У советской власти не получилось то, в чём преуспели тавистокцы. Её альтернатива не сработала. «Эстрадникам» решили противопоставить поэтов типа Е. Исаева, Вл. Фирсова или А. Передреева. Из этой затеи ничего не вышло по разным причинам, включая степень таланта. Однако главным было то, что «альтернативники» не получили времени для раскрутки: брежневцы быстро прочно встали на ноги, выдавили шелепинских «комсомольцев», и нужда в «эстрадной поэзии» любого типа отпала: мавры и маврикьевны своё дело сделали. Любимец Суслова Исаев в 1970-е годы получит ленинскую премию, но так и не встанет вровень с «эстрадниками». Впрочем, и их звёздный час закончится тоже быстро – всё в той же середине 1960-х годов. Позже спрос на серьёзную поэзию будут удовлетворять другие люди, в частности, презиравший Евтушенко и «эстрадную поэзию» в целом И. Бродский.

Социальный (в потенции – классовый) союз либеральной номенклатуры и шестидесятничества стал закладкой на будущее, когда у власти в СССР окажется невоевавшее поколение номенклатуры, главной целью которого станет только обеспечение личного благополучия и передача его детям. А достичь этой цели можно было, только превратившись в собственников. Так линия из 1956 г. прочерчивается в 1986, а из 1961 г. – в 1991 г., от «грязной оттепели» (Ст. Куняев) и «нуворишей партийной элиты, детей ХХ съезда» (Э. Неизвестный) к перестройке с её «Детьми Арбата» и прочим литературно-политическим мусором.

В идейном плане в одну сторону с шестидесятниками с их ориентацией на Запад, прикрываемой интернационализмом и реверансами в адрес Ленина, его гвардии и его времени (внешний романтизм à la «старина Хэм» нередко скрывал мещанско-лавочную, пошло-деляческую суть и пустоту многих шестидесятников), было повёрнуто диссидентско-западническое либеральное направление в советском инакомыслии. Разница заключалась в том, что если либералы-шестидесятники стремились, показывая власти фигу в кармане и писая на начальство с застёгнутой ширинкой, не конфликтовать с властью, а быть при ней и получать дивиденды и за бытие при ней, и за фигу в кармане, то диссиденты вступали с властью в конфронтацию, получая дивиденды за это от Запада, а ещё точнее – от западных спецслужб.

Мир на краю: почему и как он туда попал?
Мое выступление в Твери.
https://vk.com/video3932271_456239018

Что, если наша свобода выбора — иллюзия?

🇩🇪 1933, Германия: «Евреи — виновники кризиса» — газеты печатали это 10 раз в день. Через 6 лет народ аплодировал геноциду.

🇨🇳 1991, СССР: «Рынок решит всё» — за 3 года 70% населения стали нищими, но верили, что «так и надо».

🇺🇸 «iPhone — лучший смартфон».
Пока мы гонимся за статусом, капитализация Apple выросла до $3 трлн.

Выше — примеры социальной инженерии. Науки о том, как управлять человеком через страхи, лозунги и фильмы.

Противостоять этому можно только зная эти техники.

Наглядные примеры здесь👇

@DocSociology

Прозападное диссидентство как направление в инакомыслии (его ни в коем случае нельзя отождествлять с инакомыслящими в целом, пресекая попытки бывших диссидентов приватизировать инакомыслие) оформилось в середине 1960-х годов и было одним из проявлений идеологического и идейного кризиса советского общества. Другим мощным, хотя и значительно менее организованным, чем либерально-западническое диссидентство, направлением в инакомыслии было неопочвенническое, державно-патриотическое, довольно пёстрое: в нём были «красные» и «белые», атеисты и православные, сталинисты и монархисты, националисты и имперцы (последних постоянно путают: так, черносотенцев нередко называют националистами, хотя на самом деле они, как правило, были имперцами, а имперский и националистический принципы – это всё-таки разные вещи). «Неопочвенничество» (назовём его так) ассоциировалось с державниками-охранителями («консерваторами» на языке либералов), которые тоже не были едиными и тоже «делились» на «красных» (среди которых было немало сторонников Сталина) и «белых» (монархисты и т.п.).

Наконец, ещё одно направление, точнее, линия, так и не оформившаяся в направление, – это разнообразные «левые», которые критиковали власть либо с марксистских, либо с социал-демократических позиций, а авангард прогресса видели не в рабочем классе, а в научно-технической интеллигенции. Марксизм здесь имеется в виду не карикатурно-вульгарный, в который его превратили сусловы-яковлевы-митины-трапезниковы, а реальный, способный к творческому развитию и, самое главное, ставящий неприятные для номенклатуры теоретические вопросы о классовых характеристиках, эксплуатации, неравенстве. Именно такие вопросы смертельно пугали номенклатуру – до такой степени, что даже дискуссии об «азиатском» способе производства, развернувшиеся на рубеже 1920–1930-х годов, были прерваны и запрещены, затем на короткое время дозволены и оживились в середине 1960-х годов (по инерции – до конца 1960-х), чтобы прекратиться уже до конца 1980-х. А дело было всего лишь в том, что «азиатский» способ производства оказывался эксплуататорской системой без частной собственности и господствующего класса, точнее, государство и господствующий класс совпадали (обратная сторона совпадения налога и ренты). Вытекавшее из теории Маркса существование системы без господствующего класса и частной собственности, но с государством и эксплуатацией внешне весьма напоминало СССР, и ряд исследователей (в частности, Р. Гароди и др.) прямо писали о советском социализме как о возрождении Марксова «азиатского» способа производства. Творческое развитие марксистской теории, научной программы Маркса таило много сюрпризов для советской номенклатуры, и, оживи Маркс, она повела бы себя по отношению к нему как Великий Инквизитор по отношению к Иисусу. Ну а уж с теми, кто в «живой жизни» пытался быть реальным марксистом – с приставкой «нео» или без неё, – она вообще особо не церемонилась.

Хотя рациональная критика режима с левых позиций отчасти смыкалась с либерально-западнической, буржуазно-ориентированной, в целом «левая линия» (повторю: так и не оформившаяся в направление как в силу слабости традиции рациональной левой мысли в России, так и по причине бдительности власти – об этом ниже) была самостоятельной, хотя в количественном плане мизерной. Впрочем, как говаривал Эйнштейн, мир – понятие не количественное, а качественное, и опасения, которые внушала «левая линия», особенно её влияние на научно-технические кадры, власти, лишний раз свидетельствуют о его правоте.

Искренний совет!
Наши друзья давно ведут канал про войну на Украине. У них самые быстрые и свежие новости!
🇷🇺👉 ПОДПИСАТЬСЯ

Практически все течения инакомыслия, особенно либерально-западническая диссида, находились в большей или меньшей степени «под колпаком» КГБ, были инфильтрированы гэбэшной агентурой, в них было немало стукачей, в том числе – инициативных.

Генезис диссидентства пришёлся на вторую половину 1960-х годов. В 1972–1973 гг. мы можем уже говорить о движении диссидентов, которое во второй половине 1970-х годов получило международное признание, в том числе и в виде поддержки со стороны западных спецслужб, впрочем, и КГБ не оставался в стороне: какая-то часть диссидентов работала на западные спецслужбы, какая-то – на КГБ, да и двойная агентура имелась. Если говорить вкратце, то вехами истории диссиды можно назвать:

‼️ В ответ на вопросы о книгах по методологии системного анализа и теории систем — краткий список литературы.

📌Аверьянов А.Н. Система: философская категория и реальность. М.: Мысль, 1976; 📌Аверьянов Л.Я. В поисках своей идеи. М.: РГИИ, 2003; 📌Акчурин И.А. Единство естественно-научного знания. М., 1974. 207 с.;
📌Голдстейн М., Голдстейн И.Ф. Как мы познаем. М.: Знание, 1984. 256 с.;
📌Зиновьев А.А. На пути к сверхобществу. М.: Центрполиграф, 2000;
📌Ильин В.В. Философия науки. М.: МГУ, 2003. 360 с.; 📌Кун Т. Структура научных революций. М.: АСТ, 2001;
📌Лешкевич Т.Г. Философия науки: традиции и новации. М.: ПРИОР, 2001. С.247-402; 📌Малкей М. Наука и социология знания. М.: Прогресс, 1983. 253 с.;
📌Никитин Е.П. Объяснение – функция науки. М.: Наука, 1970. С. 5–42;
📌Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М.: Дом интеллектуальной книги, 1998. 276 с.;
📌Рузавин Г.И. Методы научного исследования. М.: Мысль, 1974. 237 с.;
📌его же Научная теория: логико-методологический анализ. М.: Мысль, 1978. 244 с.;
📌Петрушенко Л.А. Самодвижение материи в свете кибернетики. М.: Наука, 1971;
📌Печенкин А.А. Обоснование научной теории: Классика и современность. М.: Наука, 1991. 184 с.;
📌Пригожин И., Стенгерс И. Порядок из хаоса. М.: Мир, 1984;
📌Садовский В.И. Основания общей теории систем. М.: Наука, 1974. 279 с.;
📌Чудинов Э.М. Природа научной истины. М.: Политиздат, 1977. 312 с.;
📌Швырев В.С. Анализ научного познания: основные направления, формы, проблемы. М.: Наука, 1988. 176 с.;
📌его же Теоретическое и эмпирическое в научном познании. М.: Наука, 1978. 382 с.;
📌Lloyd C. Explanation in Social History. Oxford: Basil Blackwell, 1986. XIII, 375 p.;
📌его же The Structures in History. Oxford: Basil Blackwell, 1993. XV, 271 p. и ряд других.

Имеет смысл также ознакомиться с книгами А.А. Богданова «Тектология» и Ст. Лема «Сумма технологии».
 

- дело А. Синявского и Ю. Даниэля (1964–1965 гг.);
- публикацию памфлета А. Амальрика «Просуществует ли Советский Союз до 1984 года» (1969 г.; Амальрик предсказывал возможный распад СССР в результате войны с Китаем; в 1970 г. Амальрик, которого судили вместе с Л. Убожко, получил три года; в предисловии к переизданию памфлета его автор отметил, что, недооцени гибкость советского режима – и это именно тогда, когда в СССР уже работали разрушительные механизмы; Китай, отмечу, действительно сыграл роль в разрушении СССР, но не «горячей войной», а активной помощью Западу в Холодной войне Советского Союза, о чём всегда надо помнить);

- открытое письмо А. Сахарова, В. Турчина и Р. Медведева советскому руководству (1970 г.);
- арест и покаяние диссидентов А. Якира и В. Красина (1972 г.);
- письма Ю. Орлова А. Брежневу (1972 г.) и ЦК КПСС (1973 г.);
- русская секция «Amnesty International» (В. Турчин, А. Твердохлебов);
- солженицынская фальшивка «Архипелаг ГУЛАГ» (1973 г.; Нобелевская премия 1974 г.);
- работа Сахарова «Тревога и надежды» (1974 г.; Нобелевская премия 1975 г.).

О диссидентах, как и о шестидесятниках, создано немало мифов, большую часть которых сработали они сами же и западные спецслужбы. В этих «сказаниях о земле диссидентской» все её «жители» предстают чистыми, честными и бескорыстными борцами за свободу и права человека, дружной когортой, вступающей в неравный бой с «советским тоталитаризмом» и «кровавой гэбнёй». Сейчас, по прошествии четверти века после разрушения СССР, многие мифы развеялись, немало бывших диссидентов показали своё истинное (кто – рваческое, кто – холуйско-прозападное и т.д.) лицо, и теперь на эти мифы ловится значительно меньше наивных людей: постсоветская реальность – это вообще эффективное средство от наивности. Как сказал бы в замечательном стихотворении Н. Коржавин: «Наивность! / Хватит умиленья! / Она совсем не благодать. / Наивность может быть от лени, / От нежеланья понимать». Тем не менее некий флёр, в том числе от умственной лени и нежеланья понимать, остаётся, поэтому имеет смысл привести свидетельства очевидцев, проливающие свет на реальную суть диссидентства.

«Новые шестидесятники» — будь то в Африке, на постсоветском пространстве или в культурной среде мегаполисов — снова воспроизводят тот же либеральный пафос, что и полвека назад: фронда без риска, протест без программы, свобода как хэштег. Все это мы уже видели в СССР, когда управляемое недовольство обслуживало интересы номенклатуры, нуждавшейся в иллюзии «гласности». Сегодня — та же схема, но масштаб глобальный: под прикрытием «мнений снизу» навязывается матрица. На этом фоне особенно важен разговор, который поднимает Василий Бровко в колонке Чтиво. Его взгляд — о большом, о мечте, которая требует не позы, а воли.

Похорошевшая Москва, обновленный Нижний Новгород, Новая Голландия в Санкт-Петербурге, Мурманская Териберка — за этими проектами стояли люди с сильным русским характером, как и за «русской Барселоной» в виде ЦИПР. Успех проекта по-русски — это реальные смыслы, игра в долгую, умение выходить за пределы моды и конъюнктуры и становиться опорой для нового цивилизационного языка. У меня всё.

Писатель В. Войнович, которого ну никак не заподозришь в любви к советской власти и который сам был диссидентом, в книге под названием «Портрет на фоне мифа» писал, что он, как и многие, относился ко всем диссидентам как «к правдолюбцам и правозащитникам, к тем людям, которые выступали против режима решительно и бескомпромиссно, относился с заведомым пиететом поначалу ко всем подряд. Потом стал различать, что среди них были: