ещё одна весть: недавно я прочитал невероятные тексты Саши, которые меня настолько поразили, что я написал комментарий. думаю, они будут меня снова и снова вдохновлять, и вообще всем советую читать подборку Саши!!

Сегодня в «Мастерской» читаем цикл Саши Узды « ̶̶̶t̶̶̶ ̶̶̶h̶̶̶e̶̶̶ ̶̶̶r̶̶̶ ̶̶̶e̶̶̶s̶̶̶ ̶̶̶t̶̶̶ ̶̶̶i̶̶̶n̶̶̶p̶̶̶e̶̶̶a̶̶̶c̶̶̶e̶̶̶ ̶ ̶s̶̶̶e̶̶̶n̶̶̶t̶̶̶ ̶¡̶̶̶» с комментарием Кирилла Шубина, отмечающего различные аспекты того, как устроена визуальная структура текстов поэта, обладающих «чётко очерченной на белом листе фигурой, понятной топографией, классической симметрией» при кажущейся разрозненности.

.

4.

♡ В целях повышения пропускной способности отражающей поверхности
♢ В целях оптимизации санирующих свойств косметических средств для гигиенических процедур
♧ В целях пролиферирования всепоглощающих аппетитов абсолютно чёрного тела
♤ В целях μύω—зык—и
я — молчание

S→to→P !


съязвыние близ—кого?
далёко—чего?

<…>

московские друзья и коллеги! приходите! завтра уже порассказываю о вещах и стихах

мой текст опубликовали в метажурнале! из последнего выпуска «журнала на коленке». спасибо большое Максиму Алпатову!!

Кирилл Шубин

ЧЕРЕПОВЕЦ

все умерли, можно идти по улицам.
невидимые вы все, люди севера. на этой широте
не летают дроны, правда, облака ровные и сухие.
пихты клок, шарик плесени
как разорванные каштаны, пролежавшие всё лето, всю осень.

нечего делать и становится холоднее.
ничего не слышится на непроходимой длине,
дома ненарушенные, ненарушенные реки, без
бури, ну, микробы ходят кругами,
разрушенные ямы. кто был душой оставил тело, кто телом – душу,
и так Череповец как домино, внушающее скуку.
не слышно ничего.

пнуть кирпичный осколок – не порежься крошкой —
ноги ниже. отравленный газом,
не прыгай в воды аммиака, тоже скучные,
как рыбы ртути, почти стеклянные, как воздух,
так что по улице можно идти, не смущаем никем.

(из цикла «Ладога-Ягры», опубликованного в «журнале на коленке» 26.01.2025 г.)

#выбор_Максима_Алпатова

Стихотворение Кирилла Шубина "Череповец" - одна из остановок в метафизическом путешествии из Ленинградской области в Архангельскую, в процессе которого субъект (и читатель вместе с ним) погружается в многослойную безжизненность северно-русской провинции. Безжизненность здесь, впрочем, не означает торжества уничтоженной жизни - в терминологии автора это "ненарушенность", нетронутость естественного угасания разрушительным человеческим отчаянием: "все умерли, можно идти по улицам", сродни атмосфере в фильме Лопушанского "Посетитель музея". Это пространство, где возможен только кратковременный визит, попытки задержаться вытесняются стеклянеющим воздухом, который сопротивляется движениям и гасит звуковые волны ("ничего не слышится на непроходимой длине"), разъединяет тело и душу.

Согласно самой популярной версии, название "Череповец" происходит от слова "череп" в значении "холм, возвышенность", обозначения "селения на горе", однако в тексте Шубина оно скорее отсылает к человеческим черепам - и в тоже время черепкам, осколкам древних культур. Субъект стихотворения заглядывает в пустые глазницы Череповца, словно археолог, ощущая невероятную дистанцию между собой и этим местом - и в то же время не отрицая некоторое сродство.

#комментарий_Максима_Алпатова

любимый петя читал

Пётр Кочетков уводит человека куда подальше. Вместо него пространство текста наполнено голым движением опустевшей перспективы и тягостной жизнью вещей. Перед нами предпоследний день их мучений, повторяющийся снова и снова. Но раз на раз не приходится: новый сюжет завершается ценным жестом или конструкцией, не обнаруженной в предыдущем тексте. Так случайно подбираются черты и оси старого мира: их находят за выветрившимися словами, фразами, да и литературной формой вообще. Поэтому у Петра Кочеткова стихи удивительно архаичны: в предельных случаях они строятся на рифмованной катренной силлабо-тонике. И вот где, так сказать, лисья хитрость зарыта.

Автор предисловия: Кирилл Шубин
Импровизация на фортепиано: Александр Разин

Пётр Кочетков, Кирилл Шубин и Ника Третьяк собираются издать коллективный сборник. Вы можете поддержать краудфандинг и помочь выходу книги.

поэту григорию батрынче дали 6,6 лет строгого режима. вот что об этом пишет саша сараев:

"Еду из суда. Грише Батрынче дали 6,6 лет строгого режима. Будут ещё, конечно, поданы апелляции, но в общем и целом итог такой.

Хочется, чтобы за то время, которое у него отняли, про него не забыли, чтобы он не выпал из литературного процесса и после освобождения мог вернуться к нормальной жизни, к полноценному творчеству. Даже сейчас, спустя 10 месяцев в СИЗО, он улыбается, не теряет надежды. Давайте, пожалуйста, поможем ему её сохранить. Не забывайте про Гришу, пишите ему хотя бы иногда, публикуйте его стихи. Это всё очень важно.

Хочу в ближайшее время собрать вечер в поддержку Гриши, сообщу отдельно".

разговор с друзьями

…лань, чьи неотчетливые части
как разошлись на голубей, собак 
и поросль: немного поедят 
под боком точно помирают:
и переходит звук как крик как только 
сужается пространство, которое проходит ветер.

и кажется, собаки стали несколько выше, лани —
тише, и звуки немного растут, даже ночью:
поднимая очки, переходя события 
скучных скучных боже скольк важных столь скучных
словленных и выключенных точнее шагом 
зажжённое туда. мои друзья вы ангелы, куда
не идти прекрасней?

а звук, в ухо стеревшись, слышен. тут
что-то заросло, горы какие-то.
подёргиваются по осям цифры и прозиметрон,
других посуду моют, пол подметают, и — от 
всего от этого мальчикам дня на веках слабо.

что с вами делает вот эта ветка молока — следите,  
в какие рук сайгаки перейдут,
послышаться им чему, гладки           — 

и так знали, наверное? 

тележка с мясом стоит в следующем дворе:
крылья, голени и просто говядо — ша-
ры всё, розовы всё как звезда —
берёт за руки и гуляет, общаясь.
 
продавцы курят и стоят в следующем дворе:
хвойные, местами меняются,
часы несхожденья редки, но гладки.
распускаются, — дёргаясь.
не полнят углы двора, и электрический шарик его
всегда да пустеет, — может, пара.
 
просто машины заезжают в следующий двор:
фигуры они под плёнкой как бы зеркальной,
только насквозь все видят и никаких зеркал:
и глаза, и кожу вокруг, так что недолго так
что осталось опустить-за-неё-потянуть и
лёгшую плоскость всхлопнуть.
 
отходы беседуют в следующем дворе:
чисты как воздух или как волосы грязные. у них
отдельные значки, отдельные словари. что-то кликает,
и сегодня смерти не будет.
 
полицейские в следующем дворе:
в мешки листья сгребают, протыкают картон и пластик.
трава в пятнах, вылилось что-то, но простим их но
обойдём их: нас слепят жилеты.
 
пусть комары летают в следующем дворе:
звук, может, всё это время был: отклеивается и
подходит в полуха гудок или с телефона дорожки
шаг отсюда–сюда в шапке или в голове,
сгущение как бы. ну да, плотность
ловит взгляд себе за спину.
я и не узнал (сразу) что, а просто:
у парня кожа совпадает с стеной.
на этом всё: он задвигает за спиной разрез.
 
а в следу-у-ющем дворе:

Книжный клуб SOYAPRESS x ЧЕХОВ И КОМПАНИЯ: «Винета» Олега Юрьева

Друзья, скоро пройдет четвертая встреча нашего книжного клуба в магазине «Чехов и Компания»! На этот раз мы приглашаем обсудить роман Олега Юрьева «Винета».

Это виртуозная языковая ткань, безумно остроумная, схватывающая стихию сказа, стихию речи русско-советской, постсоветской, челночной, которая существует в России, пустившейся в миграцию задолго до катастрофы двадцать второго года, эта карнавальная гротескная стихия, насаженная на кошмарный детективный сюжет с трупами, что лежат в рефрижераторе, на котором путешествует рассказчик. <…> Эту прозу отделывает поэт высочайшего класса, вся эта проза пронизана отсылками к раннесоветскому сказу, к одесской школе, к «Медному всаднику» Пушкина, «Петербургу» Белого и так далее, то есть это текст, концентрирующий в себе в топоровском смысле петербургский текст и длящий его в какой-то постистории. Говоря о всей этой виртуозности и мастерстве, если взять русскую повествовательную прозу двухтысячных годов, этот роман, конечно, возвышается, как Монблан, над ней.
— Александр Скидан о романе «Винета»

Письмо Олега Юрьева в целом, а также сам роман «Винета» и его контексты мы обсудим с исследовательницей литературы Никой Третьяк и Михаилом Бордуновским, редактором SOYAPRESS.

· 27 апреля, 16:00
· Билеты

на памятных местах воздуха дурно и увлажняется /
/ прежде всего: их чертят // рот.

по одному по четыре солдаты проходят Сенной мост в сере-
дине дня. // их представить на плоскости, плоскость не
поле, а поле — поле только прогуливающемуся по местам //
на памятных полях воздуха // прежде
всего: перестать нить тянуть //

из-под земли расходятся муравьи по
ножке скамейки, между досок и по тому,
где не замечены что.

немного-в-разные-стороны-по-волнам дурно.
на глубине и всегда на поверхности
оголённые камни бьют током.
дышать как отыскать сгнивший камешек в сумке
— камень бьёт.

вéсти немного геометричны. // и, слушая их,
забывают языки, губы и как проводится радиация //
кто ходит как — не совсем понятно,
и наверное ненадолго пока
трасса исходит равномерным шумом прочих одежд.

Λ И К,
рамки металлоискателей —
круги твоего Сатурна.
Не по ним пройти, с другой
стороны вернёшься к улицам ворот —
коронам твоих Юпитеров.
А каёмки ремней фотографов —
штампы нашивок тех,
о, Λ И К.

Λ И К,
Если ты на моей спине, то день и луна картой
висят, — говорит на ритм воды смотрящий, и
если ты на моей спине, как нам кончить на друга друг.
Дубея от не по шеренгам швов говорю:
Не "храбрость храбрость есть" — ночь и солнце,
о, Λ И К.

Λ И К, храбрость —
шары на бильярде, и те — трещат,
а ты на спине моей, как позвоночник-вращение —
не горбатый я, но в роде этом что,
о, Λ И К.

Трещат, кто в ходах, как бают.
Расходятся на средствах пешей печати.
Разговорчивые, кто ходит в частую.
Последователь — насколько способен и стоит,
о, Λ И К.