Иржи Бартошка. Карловы Вары. Прощание

Ровно месяц назад умер ИРЖИ БАРТОШКА. Ему было 78 лет. Актер, сыгравший немало ролей на сцене и в кино, больше всего знаком по одной, которую он играл в жизни начиная с 1994 года – президента Карловарского фестиваля. А до этого, в ноябре 1989-го, именно Бартошка первым публично с балкона на Вацлавской площади выдвинул кандидатуру Вацлава Гавела на пост президента страны.

Харизма Бартошки, его амплуа «отличного парня», хрипловатый голос, очки «на кончике носа» и неизменная сигарета – все это много лет ассоциировалось с ним, а значит – с фестивалем. Бартошка вместе с «карловарской принцессой» Эвой Заораловой (она стала программным директором) пришел на фестиваль, находившийся в полном упадке, и сумел поднять его до достойного уровня. Одним из первых гостей, посетивших Карловы Вары, стал юный Леонардо ди Каприо: помню его плавающим в гостиничном бассейне.

Мы тоже были ежегодными гостями этого фестиваля, помогали с отбором фильмов, дважды я приезжал туда членом жюри. Вплоть до 2022 года, когда вдруг перестали приглашать приглашения и даже информацию об этом событии. И – вычеркнули его из своего фестивального календаря. Причины или поводы понятны, от оценок воздержимся. Мы много раз там бывали и сохранили хорошую память о Карловарском фестивале. А чтобы она совсем не стерлась, не выбрасываю фестивальные сумки, которые здесь выпускали и раздавали всем участникам вместе с аккредитацией.

Кладбищенский Париж

Таинственную фразу «пролетая, как фанера, над Парижем» вполне можем отнести к себе. Каждый раз стремимся приземлиться хотя бы ненадолго на одном из кладбищ. А однажды просто совершили рейд по местам захоронений – от Монмартра до Пер Лашез. И было это в самое холодное время года, пробирало до костей. Еще страшно интриговало кладбище четвероногих: нашли его на окраине города со второй попытки – и не пожалели о затраченных усилиях.

В этот раз на кладбища не было времени. И все же, оказавшись на Монпарнасе, заглянули в местный некрополь. Задача была одна – найти могилу Клода Ланцмана, которую прошлый раз так и не удалось разыскать. У меня много друзей и приятелей среди французов, но с одним возникли особенные отношения. Клод Ланцман -- режиссер 9-часового документального «Шоа» -- самого важного фильма из всех, снятых о Холокосте. Человек-легенда, участвовал во французском Сопротивлении, дружил с Жан-Полем Сартром, был в романтических отношениях с Симоной де Бовуар. Работал главным редактором основанного Сартром журнала Les Temps Modernes. Его сестра покончила с собой из-за неудачного романа с Жилем Делезом. Описал свою богатую событиями жизнь в книге «Патагонский заяц», ставшей бестселлером. Имеет огромные заслуги перед Израилем, где его высоко чтут.

А меня с Клодом связала личная история – совершенно неожиданная, ничто не предвещало. Мы пригласили его в Петербург на фестиваль «Послание к человеку». Программа почетного гостя предполагала символический выстрел из пушки в Петропавловской крепости. Я сомневался в разумности этой идеи, но Ланцман написал, что готов. И на моих глазах 92-летний ветеран поднялся по высокой лестнице (всего с одной остановкой) к орудию и выстрелил. Выглядел гордым и довольным. Его сопровождала подруга. Вечерами, как донесла разведка, он ужинал в номере с водкой и икрой.

Потом показали его фильм «Напалм», полный глубокого сострадания к Корее -- стране, пережившей трагедию тотального истребления. Он сам побывал в Пхеньяне в середине 1950-х, видел последствия войны собственными глазами и пережил своего рода любовное приключение под надзором северно-корейских спецслужб.

На обсуждении этой картины мы неожиданно подружились, он даже назвал меня своим сыном и в последний вечер пребывания в городе пригласил на ужин в ресторан. Первый вопрос, который задал мне Ланцман: «Ты еврей?» Отрицательный ответ разочаровал его, но после недолгой дискуссии мы пришли к выводу, что символически «все мы евреи». Он весь вечер рассказывал о своей семье, тогда я узнал, что не так давно Клод потерял единственного, позднего сына, который умер от рака, когда ему не было тридцати.

Его страсть к жизни была невероятной. Он с трудом ходил, опираясь на палку, но, как выяснилось, каждую субботу садился за руль и гнал по автобану из Парижа в Женеву, где жила его подруга. За ужином он съел дюжину устриц и бифштекс с кровью, выпил три больших бокала красного вина и предложил по четвертому. Я отказался, но он все же заказал себе и выпил. Когда расплачивался карточкой, что-то не сработало, и я заплатил своей. На следующий день провожающие с трудом добудились его в отеле и отвезли в аэропорт. Через них он передал мне деньги за ужин, поскольку, как было сказано, приглашал он.

Мы еще раз увиделись в Париже, я навестил Клода дома, он почти не мог общаться, потому что подхватил инфекцию и был очень слаб. Но и не думал сдаваться. Последний раз я увидел его на Каннском фестивале — увидел издалека и сразу узнал по походке, костюму и красному шарфу. Он вышел из автомобиля и приблизился, поддерживаемый подругой, к знаменитой фестивальной лестнице. А потом поднялся на нее.

Он не собирался умирать. Но…смерть неумолима. Он ушел 5 июля 2018-го. На кладбище Монпарнас мы легко нашли могилы Сартра, Симоны, Бельмондо, Бодрийяра, Генсбура, Жака Деми...А вот своего «французского отца» так и не нашел, хотя говорили: «вот здесь, совсем рядом». И Клод Ланцман для меня был по-прежнему живой.

В этот раз мы разыскали могилу. Здесь же похоронен его сын.

А совсем недалеко лежат Жан-Поль Сартр и Симона, они с Клодом ходят друг другу в гости.

Раз уж наш друг Сергей Николаевич в шутку сравнил меня и Елену с этой парой, мы сделали здесь фото. На кладбища надо ходить с улыбкой. Мы еще живы – а значит, и они тоже.

«Потемкинская» деревня

Ну вот, как нас занесло в Лапландию. Позвали на юбилейный Midnight Sun Film Festival (Фестиваль Полуночного солнца), который вчера открылся в городке Соданкюля в 40-й раз. Я много слышал об этом легендарном кинематографическом хеппенинге, и даже на основе слухов описал в книжке: «Фестиваль полуночников и язычников. Основанный знаменитым финном Аки Каурисмяки за Полярным кругом, он в лучшие годы собирал сливки независимого кино уровня Джима Джармуша, личного друга Каурисмяки. Все происходит в июне, когда в горячих финских парнях и девушках просыпается язычество, и они празднуют Иванов день. От круглосуточно светящего солнца киноманы-язычники спасаются в кинозалах и барах, где выпивается немереное количество водки».

Но, как известно, лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Даже из уст самого Аки, который сам уже не приезжает на фестиваль (возможно, чтобы не поддаваться искушениям). Ведь невозможно с чужих слов описать раскаленное солнце, что сияет и плывет в небе над горизонтом уже за полночь, и кажется, что в мире больше не стемнеет никогда. Ну и еще я увидел то, чего вообще никак не ожидал. В городке с населением всего в 8 тысяч, практически в деревне, на улице выстроилась длиннющая очередь к кинотеатру. Люди шли и шли, заполняя фойе и огромный книжный магазин с литературой про кино: такого в мегаполисе не встретишь. Откуда все это? В первый момент у меня мелькнула дикая ассоциация с бутафорскими «потемкинскими деревнями». Потом мне объяснили, что зрители съехались со всей Финляндии, треть публики – из Хельсинки. Я бы не так удивился, если бы здесь показывали свежие фильмы с Каннского фестиваля. Так нет же: ретроспектива работ Маргарет фон Тротты, Доминик Санда, Алена Гироди…Плюс архивные показы, мастер-классы, один из них меня пригласили провести.

Фильм, который я здесь представлял, называется…«Броненосец «Потемкин». Того самого Эйзенштейна, которого студенты ВГИКа поздних советских времен ненавидели больше всего, даже в составе большой троицы революционных классиков (плюс Пудовкин и Довженко). Ими нас мучили, в то время как мы жаждали смотреть запрещенных Пазолини и Годара. Потребовалось время, чтобы отделить мух от котлет, идеологию от искусства. И увидеть в «Потемкине» нечто большее, чем революционную пропаганду или даже блистательный формальный эксперимент. Увидеть воплощенную кинематографическими средствами мечту о человеческом достоинстве, о мире без насилия и унижения.

О том, насколько утопична эта мечта, вопиет кульминация фильма – хрестоматийная сцена расправы над мирной толпой на Потемкинской лестнице. Она откликается острой болью сегодня, когда Одесса переживает очередную страницу своей многострадальной истории. А я не могу не вспоминать, как на той самой культовой лестнице на Одесском кинофестивале 2012 года (до войны!), где я возглавлял международное жюри, показывали «Огни большого города» и «Восемь с половиной», а на ступенях среди сотен зрителей сидели Джеральдина Чаплин и Клаудия Кардинале. И, конечно, гвоздем программы был «Броненосец «Потемкин».

Матрос из «Потемкина» изображен на одном из плакатов финского фестиваля рядом с Одри Хепберн и Джеймсом Дином – иконами мирового кино. И публика всех возрастов стояла в очереди в Соданкюля, чтобы попасть именно на этот фильм. Зал был полон, ни одного свободного кресла. Да, это действительно была «потемкинская» деревня.

78-й Каннский фестиваль уже отошел в историю. Спустя месяц в интервью Диляре Тасбулатовой пытаюсь сформулировать, какое место он занял и что будут помнить о нем.

https://kinomania.kz/news/andrei-plaxov-centr-tiazesti-v-kannax-opiat-peremestilsia-s-iskusstva-na-politiku-42?fbclid=IwY2xjawK7dwpleHRuA2FlbQIxMQBicmlkETFESDloNEZHeTIwUEpLR1dYAR4SOm0CwHESTp-sKz5U-m6ANcziCnHShXznE9OEA1etzKoTYhDJIZXYrPOkqQ_aem_t4Nik1RfqBNf4BUgGWW9dg

Для читателей, живущих за пределами РФ, и особенно в Европе

Между тем в латвийском интернет-магазине появилась книга "ТАРКОВСКИЙ И МЫ" по щадящей цене и с возможностью доставки. Есть и "ВИСКОНТИ", и "ДЕНЕВ".

Кто закажет все три, доставка по Европе бесплатная.

https://kniga.lv/shop?query=%D0%BF%D0%BB%D0%B0%D1%85%D0%BE%D0%B2&fbclid=IwZXh0bgNhZW0CMTEAAR6d8zrFH1-AesvSRKU9nrtGP9pdH0S1-ls6sx0WrKa5a51XQjIKUK42BGRqvg_aem_BxXeIY_ZPMievMw2n6gvFg

«Потемкинская» деревня под ночным солнцем

В финском городе Соданкюля, расположенном за полярным кругом, в Лапландии, прошел Midnight Sun Film Festival (Фестиваль полуночного солнца). Cамый необычный кинофестиваль Северной Европыпрошел уже в 40-й раз.

О нем в кинематографическом мире ходили легенды. Основанный группой финских режиссеров, включая знаменитых братьев Аки и Мику Каурисмяки, а также Ансси Мянтяри и историком кино Питером фон Багом, он собирал со всего мира культовых авторов независимого кино уровня Джима Джармуша. По описаниям очевидцев, в июне, когда грядет Иванов день, в горячих финских парнях и девушках просыпается язычество. От солнца, круглосуточно светящего в это время в Лапландии, синефилы-язычники спасаются в кинозалах и барах, где выпивается немереное количество водки.

При ближайшем рассмотрении все оказалось не совсем так (потребление крепкого алкоголя в Финлагдии регламентировано), хотя сезонный, погодный и географический факторы, несомненно, значимы. Нереальным кажется раскаленное солнце, что сияет и плывет над горизонтом уже за полночь, как будто в мире больше не стемнеет никогда. Но еще нереальнее показалось то, что можно было лицезреть практически перед каждым фестивальным просмотром, а они продолжаются и ночью, почти до самого утра.

В городке с населением всего 8 тысяч, практически в деревне, выстраивались длинные очереди жаждущих кинозрелищ. Некоторые вели к шатрам — внушительных размеров конусообразным тентам, синему и красному, в которых располагались импровизированные кинозалы. Другие — к стационарному кинотеатру и школе, где тоже проходили просмотры.

Люди шли и шли, заполняя фойе, залы и огромный книжный магазин с литературой про кино,— такого в мегаполисе не встретишь. Откуда все это? В первый момент у меня мелькнула дикая ассоциация с бутафорскими потемкинскими деревнями. Потом мне объяснили, что зрители съезжаются со всей Финляндии, треть публики — из Хельсинки. Я бы не так удивился, если бы здесь показывали исключительно премьеры или свежие фильмы с Каннского фестиваля. Так нет же: ретроспективы работ Маргарете фон Тротты, Доминик Санда, Алена Гироди, Кристофера Пети, Джулиена Темпла, Афины Рахель Цангари, Леонор Серай… А также архивные показы, мастер-классы, один из них меня пригласили провести.

Мне надлежало представить хрестоматийный образец киноклассики — фильм «Броненосец “Потемкин”». Того самого Эйзенштейна, которого студенты ВГИКа поздних советских времен ненавидели больше всего, даже в составе большой троицы революционных классиков (плюс еще Пудовкин и Довженко). Ими нас мучили, в то время как молодежь жаждала смотреть запрещенных Пазолини и Годара. Потребовалось время, чтобы отделить мух от котлет, идеологию от искусства. И увидеть в «Потемкине» нечто большее, чем революционную пропаганду или даже блистательный формальный эксперимент. Увидеть воплощенную кинематографическими средствами мечту о человеческом достоинстве, о мире без насилия и унижения.

Матрос из «Потемкина» изображен на одном из плакатов финского фестиваля рядом с Одри Хепберн и Джеймсом Дином — иконами мирового кино. Это было, когда в 2011 году здесь показывали картину Эйзенштейна. Но с тех пор уже выросло новое поколение кинозрителей, и публика всех возрастов стояла в очереди в Соданкюля, чтобы попасть именно на «Потемкина». Зал был полон, ни одного свободного кресла. Да, это действительно была «потемкинская» деревня.

Есть еще одна причина интереса фестиваля к Эйзенштейну. Недавно в Финляндии о нем вышла книга пера Лаури Пииспа; кроме того, здесь вспоминали композитора Ансси Тиканмяки, написавшего музыку к семи немым фильмам, которые показывали в Соданкюля, в том числе к «Броненосцу». А в последующие дни оркестр под управлением сына покойного композитора озвучил его музыкой еще два шедевра немой эпохи кино — фильмы «Последний человек» Фридриха Вильгельма Мурнау и «Алчность» Эриха фон Штрогейма. Совершенно разные по стилистике и жанровой окраске, оба исследуют природу человека в ее высших и низших проявлениях с глубиной и тонкостью, поразительными для такого молодого искусства, как немое кино.

Впрочем, назвать его немым у зрителей фестиваля не повернулся бы язык. Как говорил Эйзенштейн, «рожденное музыкой изображение неминуемо стремится звучать» — и называл наиболее «звучащими» в «Броненосце» пейзажи, связанные с туманами. А в «Последнем человеке» мятущиеся экспрессионистские кадры были поддержаны реальной музыкой оркестра; она словно гналась за изображением, иногда сливаясь с ним, иногда опережая и соревнуясь. В нее вторгались звуки жизни — шепот, скрежет, бытовые шумы, которые ловко имитировали музыканты. И оттого бессмертная повесть о «человеке и ливрее» (так назывался фильм в советском прокате) становилась еще острее и актуальнее в своей горькой иронии.

АКИ КАУРИСМЯКИ
Соданкюля, Хельсинки, Португалия, Москва, Одесса

На пути из Лапландии – дружеский ужин в Хельсинки с Аки Каурисмяки и Кирси Тюккилайнен. Мы с Еленой в свое время написали о любимом режиссере книжку, а Кирси, сама игравшая в фильмах Аки и бывшая главным промоутером финского кино, помогла реализовать тот книжный проект. Теперь мы готовим новое издание, ведь Каурисмяки хоть снимает не часто, но успел сделать с тех пор несколько картин, да и контекст его творчества изменился.

Мы не виделись со своим героем несколько лет, но он, как нам показалось, за это время даже помолодел. Был если не в хорошем настроении (это трудно при его восприятии мира, да и само состояние мира не способствует), но в каком-то стабильном, что ли. Обрел с возрастом -- пусть не гармонию, но внутреннее равновесие.

Это видно даже в его образе жизни, симметрично разделенной на два полугодия. В конце каждого сентября Аки с женой и двумя собаками (одну зовут Пушкин) на зиму перемещается в Португалию. Раньше на перегон из Финляндии через всю Европу хватало трех дней, теперь нужно пять. Летать самолетами не любят ни он, ни собаки, и он их в багажный отсек ни за что не отдаст. А вот водить машину по большим дорогам любит, это дает ощущение свободы. Приобрел большой спальный фургон, едет медленно, больше не лихачит, как в прежние времена. Купить домик в Португалии ему посоветовал друг, а место – городок к северу от Порту – он выбрал сам, ткнув карандашом в карту. Не так жарко, как на юге страны, и не в большом городе – это его устроило. Мало-помалу выучил португальский, хотя первое время для общения с соседями пользовался скромным набором французских слов, выученных, когда снимал во Франции «Жизнь богемы».

Летнюю половину года Аки проводит на родине, в шестидесяти километрах от Хельсинки, там его второй дом. Или первый? В столицу часто наведывается по рабочим делам, но ни разу там не заночевал. Когда жил в Хельсинки, каждый день кончался выпивкой в баре, который придумал и оформил сам Аки. Бар назывался раньше «Москва», теперь – «Одесса», вместо портрета Ленина скоро здесь будет панно с изображением Потемкинской лестницы, так хорошо знакомой по фильму Эйзенштейна.

От городских излишеств его спасла жена. Она увлекается садоводством, в итоге деревенская жизнь оказалась по душе и по нраву обоим. Недалеко от их жилища Аки обустроил кинотеатр КиноЛайка, его логотип на куртке, в которую он одет. Здесь показывают фильмы всех жанров и эпох, даже вестерны, но с одним условием: в них не должно быть открытого насилия. Секс и насилие – два мотива, которых не встретишь в картинах Аки, его кино не про это, и то, что он ценит у других режиссеров – тоже.

Когда он с группой энтузиастов задумывал Фестиваль полуночного солнца в Лапландии, идея была в том, чтобы туда приехали и показали свои фильмы лучшие, близкие по духу режиссеры. И они приезжали со своими фильмами все эти годы – Фрэнсис Коппола и Вим Вендерс, Милош Форман и Терри Гиллиам, Мануэл ди Оливейра и Франческо Рози, Аббас Киаростами и Джафар Панахи, Андрей Кончаловский и Андрей Смирнов, братья Тавиани и братья Дарденны, Аньес Варда и Жак Деми…И крошечный городок Соданкюля постепенно за 40 лет стал Меккой для киноманов. Зрители съезжаются туда со всей Финляндии. Так было не всегда. Несколько дней назад на показе «Шербурских зонтиков», которые я представлял, собрался полный зал. Узнав об этом, Аки вспомнил, что показывал этот фильм на одном из первых фестивалей, и публика, услышав, что в картине все поют, в дружном недоумении покинула зал. И он досматривал ее в полном одиночестве. «Я действительно считаю, что один настоящий зритель значит больше, чем триста идиотов. Мне звонит механик: "У меня один человек в зале!" Говорю: "Зачем звонишь? Он же купил билет".

Однажды, это было уже давно, он показал в КиноЛайке сразу несколько советских фильмов – «Броненосец «Потемкин», «Калину красную», «Летят журавли». Среди предков Каурисмяки есть Кузьмины, и Россия для него всегда была не чужой страной. И канувший в небытие Советский Союз тоже.

Еще в отрочестве он с родителями и братьями совершил автопробег от Ленинграда до Одессы, потом заехали в Румынию и Болгарию. Его первый фильм – современная финская версия «Преступления и наказания», в его картинах звучат Шостакович, Чайковский и Бабаджанян.

Про свой следующий проект Каурисмяки говорит скупо, на ближайший год ничего не обещает, замысел еще не созрел. Будет ли следующий фильм похожим на предыдущие или каким-то другим? Таким же: бюджет небольшой, мало слов, мало персонажей. А сюжет скорее всего возьмет из литературы, возможно, из Чехова. Он не приедет в Россию при нынешней власти. Но идея бойкота русской культуры глубоко чужда ему. Отменить Чайковского невозможно. И даже Бориса Акунина.

Мы сидим на террасе популярного богемного ресторана, практически на улице, но и здесь нельзя курить, даже электронную сигарету. Он прячет ее в рукаве куртки, исподтишка затягивается. Или отходит в дальний конец террасы, там официанты меньше следят. Кирси говорит: «Мы, финны – лютеране и всегда подчиняемся правилам». Аки возражает: «Я подчиняюсь только своей душе». Или -- «совести»: вероятно, скорее это он имел в виду. Когда-то мы назвали Каурисмяки «гордым финном со славянской душой». Не отказываемся.

История моих встреч с Аки тянется еще из прошлой жизни, и при каждой он первым делом произносил свой коронный спич на довольно чистом русском и с очень своеобразной интонацией: «В детстве жизнь великого писателя Максима Горького была очень тяжелой». Дурацкая фраза стала своего рода паролем наших отношений. Произнесет ли ее на сей раз? Это произошло не сразу, но в какой-то момент Аки вспомнил о давней традиции: «В детстве жизнь великого русского писателя…»

Мастер «Церемонии»

Сегодня в Москве (в кинотеатре «Пионер») и Санкт-Петербурге («Формула Кино Галерея») открывается ретроспектива Клода Шаброля, посвященная 95-летию режиссера, оставившего яркий след во французском кино.

В начале карьеры Шаброль предстает энтузиастом и пионером «новой волны»: его фильмы «Красавчик Серж» и «Кузены» считаются одними из первых ее всплесков. Но из авангардиста он быстро превратился в классика, в «Бальзака ХХ века» — энциклопедиста-живописателя провинциальной буржуазной жизни, часто чреватой криминальностью. Разоблачая пороки общества и человека, он в то же время прекрасно себя чувствует в стихии развлекательного кино. В диалогах его фильмов блещет парадоксальный ум, достойный Оскара Уайльда.

Шаброля можно сравнить с Бальзаком и по плодовитости. Прожив 80 лет, он снял примерно столько же фильмов, включая телепостановки и короткометражки для альманахов.
Сам Шаброль объяснял эту плодовитость просто: больше всего на свете он любил снимать кино. Нынешняя ретроспектива предлагает всего четыре фильма из его богатого наследия, но представление об этом мастере они все же дают.

В этих фильмах фигурируют главные актрисы, с которыми он любил работать. Это прежде всего Изабель Юппер. Одну из первых громких ролей она сыграла у Шаброля в фильме «Виолетта Нозьер» — девушку-отцеубийцу. Режиссер характеризует Юппер как потрясающую актрису, трезвую и рассудочную, что позволяет ей передавать оттенки полного безумия и мельчайшие детали эмоций. «Она понимает меня с полуслова, иногда я еще не понял толком, чего хочу, а она — уже».

Вместе они сделали семь фильмов, три из них представлены в мини-ретроспективе. Это «Мадам Бовари» (экранизация Флобера, где Юппер солирует), а также «Церемония» и «Женское дело». В первом партнершей Юппер выступает Сандрин Боннер, во втором — Мари Трентиньян. В центре четвертой картины — «Бетти» — тоже женский актерский дуэт: Мари Трентиньян — Стефан Одран, первая жена и первая муза Шаброля, игравшая почти во всех его ранних фильмах.

Самая значительная из представленных в программе киноработ — «Церемония». Софи (Боннер), новая служанка в загородном богатом доме, знакомится с Жанной, оторвой-почтальоншей. В один прекрасный вечер две подружки-простолюдинки расстреливают из коллекционных ружей семейство «хозяев жизни».Новизна «Церемонии» по сравнению с другими фильмами режиссера в том, что могильщиком буржуазии становится, так сказать, озверевший пролетариат. Что дало основания Шабролю шутя назвать «Церемонию» последним марксистским фильмом.

Шутя — потому что на самом деле Шаброль любит своих героев, как Чехов любил своих. Любит скромное обаяние буржуазии: ее быт, привычки, ее изысканные ритуалы, среди которых особое место занимают секс и еда. Он их не высмеивает, а живописует с меланхоличной грустью, которая не лишена яда и иногда переходит в холодный сарказм. Неторопливые застолья в чисто французском стиле и еще один обязательный семейный ритуал — прослушивание тихими деревенскими вечерами любимых опер с помощью телевизора с гигантским экраном, раздвигающим пространство почти до размеров оперного зала. По сути, Шаброль развивает марксистскую теорию о «двух культурах в буржуазном обществе». Вторую культуру представляет Софи, поглощающая в своей каморке для служанок дешевый шоколад и рекламную жвачку на допотопном телевизоре.

Во время семейного таинства — прослушивания «Дон Жуана» Моцарта — и происходит убийство, по своей дикости кажущееся нереальным. Шаброль предупреждает об опасности, которая никогда не перестает быть актуальной. Показывая, как прекрасное в своей изнеженности семейство предается меломанской страсти, а за их спинами уже заряжаются ружья и готовится кровавая «церемония», режиссер страны трех революций напоминает об уроке, который быстро забывается без повторения.