранителя». Николай также выразил несогласие с возможным распадом Турции на мелкие республики.
Вместо этого он предложил Сеймуру конкретный план: Дунайские княжества, Сербия и Болгария отходят под российский протекторат, а Англии, в качестве компенсации, предлагаются Египет и Крит. Николай просил передать это предложение британскому правительству, подчеркнув, что не требует немедленного соглашения.
Ответ из Лондона оказался резко отрицательным. Причины были очевидны. Во-первых, в британских кругах считали, что контроль России над проливами обеспечит ей стратегическую неуязвимость. Во-вторых, существовало устойчивое убеждение, что Россия не ограничится проливами: падение Османской империи приведёт к господству Николая на Балканах и в Малой Азии. В-третьих, в памяти оставалась история с Персией: ещё в 1830-х годах она при поддержке русского посланника Симонича пыталась взять Герат – важный форпост на пути в Индию. Отдать Турцию Николаю означало, по мнению англичан, уступить ему и путь в Индию.
Даже если бы Россия предложила Англии не только Египет и Крит, но и Сирию с Месопотамией, это не компенсировало бы опасности возможного российского господства в Восточном Средиземноморье. В действительности обе стороны понимали: дело не в справедливом разделе, а в страхе перед будущим доминированием партнёра.
Внутри британского кабинета не возникло споров – все были против. Разногласия касались лишь тона ответа. Абердин выступал за умеренность, Пальмерстон и Рассел – за жёсткую позицию. В итоге 9 февраля 1853 года министр иностранных дел Джон Рассел направил Сеймуру «секретную и конфиденциальную депешу», в которой прямо заявлял, что Турции ничего не угрожает. Он подчёркивал недопустимость даже временной оккупации Константинополя и указывал, что против подобных действий выступят не только Англия и Франция, но и Австрия. Примечательно, что рядом с этими словами Николай сделал на документе пометку: «Что касается Австрии, то я в ней уверен…», что в лишний раз демонстрирует, насколько он принижал Австрию, как игрока на международной арене.
Чтобы снизить напряжённость, Николай поручил Нессельроде провести повторную встречу с Сеймуром. Канцлер уверял, что разговор царя носил частный характер и что Россия вовсе не стремится к разделу Турции, а наоборот – хочет защитить её от посягательств Франции.
Это был тонкий дипломатический расчёт: Николай надеялся использовать традиционное англо-французское соперничество в своих интересах. Однако он не знал, что именно в это время Наполеон III начал активно восстанавливать отношения с Великобританией. В феврале 1853 года французский император писал лорду Мэлмсбери, выражая стремление к «дружеским и тесным отношениям», а в ответ получил заверение, что «пока существует союз между Англией и Францией, обе эти державы будут всемогущи». В Лондоне понимали, что Николай ничего не знает о новом сближении, и стремились как можно дольше сохранить его в неведении.
Братья Гракхи
Портрет: Гамильтон Сеймур, 1850-е
В 1852 году Николаю I казалось, что условия для окончательного решения «восточного вопроса» необычайно благоприятны. Как уже не раз отмечалось, главной угрозой реализации его планов оставалась Англия. Однако царь рассчитывал переманить её на свою сторону, предложив часть будущей «добычи». Дополнительным поводом для оптимизма стало то, что в декабре того же года в Лондоне к власти пришёл лорд Абердин, ещё в 1844 году с интересом выслушавший рассуждения Николая о судьбе Османской империи.
В январе 1853 года состоялся разговор Николая с британским послом Гамильтоном Сеймуром. «Я хочу говорить с вами как друг и джентльмен», – заявил царь и добавил, что в будущем ему, возможно, придётся занять Константинополь. При этом он подчёркивал, что ни Россия, ни Англия, ни какая-либо иная держава не должны завладевать городом. Однако в исключительных обстоятельствах Россия могла бы временно занять его в качестве «охранителя». Николай также выразил несогласие с возможным распадом Турции на мелкие республики.
Вместо этого он предложил Сеймуру конкретный план: Дунайские княжества, Сербия и Болгария отходят под российский протекторат, а Англии, в качестве компенсации, предлагаются Египет и Крит. Николай просил передать это предложение британскому правительству, подчеркнув, что не требует немедленного соглашения.
Ответ из Лондона оказался резко отрицательным. Причины были очевидны. Во-первых, в британских кругах считали, что контроль России над проливами обеспечит ей стратегическую неуязвимость. Во-вторых, существовало устойчивое убеждение, что Россия не ограничится проливами: падение Османской империи приведёт к господству Николая на Балканах и в Малой Азии. В-третьих, в памяти оставалась история с Персией: ещё в 1830-х годах она при поддержке русского посланника Симонича пыталась взять Герат – важный форпост на пути в Индию. Отдать Турцию Николаю означало, по мнению англичан, уступить ему и путь в Индию.
Даже если бы Россия предложила Англии не только Египет и Крит, но и Сирию с Месопотамией, это не компенсировало бы опасности возможного российского господства в Восточном Средиземноморье. В действительности обе стороны понимали: дело не в справедливом разделе, а в страхе перед будущим доминированием партнёра.
Внутри британского кабинета не возникло споров – все были против. Разногласия касались лишь тона ответа. Абердин выступал за умеренность, Пальмерстон и Рассел – за жёсткую позицию. В итоге 9 февраля 1853 года министр иностранных дел Джон Рассел направил Сеймуру «секретную и конфиденциальную депешу», в которой прямо заявлял, что Турции ничего не угрожает. Он подчёркивал недопустимость даже временной оккупации Константинополя и указывал, что против подобных действий выступят не только Англия и Франция, но и Австрия. Примечательно, что рядом с этими словами Николай сделал на документе пометку: «Что касается Австрии, то я в ней уверен…», что в лишний раз демонстрирует, насколько он принижал Австрию, как игрока на международной арене.
Чтобы снизить напряжённость, Николай поручил Нессельроде провести повторную встречу с Сеймуром. Канцлер уверял, что разговор царя носил частный характер и что Россия вовсе не стремится к разделу Турции, а наоборот – хочет защитить её от посягательств Франции.
Это был тонкий дипломатический расчёт: Николай надеялся использовать традиционное англо-французское соперничество в своих интересах. Однако он не знал, что именно в это время Наполеон III начал активно восстанавливать отношения с Великобританией. В феврале 1853 года французский император писал лорду Мэлмсбери, выражая стремление к «дружеским и тесным отношениям», а в ответ получил заверение, что «пока существует союз между Англией и Францией, обе эти державы будут всемогущи». В Лондоне понимали, что Николай ничего не знает о новом сближении, и стремились как можно дольше сохранить его в неведении.
Братья Гракхи
Портрет: Гамильтон Сеймур, 1850-е
Как Чёрная смерть подорвала Средневековье
Чёрная смерть, опустошившая Европу в середине XIV века, стала не только демографической катастрофой, но и мощным фактором трансформации средневекового порядка.
К 1420 году в некоторых регионах смертность достигала 60–70% населения. Особенно пострадали низшие слои общества – крестьяне и горожане, чьи условия жизни способствовали стремительному распространению болезни. Аристократия, укрывшаяся в замках, понесла сравнительно меньшие потери.
Резкое сокращение рабочей силы коренным образом изменило экономические отношения. Земля, ранее считавшаяся основным источником богатства, обесценилась из-за избытка, тогда как крестьянский труд превратился в дефицитный ресурс. Выжившие крестьяне, осознав свою возросшую значимость, стали добиваться смягчения повинностей, повышения оплаты и расширения личных свобод. Феодалы, отказывавшиеся идти на уступки, рисковали потерять работников: крестьяне просто убегали туда, где условия были выгоднее.
Феодальные государства стремились сохранить прежний порядок. В Англии, например, Закон о трудящихся 1351 года зафиксировал оплату труда на уровне, существовавшем до эпидемии. Однако рыночные реалии взяли верх над законодательными запретами: конкуренция за рабочие руки вынуждала землевладельцев идти на уступки, подрывая систему, основанную на принудительном труде.
Кульминацией нарастающего социального напряжения стало восстание Уота Тайлера в 1381 году, вызванное введением подушного налога. Тысячи крестьян выдвинули требования, выходившие за рамки традиционного протеста: отмена крепостного права, снижение арендных платежей, юридические гарантии прав в форме письменных хартий.
В ходе переговоров с королём Ричардом II восставшие добились формального согласия на выполнение этих условий. Однако вскоре король изменил позицию: во время повторной встречи Уот Тайлер был убит, а королевские войска начали репрессии. Крестьян, найденных с хартиями – символами «освобождения», выданными самим Ричардом II, казнили за «измену».
Несмотря на жестокость расправы, элита осознала опасность повторения мятежей. Отказ от повторного введения подушного налога и постепенное смягчение феодального законодательства стали не проявлением милосердия, а вынужденным отступлением.
Серьёзный удар был нанесён и по авторитету Римско-католической церкви. Эпидемия обнажила разрыв между провозглашаемыми идеалами и реальной практикой: священники, исполнявшие свой долг, погибали чаще тех, кто избегал контактов с паствой. В результате выживали, как правило, менее преданные клирики. На этом фоне десятина, взимавшаяся даже в годы голода, и продажа индульгенций начали восприниматься как циничная эксплуатация.
Параллельно рос интерес к альтернативным формам духовности: усиливались еретические движения, критиковавшие роскошь и нравственное падение клира. В монастырях участились случаи нарушения обетов – от тайных браков до присвоения церковного имущества. Эти процессы, хоть и не сразу, подготовили почву для Реформации.
Кризис церкви усугублялся и её экономической ролью. Монастыри, владевшие обширными землями, столкнулись с теми же трудностями, что и светские феодалы: нехваткой рабочей силы, падением доходов, необходимостью пересмотра отношений с крестьянами. Однако, в отличие от знати, духовенству было труднее опираться на военную силу или политические союзы. Попытки сохранить контроль с помощью инквизиции и подавления инакомыслия лишь усиливали отчуждение паствы.
Чёрная смерть стала одним из ранних катализаторов распада средневекового порядка. Дефицит рабочей силы перераспределил экономическую власть в пользу низших сословий, крестьянские восстания показали уязвимость феодальной иерархии, а духовный кризис церкви подорвал её авторитет. Последовавший рост городов открыл дорогу новой эпохе.
Братья Гракхи
Картина: «Триумф Смерти» из рукописи «Триумфы» Петрарки, Франция, XV век
Чёрная смерть, опустошившая Европу в середине XIV века, стала не только демографической катастрофой, но и мощным фактором трансформации средневекового порядка.
К 1420 году в некоторых регионах смертность достигала 60–70% населения. Особенно пострадали низшие слои общества – крестьяне и горожане, чьи условия жизни способствовали стремительному распространению болезни. Аристократия, укрывшаяся в замках, понесла сравнительно меньшие потери.
Резкое сокращение рабочей силы коренным образом изменило экономические отношения. Земля, ранее считавшаяся основным источником богатства, обесценилась из-за избытка, тогда как крестьянский труд превратился в дефицитный ресурс. Выжившие крестьяне, осознав свою возросшую значимость, стали добиваться смягчения повинностей, повышения оплаты и расширения личных свобод. Феодалы, отказывавшиеся идти на уступки, рисковали потерять работников: крестьяне просто убегали туда, где условия были выгоднее.
Феодальные государства стремились сохранить прежний порядок. В Англии, например, Закон о трудящихся 1351 года зафиксировал оплату труда на уровне, существовавшем до эпидемии. Однако рыночные реалии взяли верх над законодательными запретами: конкуренция за рабочие руки вынуждала землевладельцев идти на уступки, подрывая систему, основанную на принудительном труде.
Кульминацией нарастающего социального напряжения стало восстание Уота Тайлера в 1381 году, вызванное введением подушного налога. Тысячи крестьян выдвинули требования, выходившие за рамки традиционного протеста: отмена крепостного права, снижение арендных платежей, юридические гарантии прав в форме письменных хартий.
В ходе переговоров с королём Ричардом II восставшие добились формального согласия на выполнение этих условий. Однако вскоре король изменил позицию: во время повторной встречи Уот Тайлер был убит, а королевские войска начали репрессии. Крестьян, найденных с хартиями – символами «освобождения», выданными самим Ричардом II, казнили за «измену».
Несмотря на жестокость расправы, элита осознала опасность повторения мятежей. Отказ от повторного введения подушного налога и постепенное смягчение феодального законодательства стали не проявлением милосердия, а вынужденным отступлением.
Серьёзный удар был нанесён и по авторитету Римско-католической церкви. Эпидемия обнажила разрыв между провозглашаемыми идеалами и реальной практикой: священники, исполнявшие свой долг, погибали чаще тех, кто избегал контактов с паствой. В результате выживали, как правило, менее преданные клирики. На этом фоне десятина, взимавшаяся даже в годы голода, и продажа индульгенций начали восприниматься как циничная эксплуатация.
Параллельно рос интерес к альтернативным формам духовности: усиливались еретические движения, критиковавшие роскошь и нравственное падение клира. В монастырях участились случаи нарушения обетов – от тайных браков до присвоения церковного имущества. Эти процессы, хоть и не сразу, подготовили почву для Реформации.
Кризис церкви усугублялся и её экономической ролью. Монастыри, владевшие обширными землями, столкнулись с теми же трудностями, что и светские феодалы: нехваткой рабочей силы, падением доходов, необходимостью пересмотра отношений с крестьянами. Однако, в отличие от знати, духовенству было труднее опираться на военную силу или политические союзы. Попытки сохранить контроль с помощью инквизиции и подавления инакомыслия лишь усиливали отчуждение паствы.
Чёрная смерть стала одним из ранних катализаторов распада средневекового порядка. Дефицит рабочей силы перераспределил экономическую власть в пользу низших сословий, крестьянские восстания показали уязвимость феодальной иерархии, а духовный кризис церкви подорвал её авторитет. Последовавший рост городов открыл дорогу новой эпохе.
Братья Гракхи
Картина: «Триумф Смерти» из рукописи «Триумфы» Петрарки, Франция, XV век
Швейцарцы: первая современная пехота
В XV–XVI веках европейские войны изменились благодаря швейцарским наёмникам – дисциплинированным, жестоким и новаторским. Их путь к славе начался с борьбы против императоров Священной Римской империи и Бургундии. Швейцарцы показали, что основой военной революции был не только порох, но и организация армии. Военный историк Ханс Дельбрюк справедливо назвал их «первой настоящей пехотой».
К концу XIV века, отбив атаки Австрии, швейцарцы завершили процесс образования Союза кантонов. Основой же военного единства стала Земпахская грамота (1393 г.) – свод правил, регулирующий дисциплину, запрет грабежей, защиту мирного населения и церквей. Хотя каждый кантон сохранял автономию в организации войск, общие принципы позволили разрозненным отрядам объединяться в трудный час.
Республиканские кантоны формировали армию через прямую мобилизацию, разделённую на три категории: Auszug – первая линия из неженатых юношей 18–30 лет; Landwehr – резерв из мужчин, способных временно оставить хозяйство; и Landsturm – всеобщее ополчение на крайний случай. Отряды объединялись в армию, но сохраняли автономию: каждый кантон подчинялся своему командованию, а общая стратегия определялась на совете полководцев.
Швейцария, не столь богатая по меркам времени, не имела своей артиллерии и кавалерии, а солдаты часто вооружались за счёт трофеев. Основным оружием была дешевая алебарда, позже – пики длиной 4–5 метров. Доспехи распределялись неравномерно: самые защищённые бойцы прикрывали менее укомплектованных собратьев.
Главной защитой оставались строй и дисциплина – плотные каре по 30–50 рядов в глубину, с алебардистами в центре и пикинёрами по периметру. Кавалерия попросту не могла пробить швейцарцев и становилась бесполезной против каре.
Несмотря на оборонительный потенциал, тактика швейцарцев была агрессивной и гибкой. Армия делилась на авангард, главные силы и арьергард, наступая в шахматном порядке или колонной. Даже на сложном рельефе они сохраняли удивительную мобильность, обрушиваясь на врага до того, как тот успевал подготовиться.
При наступлении отряды стрелков шли перед авангардом и вступали в бой, чтобы дать возможность каре занять позиции. Когда каре были готовы, стрелки отступали к тылу и флангам, пешие колонны приближались к противнику и опускали пики, стремясь как можно быстрее сломить строй врага.
Швейцарцы прославились тем, что не брали пленных, предпочитая убивать всех захваченных врагов. Это объяснялось слабой логистикой: у них не было ресурсов для содержания пленных. Такая практика поддерживала дисциплину, не давая солдатам покидать строй ради захвата ценных дворян, а также подрывала мораль противника.
Швейцарцы также отличались экономичностью: их временные армии стоили дешевле, чем постоянные или наёмные, а отсутствие кавалерии также снижало затраты.
Но такая армия обладала своими недостатками. Швейцарские каре требовали большой концентрации людей, что делало их крайне уязвимыми для артиллерии. Кроме того, они плохо справлялись с осадами: у них почти не было тяжёлой артиллерии, а как ополченцы они не были готовы долго оставаться в армии, предпочитая скорее вернуться домой.
Швейцарцы были также неспособны к преследованию: из-за тяжести пехотных копий и отсутствия кавалерии многие враги уходили, перестраивались и продолжали войну.
Тем не менее, после своих сокрушительных побед европейские полководцы стремились заполучить их в свои армии. Те, кто не мог или не хотел, искали способы сломить их каре: император Максимилиан создал ландскнехтов, а Гонсало де Кардова использовал подвижных испанцев с короткими мечами и баклерами.
Швейцарцы не смогли долго сохранять самостоятельное превосходство, и вскоре их тактика стала частью армий других стран – с добавлением кавалерии и артиллерии, иронично, во многом по образцу их бывших врагов – бургундцев.
Братья Гракхи
Картина: Битва при Земпахе, 1386 год. Победа швейцарцев, по легенде, стала возможна благодаря героической смерти крестьянина Арнольда Винкельрида, который, бросившись на пики габсбургских солдат, прорвал строй и открыл путь к атаке.
В XV–XVI веках европейские войны изменились благодаря швейцарским наёмникам – дисциплинированным, жестоким и новаторским. Их путь к славе начался с борьбы против императоров Священной Римской империи и Бургундии. Швейцарцы показали, что основой военной революции был не только порох, но и организация армии. Военный историк Ханс Дельбрюк справедливо назвал их «первой настоящей пехотой».
К концу XIV века, отбив атаки Австрии, швейцарцы завершили процесс образования Союза кантонов. Основой же военного единства стала Земпахская грамота (1393 г.) – свод правил, регулирующий дисциплину, запрет грабежей, защиту мирного населения и церквей. Хотя каждый кантон сохранял автономию в организации войск, общие принципы позволили разрозненным отрядам объединяться в трудный час.
Республиканские кантоны формировали армию через прямую мобилизацию, разделённую на три категории: Auszug – первая линия из неженатых юношей 18–30 лет; Landwehr – резерв из мужчин, способных временно оставить хозяйство; и Landsturm – всеобщее ополчение на крайний случай. Отряды объединялись в армию, но сохраняли автономию: каждый кантон подчинялся своему командованию, а общая стратегия определялась на совете полководцев.
Швейцария, не столь богатая по меркам времени, не имела своей артиллерии и кавалерии, а солдаты часто вооружались за счёт трофеев. Основным оружием была дешевая алебарда, позже – пики длиной 4–5 метров. Доспехи распределялись неравномерно: самые защищённые бойцы прикрывали менее укомплектованных собратьев.
Главной защитой оставались строй и дисциплина – плотные каре по 30–50 рядов в глубину, с алебардистами в центре и пикинёрами по периметру. Кавалерия попросту не могла пробить швейцарцев и становилась бесполезной против каре.
Несмотря на оборонительный потенциал, тактика швейцарцев была агрессивной и гибкой. Армия делилась на авангард, главные силы и арьергард, наступая в шахматном порядке или колонной. Даже на сложном рельефе они сохраняли удивительную мобильность, обрушиваясь на врага до того, как тот успевал подготовиться.
При наступлении отряды стрелков шли перед авангардом и вступали в бой, чтобы дать возможность каре занять позиции. Когда каре были готовы, стрелки отступали к тылу и флангам, пешие колонны приближались к противнику и опускали пики, стремясь как можно быстрее сломить строй врага.
Швейцарцы прославились тем, что не брали пленных, предпочитая убивать всех захваченных врагов. Это объяснялось слабой логистикой: у них не было ресурсов для содержания пленных. Такая практика поддерживала дисциплину, не давая солдатам покидать строй ради захвата ценных дворян, а также подрывала мораль противника.
Швейцарцы также отличались экономичностью: их временные армии стоили дешевле, чем постоянные или наёмные, а отсутствие кавалерии также снижало затраты.
Но такая армия обладала своими недостатками. Швейцарские каре требовали большой концентрации людей, что делало их крайне уязвимыми для артиллерии. Кроме того, они плохо справлялись с осадами: у них почти не было тяжёлой артиллерии, а как ополченцы они не были готовы долго оставаться в армии, предпочитая скорее вернуться домой.
Швейцарцы были также неспособны к преследованию: из-за тяжести пехотных копий и отсутствия кавалерии многие враги уходили, перестраивались и продолжали войну.
Тем не менее, после своих сокрушительных побед европейские полководцы стремились заполучить их в свои армии. Те, кто не мог или не хотел, искали способы сломить их каре: император Максимилиан создал ландскнехтов, а Гонсало де Кардова использовал подвижных испанцев с короткими мечами и баклерами.
Швейцарцы не смогли долго сохранять самостоятельное превосходство, и вскоре их тактика стала частью армий других стран – с добавлением кавалерии и артиллерии, иронично, во многом по образцу их бывших врагов – бургундцев.
Братья Гракхи
Картина: Битва при Земпахе, 1386 год. Победа швейцарцев, по легенде, стала возможна благодаря героической смерти крестьянина Арнольда Винкельрида, который, бросившись на пики габсбургских солдат, прорвал строй и открыл путь к атаке.
Интриги семьи Дука: как Византия потеряла Анатолию
Историю Византии можно рассматривать как череду катастроф (нашествия славян, арабов, сельджуков, крестоносцев, османов) и попыток восстановиться. Но не меньше вреда империи наносили внутренние проблемы — прежде всего отсутствие работающей системы наследования, что открывало путь к власти знатным семьям через заговоры и интриги. Одной из таких династий стали Дуки, чьё правление оказалось роковым для государства.
В 1059 году тяжело больной Исаак I Комнин поддался уговорам Михаила Пселла — главного интеллектуала при дворе — и отрёкся от престола в пользу Константина Дуки. Константин происходил из знатной семьи, но не обладал выдающимися навыками, а скорее был полезен как удобная фигура для управления страной, не мешающая интересам знати.
Константин был набожным, умеренным и справедливым, но также оказался крайне бережливым государем. Как отмечал сам Пселл: «Его желанием было улаживать дела с народами не войнами, а дарами и иными милостями, и делал он это с двумя целями: чтобы не тратить много денег на войско и самому наслаждаться безмятежной жизнью».
Политика сокращения военных расходов вскоре дала первые «плоды». В 1064 году тюркское племя узов опустошило Фракию, а сельджуки захватили Ани — столицу Армении. В 1067 году враг вторгся в восточные районы Малой Азии.
В том же году Константин умер. Перед смертью он добился клятвы от своей жены Евдокии, что она не вступит в новый брак и сохранит власть для своих сыновей. Однако Евдокия убедила сенат в необходимости брака якобы с братом патриарха — союзником рода Дука. Получив разрешение, она внезапно вышла замуж за Романа Диогена — представителя военной аристократии, ставшего императором в 1068 году.
Роман IV стремился отстранить от власти род Дука — Иоанна, брата покойного императора, и его сына Андроника. Последнего он взял с собой в военные походы, чтобы держать под наблюдением.
Роман провёл ряд успешных кампаний против сельджуков и старался сдерживать турецкую кавалерию, однако решающего успеха не добился. В 1071 году произошла битва при Манцикерте, в которой византийская армия, изнурённая маршем, была внезапно атакована. Крах был ускорен предательством Андроника Дуки, командовавшего резервом. Узнав о сражении, он распространил слух о гибели императора и отвёл свои войска, не оказав поддержки.
После пленения Романа сельджуками он был вскоре отпущен, но по возвращении узнал, что был свергнут. Иоанн и Андроник организовали переворот и возвели на трон Михаила VII — сына Евдокии и Константина.
Михаил оказался слабым правителем, зависимым от более опытных фигур. Сначала реальной властью обладал его дядя Иоанн Дука, затем — евнух Никифориц, который убедил императора отстраниться от семьи. В 1074 году Иоанн и Андроник были отправлены подавлять восстание, едва спаслись и вскоре вышли из политической жизни: Иоанн удалился в монастырь, а Андроник долго страдал от полученных ран.
Михаил пренебрегал нуждами армии и часто не выплачивал жалование солдатам. Один из отрядов, пришедших добиваться справедливости, был предательски атакован, когда их просили спешиться и разоружиться перед подачей петиции императору.
К 1073 году сельджуки начали массированное наступление и к 1080 году захватили почти всю восточную Анатолию. В это же время в империи началась инфляция из-за постоянной порчи монеты.
В 1078 году мятежный полководец Никифор Вотаниат захватил столицу. Михаил VII отрёкся и ушёл в монастырь. Вотаниат не смог удержать власть, и в 1081 году был свергнут энергичным Алексеем Комниным.
Иоанн Дука, тесть Алексея, поддержал молодого полководца — именно он убедил гарнизон Константинополя впустить Алексея в город. Иоанн оставался советником нового императора до своей смерти. Михаил VII до конца жизни жил в монастыре.
После воцарения Алексея Комнина династия Дука потеряла былое влияние. Таким образом завершилось их участие в жизни империи. Византия смогла пережить очередной кризис, но утрата Анатолии стала шагом к её необратимому упадку.
Братья Гракхи
Миниатюра: Михаил VII рядом с отцом Константином X и матерью Евдокией, ~1060 г.
Историю Византии можно рассматривать как череду катастроф (нашествия славян, арабов, сельджуков, крестоносцев, османов) и попыток восстановиться. Но не меньше вреда империи наносили внутренние проблемы — прежде всего отсутствие работающей системы наследования, что открывало путь к власти знатным семьям через заговоры и интриги. Одной из таких династий стали Дуки, чьё правление оказалось роковым для государства.
В 1059 году тяжело больной Исаак I Комнин поддался уговорам Михаила Пселла — главного интеллектуала при дворе — и отрёкся от престола в пользу Константина Дуки. Константин происходил из знатной семьи, но не обладал выдающимися навыками, а скорее был полезен как удобная фигура для управления страной, не мешающая интересам знати.
Константин был набожным, умеренным и справедливым, но также оказался крайне бережливым государем. Как отмечал сам Пселл: «Его желанием было улаживать дела с народами не войнами, а дарами и иными милостями, и делал он это с двумя целями: чтобы не тратить много денег на войско и самому наслаждаться безмятежной жизнью».
Политика сокращения военных расходов вскоре дала первые «плоды». В 1064 году тюркское племя узов опустошило Фракию, а сельджуки захватили Ани — столицу Армении. В 1067 году враг вторгся в восточные районы Малой Азии.
В том же году Константин умер. Перед смертью он добился клятвы от своей жены Евдокии, что она не вступит в новый брак и сохранит власть для своих сыновей. Однако Евдокия убедила сенат в необходимости брака якобы с братом патриарха — союзником рода Дука. Получив разрешение, она внезапно вышла замуж за Романа Диогена — представителя военной аристократии, ставшего императором в 1068 году.
Роман IV стремился отстранить от власти род Дука — Иоанна, брата покойного императора, и его сына Андроника. Последнего он взял с собой в военные походы, чтобы держать под наблюдением.
Роман провёл ряд успешных кампаний против сельджуков и старался сдерживать турецкую кавалерию, однако решающего успеха не добился. В 1071 году произошла битва при Манцикерте, в которой византийская армия, изнурённая маршем, была внезапно атакована. Крах был ускорен предательством Андроника Дуки, командовавшего резервом. Узнав о сражении, он распространил слух о гибели императора и отвёл свои войска, не оказав поддержки.
После пленения Романа сельджуками он был вскоре отпущен, но по возвращении узнал, что был свергнут. Иоанн и Андроник организовали переворот и возвели на трон Михаила VII — сына Евдокии и Константина.
Михаил оказался слабым правителем, зависимым от более опытных фигур. Сначала реальной властью обладал его дядя Иоанн Дука, затем — евнух Никифориц, который убедил императора отстраниться от семьи. В 1074 году Иоанн и Андроник были отправлены подавлять восстание, едва спаслись и вскоре вышли из политической жизни: Иоанн удалился в монастырь, а Андроник долго страдал от полученных ран.
Михаил пренебрегал нуждами армии и часто не выплачивал жалование солдатам. Один из отрядов, пришедших добиваться справедливости, был предательски атакован, когда их просили спешиться и разоружиться перед подачей петиции императору.
К 1073 году сельджуки начали массированное наступление и к 1080 году захватили почти всю восточную Анатолию. В это же время в империи началась инфляция из-за постоянной порчи монеты.
В 1078 году мятежный полководец Никифор Вотаниат захватил столицу. Михаил VII отрёкся и ушёл в монастырь. Вотаниат не смог удержать власть, и в 1081 году был свергнут энергичным Алексеем Комниным.
Иоанн Дука, тесть Алексея, поддержал молодого полководца — именно он убедил гарнизон Константинополя впустить Алексея в город. Иоанн оставался советником нового императора до своей смерти. Михаил VII до конца жизни жил в монастыре.
После воцарения Алексея Комнина династия Дука потеряла былое влияние. Таким образом завершилось их участие в жизни империи. Византия смогла пережить очередной кризис, но утрата Анатолии стала шагом к её необратимому упадку.
Братья Гракхи
Миниатюра: Михаил VII рядом с отцом Константином X и матерью Евдокией, ~1060 г.
Карикатуры времён Французской революции
Визуальная сатира стала важным оружием Французской революции. Через карикатуру художники обличали несправедливость старого режима и выражали революционные чаяния. Рассмотрим несколько ярких примеров.
«Le Peuple sous l'Ancien Régime» (Народ под старым порядком)
На этой карикатуре изображены Людовик XVI, епископ и дворянин, которые верхом сидят на согбенном человеке, символизирующем народ. У народа завязаны глаза, он закован в цепи и ползёт на коленях. Царь хлещет его плетью, священник держит пергамент с надписью «Inquisition», а дворянин вцепился ему в плечо. Это визуальное воплощение социальной несправедливости дореволюционной Франции, когда духовенство и знать паразитировали на страданиях третьего сословия.
«La Romaine aristocratique» (Аристократическая римлянка)
На второй гравюре центральную роль играет чудовищная фигура в доспехах, олицетворяющая извращённую справедливость. В её руках – весы, в которых взвешивается представитель третьего сословия. На заднем плане – священник и дворянин, прогуливающиеся рядом с огромной свиньёй. Эта сцена иронически критикует продажность и моральное разложение знати и церкви, высмеивая идею «аристократической добродетели».
«Adieu Bastille» (Прощай, Бастилия)
Третья карикатура посвящена разрушению Бастилии – ключевому символу революции. В центре – фигура в красном камзоле, играющая на волынке. У его ног – лев в цепи, возможно символизирующий угнетённую силу народа. Левая нога волынщика стоит на игровой доске, к дальней части которой привязана верёвка. Она проходит через ноги аристократа и священника, заставляя их танцевать при каждом его движении. На заднем плане – сцена штурма Бастилии. Карикатура символизирует триумф народа.
Братья Гракхи
Визуальная сатира стала важным оружием Французской революции. Через карикатуру художники обличали несправедливость старого режима и выражали революционные чаяния. Рассмотрим несколько ярких примеров.
«Le Peuple sous l'Ancien Régime» (Народ под старым порядком)
На этой карикатуре изображены Людовик XVI, епископ и дворянин, которые верхом сидят на согбенном человеке, символизирующем народ. У народа завязаны глаза, он закован в цепи и ползёт на коленях. Царь хлещет его плетью, священник держит пергамент с надписью «Inquisition», а дворянин вцепился ему в плечо. Это визуальное воплощение социальной несправедливости дореволюционной Франции, когда духовенство и знать паразитировали на страданиях третьего сословия.
«La Romaine aristocratique» (Аристократическая римлянка)
На второй гравюре центральную роль играет чудовищная фигура в доспехах, олицетворяющая извращённую справедливость. В её руках – весы, в которых взвешивается представитель третьего сословия. На заднем плане – священник и дворянин, прогуливающиеся рядом с огромной свиньёй. Эта сцена иронически критикует продажность и моральное разложение знати и церкви, высмеивая идею «аристократической добродетели».
«Adieu Bastille» (Прощай, Бастилия)
Третья карикатура посвящена разрушению Бастилии – ключевому символу революции. В центре – фигура в красном камзоле, играющая на волынке. У его ног – лев в цепи, возможно символизирующий угнетённую силу народа. Левая нога волынщика стоит на игровой доске, к дальней части которой привязана верёвка. Она проходит через ноги аристократа и священника, заставляя их танцевать при каждом его движении. На заднем плане – сцена штурма Бастилии. Карикатура символизирует триумф народа.
Братья Гракхи
Тысячелетие Птолемея: устройство Вселенной в Античности и Средневековье
В 1962 году философ Томас Кун в работе «Структура научных революций» предложил один из первых системных взглядов на развитие науки. В его теории ключевым понятием стала парадигма — совокупность идей, методов и представлений, через которые человечество познаёт мир. Смена парадигмы означает научную революцию, полностью меняющую прежнюю картину мира.
Но между революциями — долгая дорога рутины, когда исследователи занимаются уточнением и дополнением господствующей теории. Такой период может длиться веками — пока накопленные противоречия не будут разрешены новой теорией.
Одной из первых и самых долгоживущих парадигм стала геоцентрическая модель мира в астрономии — представление о том, что Земля находится в центре Вселенной. Её основа была заложена ещё в трудах Аристотеля в IV веке до н. э, а завершена Клавдием Птолемеем во II веке н. э.
Согласно Аристотелю, космос имел форму сферы, был вечным и неподвижным. За его пределами не существовало ни пространства, ни времени. В центре располагалась Земля; за ней — Луна и другие планеты. Космос делился на две области: подлунную (земной мир, где всё рождается, развивается и умирает) и надлунную (высший мир вечного и неизменного, где царят только круговые движения небесных тел).
Весь космос, по его мнению, был наполнен неким пятым элементом — эфиром, тогда как земной мир состоял из четырёх классических стихий: земли, воды, воздуха и огня.
Однако, несмотря на свою системность, эта модель не давала реальных инструментов для точного предсказания движения небесных тел.
Настоящий прорыв совершил Клавдий Птолемей. Взяв аристотелевскую модель за основу, он поставил перед собой практическую цель — объяснить и описать видимое движение планет. Для этого он использовал разработанную ранее теорию эпициклов: по ней, планета движется по малой окружности (эпициклу), центр которой, в свою очередь, вращается вокруг Земли.
Такое сложное движение объясняло, почему планеты на небе иногда замедляются, движутся вспять и затем снова идут вперёд. Это же объясняло смену времён года: солнце, вращаясь по эпициклу, то отдалялось, то приближалось.
Птолемей распространил эту модель на все известные планеты, столкнувшись с их неравномерным движением. Сегодня мы понимаем, что это связано с наблюдением с вращающейся Земли. Для точности он ввёл дополнительную окружность — деферент, центр которой был смещён от Земли. Планета вращалась вокруг эпицикла, а эпицикл — вокруг деферента, что позволяло описывать петлеобразные траектории.
Кроме того, Птолемею пришлось учитывать видимые колебания в траекториях, связанные с наклоном земной оси. Так как Земля считалась неподвижной, этот наклон придали эпициклам и деферентам.
Результатом его труда стала модель, которая впервые позволила с высокой точностью предсказывать движения небесных тел, особенно Марса, Юпитера и Сатурна. Его главный труд — «Альмагест» — на тысячелетие определил историю астрономии.
Для католической церкви это была удобная картина мира: Земля в центре Вселенной, человек — в центре творения. Но развитие торговли и кораблестроения заставляло моряков уходить всё дальше. Для навигации им нужно было точно предсказывать движение планет. Однако фактическое движение планет немного отличалось от теории, и для каждого небесного тела вводили дополнительные эпициклы. В итоге система усложнялась, теряла стройность, а вычисления становились всё труднее.
Ещё в XIII веке кастильский король Альфонсо X говорил, что если бы присутствовал при сотворении мира, точно посоветовал бы Богу сделать его проще.
Последними сторонниками птолемеевской модели стали немецкие астрономы Георг Пурбах и Региомонтан, в XV веке попытавшиеся усовершенствовать старую систему. Несмотря на то, что они приложили немало усилий для развития устаревшей модели, именно они проложили путь к научной революции.
Вскоре центром Вселенной станет Солнце. Идея, за которую новым астрономам предстоит бороться — подчас ценой своей жизни.
Братья Гракхи
Иллюстрация: Орбиты Птолемея в «Harmonia Macrocosmica»
В 1962 году философ Томас Кун в работе «Структура научных революций» предложил один из первых системных взглядов на развитие науки. В его теории ключевым понятием стала парадигма — совокупность идей, методов и представлений, через которые человечество познаёт мир. Смена парадигмы означает научную революцию, полностью меняющую прежнюю картину мира.
Но между революциями — долгая дорога рутины, когда исследователи занимаются уточнением и дополнением господствующей теории. Такой период может длиться веками — пока накопленные противоречия не будут разрешены новой теорией.
Одной из первых и самых долгоживущих парадигм стала геоцентрическая модель мира в астрономии — представление о том, что Земля находится в центре Вселенной. Её основа была заложена ещё в трудах Аристотеля в IV веке до н. э, а завершена Клавдием Птолемеем во II веке н. э.
Согласно Аристотелю, космос имел форму сферы, был вечным и неподвижным. За его пределами не существовало ни пространства, ни времени. В центре располагалась Земля; за ней — Луна и другие планеты. Космос делился на две области: подлунную (земной мир, где всё рождается, развивается и умирает) и надлунную (высший мир вечного и неизменного, где царят только круговые движения небесных тел).
Весь космос, по его мнению, был наполнен неким пятым элементом — эфиром, тогда как земной мир состоял из четырёх классических стихий: земли, воды, воздуха и огня.
Однако, несмотря на свою системность, эта модель не давала реальных инструментов для точного предсказания движения небесных тел.
Настоящий прорыв совершил Клавдий Птолемей. Взяв аристотелевскую модель за основу, он поставил перед собой практическую цель — объяснить и описать видимое движение планет. Для этого он использовал разработанную ранее теорию эпициклов: по ней, планета движется по малой окружности (эпициклу), центр которой, в свою очередь, вращается вокруг Земли.
Такое сложное движение объясняло, почему планеты на небе иногда замедляются, движутся вспять и затем снова идут вперёд. Это же объясняло смену времён года: солнце, вращаясь по эпициклу, то отдалялось, то приближалось.
Птолемей распространил эту модель на все известные планеты, столкнувшись с их неравномерным движением. Сегодня мы понимаем, что это связано с наблюдением с вращающейся Земли. Для точности он ввёл дополнительную окружность — деферент, центр которой был смещён от Земли. Планета вращалась вокруг эпицикла, а эпицикл — вокруг деферента, что позволяло описывать петлеобразные траектории.
Кроме того, Птолемею пришлось учитывать видимые колебания в траекториях, связанные с наклоном земной оси. Так как Земля считалась неподвижной, этот наклон придали эпициклам и деферентам.
Результатом его труда стала модель, которая впервые позволила с высокой точностью предсказывать движения небесных тел, особенно Марса, Юпитера и Сатурна. Его главный труд — «Альмагест» — на тысячелетие определил историю астрономии.
Для католической церкви это была удобная картина мира: Земля в центре Вселенной, человек — в центре творения. Но развитие торговли и кораблестроения заставляло моряков уходить всё дальше. Для навигации им нужно было точно предсказывать движение планет. Однако фактическое движение планет немного отличалось от теории, и для каждого небесного тела вводили дополнительные эпициклы. В итоге система усложнялась, теряла стройность, а вычисления становились всё труднее.
Ещё в XIII веке кастильский король Альфонсо X говорил, что если бы присутствовал при сотворении мира, точно посоветовал бы Богу сделать его проще.
Последними сторонниками птолемеевской модели стали немецкие астрономы Георг Пурбах и Региомонтан, в XV веке попытавшиеся усовершенствовать старую систему. Несмотря на то, что они приложили немало усилий для развития устаревшей модели, именно они проложили путь к научной революции.
Вскоре центром Вселенной станет Солнце. Идея, за которую новым астрономам предстоит бороться — подчас ценой своей жизни.
Братья Гракхи
Иллюстрация: Орбиты Птолемея в «Harmonia Macrocosmica»
