«Финикийская схема» таки сумела снять несколько слоёв бронзы, которыми Уэс последние несколько лет был покрыт как режиссёр.
Чуть менее контрастная, местами так и вовсе пасмурная цветовая палитра, колоритнейший главный герой, который одновременно шарж на всех укоренённых в масскульте империалистов и вполне себе по-андерсоновски тонкая, язвительная фигура и уже привычный набор сентиментальных бородатых анекдотов в придачу.
Собственно, единственная борода, которая смущает – та, за которой прячется Бенедикт Камбербэтч (даже монструозное камео Билла Мюррея выглядит на порядок изящнее); в остальном же это компактная модернистская мозаика, из которой рождается на удивление трогательный орнамент.
Во многом, конечно, это заслуга Бенисио Дель Торо – слишком пластичного, живого, едва ли зависящего от воли творца-демиурга актёра: он находит в характере Жа-Жа Корда и комическое, и трагическое измерение, постоянно играя на разнице потенциалов между ним и Мией Триплтон (непо-беби Кейт Уинслет – и, как водится, главный просчёт каста) и лениво заправляя в носки баскетбольный дуэт Хэнкса и Крэнстона (!).
Ну и история на самом деле – не про клишированное перерождение на пороге скорой смерти, а извилистую одиссею отца к дочери между Сциллой капитализма и Харибдой католицизма; шпионские страсти, какие на сей раз и не снились Итану Ханту.
Отлавливайте у себя сеансы параллельного импорта.
Чуть менее контрастная, местами так и вовсе пасмурная цветовая палитра, колоритнейший главный герой, который одновременно шарж на всех укоренённых в масскульте империалистов и вполне себе по-андерсоновски тонкая, язвительная фигура и уже привычный набор сентиментальных бородатых анекдотов в придачу.
Собственно, единственная борода, которая смущает – та, за которой прячется Бенедикт Камбербэтч (даже монструозное камео Билла Мюррея выглядит на порядок изящнее); в остальном же это компактная модернистская мозаика, из которой рождается на удивление трогательный орнамент.
Во многом, конечно, это заслуга Бенисио Дель Торо – слишком пластичного, живого, едва ли зависящего от воли творца-демиурга актёра: он находит в характере Жа-Жа Корда и комическое, и трагическое измерение, постоянно играя на разнице потенциалов между ним и Мией Триплтон (непо-беби Кейт Уинслет – и, как водится, главный просчёт каста) и лениво заправляя в носки баскетбольный дуэт Хэнкса и Крэнстона (!).
Ну и история на самом деле – не про клишированное перерождение на пороге скорой смерти, а извилистую одиссею отца к дочери между Сциллой капитализма и Харибдой католицизма; шпионские страсти, какие на сей раз и не снились Итану Ханту.
Отлавливайте у себя сеансы параллельного импорта.
По случаю пятницы 13-го хотел посоветовать вам какой-нибудь хоррор, но вдруг понял, что страшнее Hurry Up Tomorrow – прилюдной психотерапии певца The Weeknd – я в этом году ещё ничего не смотрел.
Полуторачасовой сдавленный нарциссический всхлип, в котором сгинули талантливый режиссёр Трей Эдвард Шульц, лезущие из кожи вон артисты Ортега и Кеоган и оператор Чейзи Ирвин, явно непроинформированный о том, что они не визуализируют музыкальный альбом, а снимают художественное кино.
Было очень больно, но не в совсем нужных местах.
Полуторачасовой сдавленный нарциссический всхлип, в котором сгинули талантливый режиссёр Трей Эдвард Шульц, лезущие из кожи вон артисты Ортега и Кеоган и оператор Чейзи Ирвин, явно непроинформированный о том, что они не визуализируют музыкальный альбом, а снимают художественное кино.
Было очень больно, но не в совсем нужных местах.
Один из самых приятных сюрпризов сезона – анимационный «Хищник: Убийца убийц».
Три новеллы – с викингами, самураями и лётчиком времён Второй Мировой – сшиваются в единый нарратив при помощи излюбленных методов франшизы, сталкивающих человеческую изворотливость против хищнических оголённых инстинктов.
Не все новеллы написаны и отрисованы одинаково хорошо – так, лучшей, безусловно, остаётся вторая, острая, как самурайский клинок, и печальная, как хокку про падающий за окном снег, – однако за час с небольшим Трахтенбергу удалось реализовать немало перспективных экшен-концептов.
Тут вам и иллюзия агрессивного длинного кадра, и всё ещё немыслимая, судя по всему, для Голливуда смена эпох и локаций, и углубление в мир одного из самых брутальных киномонстров в истории, и неожиданно плотная, если где-то и в ущерб целостности, динамика.
Едва ли это достойный повод, чтобы саботировать непререкаемый авторитет оригинала, но, например, после во всех смыслах провального сезона «Любви, смерти и роботов» – это на удивление тонизирующий бальзам на душу; теперь и правда начинаю считать дни до Badlands.
Три новеллы – с викингами, самураями и лётчиком времён Второй Мировой – сшиваются в единый нарратив при помощи излюбленных методов франшизы, сталкивающих человеческую изворотливость против хищнических оголённых инстинктов.
Не все новеллы написаны и отрисованы одинаково хорошо – так, лучшей, безусловно, остаётся вторая, острая, как самурайский клинок, и печальная, как хокку про падающий за окном снег, – однако за час с небольшим Трахтенбергу удалось реализовать немало перспективных экшен-концептов.
Тут вам и иллюзия агрессивного длинного кадра, и всё ещё немыслимая, судя по всему, для Голливуда смена эпох и локаций, и углубление в мир одного из самых брутальных киномонстров в истории, и неожиданно плотная, если где-то и в ущерб целостности, динамика.
Едва ли это достойный повод, чтобы саботировать непререкаемый авторитет оригинала, но, например, после во всех смыслах провального сезона «Любви, смерти и роботов» – это на удивление тонизирующий бальзам на душу; теперь и правда начинаю считать дни до Badlands.
Остался под большим впечатлением от «Сёрфера».
Это, по признаю самого Финнегана, австралийский оммаж на «Пловца» Сидни Поллака – только к притчевой, сюрреалистической форме прибавились элементы всевозможных –плуатейшенов с уклоном в типичную для позднего Кейджа бравурную эксцентрику.
И да, вероятно, в кульминации режиссёр начинает скользить по верхам; так, если в сценах выжигающего человечность остракизма создаётся впечатление, будто тебя огрели доской для сёрфинга по голове, то в момент вынужденного перехода к выводам кое-кому и самому ощутимо недостаёт воздуха («Вы все носите цепи как украшения!»).
Но это в любом случае кино, словно вышагнувшее к зрителю прямиком из красной книги; кукабара, выклёвывающая из душ каждого из нас не самые комфортные истины.
Многие, по понятным причинам, вспомнили «На гребне волны» и «Бойцовский клуб» – учитывая контекст, два самых очевидных референса на тему закаляющих (а затем и расплавляющих) сталь радиоактивных гимнов токсичной маскулинности; но «Сёрфер», по-моему, гораздо ближе к параноидальной трилогии Франкенхаймера в целом и Seconds (1966) в частности.
Поначалу культ вокруг персонажа Макмэхона (и какого Макмэхона!) строится на примитивном трайболизме, однако вся сюжетная коллизия сводится к тому, что право сильного всегда стоит не бесправии слабого; что оседлавший волну не товарищ стоящему на берегу; что страдания плоти в неолиберальном обществе не только укрепляют дух, но и разлагают характер; что мы, наконец, приобретаем новые шансы, так или иначе отнимая их у других.
Нужно ли говорить, что эта роль идеальная легла на Кейджа – актёра едва ли не самых эффектных карьерных взлётов и падений; безумием, наверное, было бы равнять его перформанс на то, что когда-то делал Ланкастер – но тот брасс, что они закатили на пару с Финнеганом, будет ещё долго расходится по морской кинематографической глади.
Это, по признаю самого Финнегана, австралийский оммаж на «Пловца» Сидни Поллака – только к притчевой, сюрреалистической форме прибавились элементы всевозможных –плуатейшенов с уклоном в типичную для позднего Кейджа бравурную эксцентрику.
И да, вероятно, в кульминации режиссёр начинает скользить по верхам; так, если в сценах выжигающего человечность остракизма создаётся впечатление, будто тебя огрели доской для сёрфинга по голове, то в момент вынужденного перехода к выводам кое-кому и самому ощутимо недостаёт воздуха («Вы все носите цепи как украшения!»).
Но это в любом случае кино, словно вышагнувшее к зрителю прямиком из красной книги; кукабара, выклёвывающая из душ каждого из нас не самые комфортные истины.
Многие, по понятным причинам, вспомнили «На гребне волны» и «Бойцовский клуб» – учитывая контекст, два самых очевидных референса на тему закаляющих (а затем и расплавляющих) сталь радиоактивных гимнов токсичной маскулинности; но «Сёрфер», по-моему, гораздо ближе к параноидальной трилогии Франкенхаймера в целом и Seconds (1966) в частности.
Поначалу культ вокруг персонажа Макмэхона (и какого Макмэхона!) строится на примитивном трайболизме, однако вся сюжетная коллизия сводится к тому, что право сильного всегда стоит не бесправии слабого; что оседлавший волну не товарищ стоящему на берегу; что страдания плоти в неолиберальном обществе не только укрепляют дух, но и разлагают характер; что мы, наконец, приобретаем новые шансы, так или иначе отнимая их у других.
Нужно ли говорить, что эта роль идеальная легла на Кейджа – актёра едва ли не самых эффектных карьерных взлётов и падений; безумием, наверное, было бы равнять его перформанс на то, что когда-то делал Ланкастер – но тот брасс, что они закатили на пару с Финнеганом, будет ещё долго расходится по морской кинематографической глади.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Ну, хотя бы появилась надежда, что мы получим выступление в жанре «так плохо, что уже хорошо».
И за эти две минуты абсолютно точно прозвучало больше смешных шуток, чем во всём «Миллионе способов потерять голову».
Повезло, что Макфарлейн здесь лишь продюсер, а не режиссёр.
И за эти две минуты абсолютно точно прозвучало больше смешных шуток, чем во всём «Миллионе способов потерять голову».
Повезло, что Макфарлейн здесь лишь продюсер, а не режиссёр.
Сиквел The Accountant получился на редкость бездарной и безыдейной копией с оригинала.
Если первая часть брала наглостью, то здесь в хаотически разбросанных сюжетных концептах появился расчёт – примерно та же эксплуатация переквалифицировавшихся в супергероев людей дождя, примерно те же парные сцены Бернтала и Аффлека, примерно те же сентиментальные аккорды и отягощённая твистами детективная интрига.
Разница в том, что О’Коннор из нестандартно мыслящего художника вдруг превратился в ремесленника – а это, в свою очередь, убило внутренний нерв некогда рискового предприятия; одно дело – игра с жанровыми конвенциями на студийные деньги, и совсем другое – удовлетворение коммерческого запроса от той же студии.
Словом, ещё одна формула успеха не прошла проверку калькулятором.
Если первая часть брала наглостью, то здесь в хаотически разбросанных сюжетных концептах появился расчёт – примерно та же эксплуатация переквалифицировавшихся в супергероев людей дождя, примерно те же парные сцены Бернтала и Аффлека, примерно те же сентиментальные аккорды и отягощённая твистами детективная интрига.
Разница в том, что О’Коннор из нестандартно мыслящего художника вдруг превратился в ремесленника – а это, в свою очередь, убило внутренний нерв некогда рискового предприятия; одно дело – игра с жанровыми конвенциями на студийные деньги, и совсем другое – удовлетворение коммерческого запроса от той же студии.
Словом, ещё одна формула успеха не прошла проверку калькулятором.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Тут у нас на подходе ещё один представитель во всех смыслах конвенционального музыкального байопика – но уж лучше про Спрингстина с Джереми Алленом Уайтом, чем про Дилана, но с Тимоти Шаламе.
При этом забавно, что Скотт Купер – на несколько порядков менее талантливый ремесленник, чем Мэнголд, но его лучшим фильмом был и остаётся Crazy Heart, что как минимум наводит на мысли про искреннее увлечение жанром.
При этом забавно, что Скотт Купер – на несколько порядков менее талантливый ремесленник, чем Мэнголд, но его лучшим фильмом был и остаётся Crazy Heart, что как минимум наводит на мысли про искреннее увлечение жанром.
В приливе воодушевления от «Сёрфера» решил чуть плотнее познакомиться с Финнеганом, скачал Nocebo – и так охуел, что у меня ещё несколько часов кровоточил дурнойглаз.
Это такой сердитая антикапиталистическая сентенция, до поры притворяющаяся чем-то вроде «Газового света», только с мистикой в виде владеющей чёрной магией филиппинки и образным рядом на уровне клещей-эксплуататоров, присосавшихся к податливому пролетарскому телу.
Сценарий настолько идиотский, что с первых же сцен выводит из строя обычно устойчивую к жанровым бульварным конструкциям Еву Грин; что Марк Стронг демонстрирует невозмутимость уровня расставленной по кадру дизайнерской мебели; что за хоррор отвечают сцены, в которых героине снится гигантский клещ, а потом она просыпается и видит, что тот же клещ сидит на её муже, а потом она ещё раз просыпается и видит…, впрочем, это, если наберётесь мужества, вы должны лицезреть самостоятельно.
Хочется, конечно, списать это кино на какой-нибудь кризисный этап, но у меня полное ощущение, будто Финнгеган в тот период вместо ковида подхватил какую-то агрессивную форму энцефалита; как мы помним, чтобы вылечиться, пришлось выбивать экстремальную путёвку на пляж.
Это такой сердитая антикапиталистическая сентенция, до поры притворяющаяся чем-то вроде «Газового света», только с мистикой в виде владеющей чёрной магией филиппинки и образным рядом на уровне клещей-эксплуататоров, присосавшихся к податливому пролетарскому телу.
Сценарий настолько идиотский, что с первых же сцен выводит из строя обычно устойчивую к жанровым бульварным конструкциям Еву Грин; что Марк Стронг демонстрирует невозмутимость уровня расставленной по кадру дизайнерской мебели; что за хоррор отвечают сцены, в которых героине снится гигантский клещ, а потом она просыпается и видит, что тот же клещ сидит на её муже, а потом она ещё раз просыпается и видит…, впрочем, это, если наберётесь мужества, вы должны лицезреть самостоятельно.
Хочется, конечно, списать это кино на какой-нибудь кризисный этап, но у меня полное ощущение, будто Финнгеган в тот период вместо ковида подхватил какую-то агрессивную форму энцефалита; как мы помним, чтобы вылечиться, пришлось выбивать экстремальную путёвку на пляж.
This media is not supported in your browser
VIEW IN TELEGRAM
Всегда знал, что Роман Михайлов придёт к телевизионному формату, но в его случае это не капитуляция, а невообразимое, судя по всему, расширение творческих горизонтов.
Вот и для многих остоебенившая фактура 90-х заиграет совершенно иными красками. Слово пацана даю!
Вот и для многих остоебенившая фактура 90-х заиграет совершенно иными красками. Слово пацана даю!
Однажды у начинающего режиссёра с бэкграундом в виде пары телевизионных фильмов за плечами постоянно ломалась механическая акула для наиболее впечатляющих съёмок, так что ему приходилось пугать зрителей не самой рыбой, а застывшим над водой плавником – тем повествовательным абрисом, который мы привыкли называть саспенсом.
А потом производственный бюджет раздулся больше чем в два раза, съёмочный график растянулся с 50 дней до пяти месяцев, а команда в шутку переименовала проект во Flaws.
Шедевр рождался в атмосфере повсеместной паранойи, страха творческой неудачи и повисшей над молодым дарованием перспективы позорного увольнения. Актёры напивались прямо в кадре, на клетку с сидящим внутри человеком нападала настоящая большая белая акула, да и сумасшедшая сцена с тонущей лодкой – чистая импровизация в связи с корпусом, эффектно просевшим из-за перевеса.
Тот фильм назывался «Челюсти», сегодня ему исполняется 50 лет – и он, вероятно, до сих пор остаётся первым и лучшим летним блокбастером в истории кинематографа.
А потом производственный бюджет раздулся больше чем в два раза, съёмочный график растянулся с 50 дней до пяти месяцев, а команда в шутку переименовала проект во Flaws.
Шедевр рождался в атмосфере повсеместной паранойи, страха творческой неудачи и повисшей над молодым дарованием перспективы позорного увольнения. Актёры напивались прямо в кадре, на клетку с сидящим внутри человеком нападала настоящая большая белая акула, да и сумасшедшая сцена с тонущей лодкой – чистая импровизация в связи с корпусом, эффектно просевшим из-за перевеса.
Тот фильм назывался «Челюсти», сегодня ему исполняется 50 лет – и он, вероятно, до сих пор остаётся первым и лучшим летним блокбастером в истории кинематографа.
Не очень понял восторгов по «Материалистке».
Приятные актёры, между которыми нет и намёка на искру, деликатно развиваемая, но абсолютно заурядная даже по меркам голливудского ромкома интрига, не говоря уже о том, что режиссёрские амбиции Сон постоянно сводят на нет неловкие попытки подсластить при помощи сентиментальных компромиссов горькую матримониальную пилюлю.
Впрочем, теперь у человечества есть фильм, идеальный подходящий для свиданий с состоявшимися бывшими.
Приятные актёры, между которыми нет и намёка на искру, деликатно развиваемая, но абсолютно заурядная даже по меркам голливудского ромкома интрига, не говоря уже о том, что режиссёрские амбиции Сон постоянно сводят на нет неловкие попытки подсластить при помощи сентиментальных компромиссов горькую матримониальную пилюлю.
Впрочем, теперь у человечества есть фильм, идеальный подходящий для свиданий с состоявшимися бывшими.
«Дружба» оказалось неожиданно мощным выступлением в жанре сердца, обливающегося кринжем.
Где-то на пересечении жанров социальной сатиры и абсурдистского триллера ДеЯнг нащупал вопросы, на которые у человечества до сих пор имеются (да и имеются ли?) не самые внятные ответы.
Причём экзистенциальный кризис, гротескно захлестнувший главного героя, касается не только мужской дружбы, но и всех самых интимных сфер человеческого (со)существования.
Тут и про слетающие с людей парики, и про то, как новые знакомства из деликатеса легко оборачиваются отравой, и про поиски себя через ложную самоидентификацию с другим (вся ветка с канализацией в этом смысле – блеск).
Здесь, конечно, во многом срабатывает идеальный каст, но если Радд и Мара – просто большие молодцы, то Тим Робинсон выдаёт один из самых трагичных и по-хорошему дискомфортных актёрских перформансов последних лет.
Порой нам кажется, что мы разглядели вход в иную жизнь – однако, попробовав переступить через порог, часто можно обнаружить собственное «Я» расколовшимся на тысячи уродливых осколков.
Где-то на пересечении жанров социальной сатиры и абсурдистского триллера ДеЯнг нащупал вопросы, на которые у человечества до сих пор имеются (да и имеются ли?) не самые внятные ответы.
Причём экзистенциальный кризис, гротескно захлестнувший главного героя, касается не только мужской дружбы, но и всех самых интимных сфер человеческого (со)существования.
Тут и про слетающие с людей парики, и про то, как новые знакомства из деликатеса легко оборачиваются отравой, и про поиски себя через ложную самоидентификацию с другим (вся ветка с канализацией в этом смысле – блеск).
Здесь, конечно, во многом срабатывает идеальный каст, но если Радд и Мара – просто большие молодцы, то Тим Робинсон выдаёт один из самых трагичных и по-хорошему дискомфортных актёрских перформансов последних лет.
Порой нам кажется, что мы разглядели вход в иную жизнь – однако, попробовав переступить через порог, часто можно обнаружить собственное «Я» расколовшимся на тысячи уродливых осколков.
Поддержите наше новое начинание – новое медиа это всегда не очень просто, однако неизменно интересно:
Forwarded from Cinema Critique
Канал Cinema Critique закрывается. Авторский состав столкнулся с неразрешимыми разногласиями с основателем, отказавшимся участвовать в жизни проекта.
Мы не отказались…
И создали новый канал – с той же тройкой (недо)критиков и большими планами. Знакомые рубрики останутся, а еще появятся новые, которые были невозможны при прошлом руководстве. Теперь у нас развязаны руки и мы будем экспериментировать. Найдем миллион способов радовать и возмущать, передавая весь спектр чувств к кино.
@cinefiles_txt
Ваши любимые постеры теперь в новом магазине
Мы не отказались…
И создали новый канал – с той же тройкой (недо)критиков и большими планами. Знакомые рубрики останутся, а еще появятся новые, которые были невозможны при прошлом руководстве. Теперь у нас развязаны руки и мы будем экспериментировать. Найдем миллион способов радовать и возмущать, передавая весь спектр чувств к кино.
@cinefiles_txt
Ваши любимые постеры теперь в новом магазине
The New York Times решил составить очередной топ с сотней лучших фильмов двадцать первого века – включив туда в том числе и фильмы из двадцатого («Гладиатор»?) – оперевшись на мнения нескольких авторитетных кинематографистов.
Все сейчас выбирают десятку, наиболее релевантную его персональным симпатиям – и в моём случае было бы странно, будь это кто-то другой, если не Эггерс.
Все сейчас выбирают десятку, наиболее релевантную его персональным симпатиям – и в моём случае было бы странно, будь это кто-то другой, если не Эггерс.