Два Страхова
К слову, о родственниках и ошибках в нашем историкознании. Постоянно приходится подчищать эти авгиевы конюшни. Дело неблагодарное, друзей здесь не наживешь, одних недоброжелателей, но кому-то же надо этим заниматься. Наука, как говорится, требует жертв. Хотел бы реабилитировать в какой-то мере имя своего родича (двоюродного брата моей прапрабабушки) философа и педагога Николая Николаевича Страхова-мл. (1852 － 1928). Ему выпало несчастие быть полным тезкой философа-почвенника Николая Николаевича Страхова (1828-1896). Поэтому многие его работы оказались приписаны Страхову старшему. В одной истории не могло уместиться двух полных тезок Страховых. В результате их образы слились не только в библиотечных каталогах, но и в рефератах и диссертациях как бы специалистов, чьи имена не буду здесь перечислять. При этом слава старшего Страхова затмила Страхова младшего только в наше время, на волне увлечения почвенничеством. В конце XIX － начале XX вв. Страхов младший тоже был хорошо известен. Достаточно сказать, что его «Очерк истории философии с древнейших времен» переиздавался семь раз, начиная с 1893 г. и вплоть до революции. «Методика русской грамоты» с 1898 г. выдержала шестнадцать изданий, «Методика закона божия» － четырнадцать, то есть они выпускались почти каждый год (можно сравнить объем биографических справок о Страхове-мл. －наверху, и о Страхове-ст. － внизу, в аннотированном указателе «Русская интеллигенция. Автобиографии и биобиблиографические документы в собрании С.А.Венгерова» － см.фото).
В работах Страхова младшего встречается много замечательных и актуальных по сию пору высказываний и наблюдений, которые я временами беру эпиграфами в свои собственные тексты. Например: «Всякий видит, что знание существует, что оно есть факт, но какой это факт, мы этого не видим». Или «Оттого-то многие и не понимают теперь значения философии, что не знают, что значит жить собственным разумом...» Или － о философах: «Некоторые из них совсем покидают свою родину и ищут себе второй родины там, где бы их жажда умственной жизни могла найти лучшее удовлетворение», что сопоставимо с судьбой меня самого и моих друзей, скитающихся по миру.
Вот завершающая часть его труда «Заслуга греческих философов архаического периода». О греках-философах увлекательно писали многие, например, Рожанский и Гаспаров, но уже после Страхова. Он был одним из первых.
К слову, о родственниках и ошибках в нашем историкознании. Постоянно приходится подчищать эти авгиевы конюшни. Дело неблагодарное, друзей здесь не наживешь, одних недоброжелателей, но кому-то же надо этим заниматься. Наука, как говорится, требует жертв. Хотел бы реабилитировать в какой-то мере имя своего родича (двоюродного брата моей прапрабабушки) философа и педагога Николая Николаевича Страхова-мл. (1852 － 1928). Ему выпало несчастие быть полным тезкой философа-почвенника Николая Николаевича Страхова (1828-1896). Поэтому многие его работы оказались приписаны Страхову старшему. В одной истории не могло уместиться двух полных тезок Страховых. В результате их образы слились не только в библиотечных каталогах, но и в рефератах и диссертациях как бы специалистов, чьи имена не буду здесь перечислять. При этом слава старшего Страхова затмила Страхова младшего только в наше время, на волне увлечения почвенничеством. В конце XIX － начале XX вв. Страхов младший тоже был хорошо известен. Достаточно сказать, что его «Очерк истории философии с древнейших времен» переиздавался семь раз, начиная с 1893 г. и вплоть до революции. «Методика русской грамоты» с 1898 г. выдержала шестнадцать изданий, «Методика закона божия» － четырнадцать, то есть они выпускались почти каждый год (можно сравнить объем биографических справок о Страхове-мл. －наверху, и о Страхове-ст. － внизу, в аннотированном указателе «Русская интеллигенция. Автобиографии и биобиблиографические документы в собрании С.А.Венгерова» － см.фото).
В работах Страхова младшего встречается много замечательных и актуальных по сию пору высказываний и наблюдений, которые я временами беру эпиграфами в свои собственные тексты. Например: «Всякий видит, что знание существует, что оно есть факт, но какой это факт, мы этого не видим». Или «Оттого-то многие и не понимают теперь значения философии, что не знают, что значит жить собственным разумом...» Или － о философах: «Некоторые из них совсем покидают свою родину и ищут себе второй родины там, где бы их жажда умственной жизни могла найти лучшее удовлетворение», что сопоставимо с судьбой меня самого и моих друзей, скитающихся по миру.
Вот завершающая часть его труда «Заслуга греческих философов архаического периода». О греках-философах увлекательно писали многие, например, Рожанский и Гаспаров, но уже после Страхова. Он был одним из первых.
«Никогда, кажется, жажда умственной жизни и деятельности, вытекавшая из бескорыстной любви к истине, не заявляла себя так сильно, как в эту эпоху первого пробуждения философского сознания. Разумная мысль всегда вообще имеет какое-то обаяние, но в большей степени она производит это обаяние без сомнения тогда, когда является делом собственного творчества. Большая разница － уразуметь собственную мысль и заимствованную; уразуметь первую значит быть творцом ея; в этом заключается более прямой интерес знания. Этого-то непосредственного интереса знания, этого стремления к мудрости ради самой мудрости － и были полны все мыслители рассматриваемой эпохи. И это сообщает всей этой эпохе какое-то симпатическое величие...
Пробудившаяся страсть любознательности почти всех мыслителей древности, в ту или иную пору их жизни, манит в далекие странствования, заставляет их переходить с места на место и всюду и во всем искать разрешения занимавших их дум. Некоторые из них совсем покидают свою родину и ищут себе второй родины там, где бы их жажда умственной жизни могла найти лучшее удовлетворение. Ксенофан Колофонский 67 лет странствует по разным местам Эллады и другим землям, одинокий и отовсюду убегающий, потому что нигде не находил сочувствия своим думам. Когда Анаксагора, уже в зрелых годах своей жизни покинувшего свой родной город Клазомены и переселившегося в Афины, упрекали в равнодушии к родине, он указывал на небо и говорил: «Бог с вами, напротив я только и думаю об ней», выражая этим, что мысль и знание считал он самым высшим благом и с ними везде находил себе родину. Что умственное влечение для древних мыслителей было ценнее и сильнее всего, это особенно ясно доказывается тем, что многие из них свободу и уединение мыслителя предпочитали всем выгодам обладания богатством и всем почестям общественной деятельности. Парменид еще в юных летах, несмотря на блеск и богатство своего рода, отказался от всякой общественной деятельности и безгранично отдался науке. Анаксагор также ради науки бросил свое богатство, пренебрег всеми преимуществами политического деятеля, и, когда впоследствии из богатого человека стал нищим, он будто бы высказывал: «я обязан философии моим материальным разорением и счастием моей души». Гераклиту, как передают, в его родном городе Эфесе предлагали высшую должность, но он отказался от нея и, как сообщает предание, часто уходил в горы и жил там, как аскет, предаваясь своим любимым размышлениям. О Демокрите рассказывают, что он из своего родового имущества взял самую меньшую долю и всю ее употребил на путешествия, так что последнее время своей жизни провел в бедности. Но весь преданный интересу философии, он нимало не тяготился этою бедностию: «всего царства Персидского, говорил он, не взял бы я за одно приобретение науки», и эта преданность его философии, как и у Гераклита, доходила у него также до некоторого аскетизма.
Естественно, что эти величавые личности древнейших мыслителей должны были оставить по себе великое впечатление в греческом мире; и немудрено, поэтому, что древние предания о них так изукрашены различными чудесными легендами, что очень трудно отличить в них истину от вымысла; чудесные легенды слагаются всегда только о великих людях. Обаяние многих из древних мудрецов было так велико, что им приписывали сверхъестественную силу и сверхчеловеческую мудрость. О Пифагоре, напр., предание высказывается, что это был демонический муж, существо совершенно особенное, не бог, не человек, но Пифагор. О Пармениде Платон, или лучше сказать －Сократ у Платона высказывается, как о человеке почтенном и вместе странном. «Я, говорит Сократ, будучи юношею, знался с ним уже старцем, и мне казалась в нем глубина какая-то чудесная». Вообще древние с великим уважением и почтением относились к первым разыскателям истины, считая их за людей, великий дух которых «поднимался по небесной стезе истины», как говорит намогильная надпись об Анаксагоре.
Пробудившаяся страсть любознательности почти всех мыслителей древности, в ту или иную пору их жизни, манит в далекие странствования, заставляет их переходить с места на место и всюду и во всем искать разрешения занимавших их дум. Некоторые из них совсем покидают свою родину и ищут себе второй родины там, где бы их жажда умственной жизни могла найти лучшее удовлетворение. Ксенофан Колофонский 67 лет странствует по разным местам Эллады и другим землям, одинокий и отовсюду убегающий, потому что нигде не находил сочувствия своим думам. Когда Анаксагора, уже в зрелых годах своей жизни покинувшего свой родной город Клазомены и переселившегося в Афины, упрекали в равнодушии к родине, он указывал на небо и говорил: «Бог с вами, напротив я только и думаю об ней», выражая этим, что мысль и знание считал он самым высшим благом и с ними везде находил себе родину. Что умственное влечение для древних мыслителей было ценнее и сильнее всего, это особенно ясно доказывается тем, что многие из них свободу и уединение мыслителя предпочитали всем выгодам обладания богатством и всем почестям общественной деятельности. Парменид еще в юных летах, несмотря на блеск и богатство своего рода, отказался от всякой общественной деятельности и безгранично отдался науке. Анаксагор также ради науки бросил свое богатство, пренебрег всеми преимуществами политического деятеля, и, когда впоследствии из богатого человека стал нищим, он будто бы высказывал: «я обязан философии моим материальным разорением и счастием моей души». Гераклиту, как передают, в его родном городе Эфесе предлагали высшую должность, но он отказался от нея и, как сообщает предание, часто уходил в горы и жил там, как аскет, предаваясь своим любимым размышлениям. О Демокрите рассказывают, что он из своего родового имущества взял самую меньшую долю и всю ее употребил на путешествия, так что последнее время своей жизни провел в бедности. Но весь преданный интересу философии, он нимало не тяготился этою бедностию: «всего царства Персидского, говорил он, не взял бы я за одно приобретение науки», и эта преданность его философии, как и у Гераклита, доходила у него также до некоторого аскетизма.
Естественно, что эти величавые личности древнейших мыслителей должны были оставить по себе великое впечатление в греческом мире; и немудрено, поэтому, что древние предания о них так изукрашены различными чудесными легендами, что очень трудно отличить в них истину от вымысла; чудесные легенды слагаются всегда только о великих людях. Обаяние многих из древних мудрецов было так велико, что им приписывали сверхъестественную силу и сверхчеловеческую мудрость. О Пифагоре, напр., предание высказывается, что это был демонический муж, существо совершенно особенное, не бог, не человек, но Пифагор. О Пармениде Платон, или лучше сказать －Сократ у Платона высказывается, как о человеке почтенном и вместе странном. «Я, говорит Сократ, будучи юношею, знался с ним уже старцем, и мне казалась в нем глубина какая-то чудесная». Вообще древние с великим уважением и почтением относились к первым разыскателям истины, считая их за людей, великий дух которых «поднимался по небесной стезе истины», как говорит намогильная надпись об Анаксагоре.
Итак, искание истины, составляющее задачу философии, многими принимаемое в наше время за какой-то странный и непонятный призрак, уже на первых страницах человеческой истории представляется нашему взору, как самый жизненный и имеющий глубокое значение факт. Факт этот остается и будет оставаться простым призраком только для той близорукости ума, при которой человек как будто и не подозревает, что между всеми интересами, наполняющими содержанием человеческую жизнь, одними из самых высших являются всегда － теоретические интересы ума, которые (своим могуществом) могут всецело покорить себе человека, наполнить всю его жизнь и сообщить ей высокий смысл и содержание. Смысл жизни, которая посвящается этим возвышенным интересам, которая вся обращается на служение высокому идеалу истины, для поверхностного представления всегда будет оставаться непонятным. Раскрытая пред нами самая первая страница из целой многовековой истории философии представляет высокие образцы этого безраздельного и бескорыстного служения истине; этими образцами стоило бы назидаться многим людям нашего времени, которые всю цель знания, всю цену науки обыкновенно полагают только в той пользе, которую из них можно извлечь, для которых знание и научная деятельность получают значение только тогда, когда из этого, как из капитала, можно сделать какое-нибудь выгодное обращение. Многие как будто опускают из вида то, что цель знания есть истина, стремление к которой есть одно из самых могущественных стремлений человеческого духа, и что обладание истиной, насколько оно дает силу убеждения, само по себе есть высшее и самое ценное благо жизни. О приобретении тех или других убеждений без сомнения все заботятся и в наше время, но к собственному мышлению обращаются в этом случае редко; в большинстве случаев －убеждения приобретаются прямо готовыми из книг и слагаются под влиянием господствующих в данную минуту авторитетов. Оттого-то многие и не понимают теперь значения философии, что не знают, что значит жить собственным разумом...»
Последний из сяньшэнгунов
Провел несколько дней в Юлине у яо. Остановился в доме местного писателя и историка по имени «дядюшка Пань», автора вот такой книги (фото 1-3). Кроме меня, у него еще гостили три девушки, тоже бапай яо, как и здешние юлинцы. По ночам совершал с ними романтические прогулки по горам при свете фонарика в мобильном телефоне. Дядюшка Пань рассказал много интересного об истории и культуре яо, надо обработать материал. Из того, что меня удивило — оказалось, что до сих пор сохранились остатки системы самоуправления «яо лао», о которой я писал, что она существовала до Нового Китая. Жив, например, пользующийся в деревне авторитетом сяньшэнгун (обладающий магической силой духовный лидер, знающий символы яо и отвечающий за проведение ритуалов, таких как свадьбы, похороны и т.д.) — на видео. И, мало того, система старейшин яо не только сохранилась, но и местное правительство сейчас не пытается ее искоренить, а напротив в последние годы активно применяет, внедряя модель социального управления «партийная организация + яо лао + сяньшэнгун». Пользующиеся уважением сяньшэнгуны традиционно участвуют в разрешении споров и конфликтов между жителями деревни. Осознавая их влияние, власти привлекают их для руководства и проведения своей политики на местах. Например, во время пандемии сяньшэнгуны были задействованы в работе по профилактике эпидемии и ходили по деревням с разъяснениями, что жители не должны собираться, устраивать торжества, свадьбы, похороны и т.п.
Другой пример: в деревнях Нюлушуй и Цзюньляо жители занимались противоправной деятельностью, как то: отказывались платить за электричество, делали незаконные подключения и повреждали электростанцию. Местное городское правительство, деревенский комитет и электростанция неоднократно пытались исправить ситуацию, но не смогли этого сделать. Это стало наболевшим вопросом в местном социальном управлении.
Под руководством партийного комитета и правительства группа старейшин яо и сяньшэнгунов участвовала в этой «битве». Уж не знаю, какими магическими карами грозили сяньшэнгуны, но в итоге уезд смог вернуть 34,29 млн юаней неоплаченных счетов за электроэнергию, возместить убытки и решить проблему бесконтрольного использования электроэнергии.
Провел несколько дней в Юлине у яо. Остановился в доме местного писателя и историка по имени «дядюшка Пань», автора вот такой книги (фото 1-3). Кроме меня, у него еще гостили три девушки, тоже бапай яо, как и здешние юлинцы. По ночам совершал с ними романтические прогулки по горам при свете фонарика в мобильном телефоне. Дядюшка Пань рассказал много интересного об истории и культуре яо, надо обработать материал. Из того, что меня удивило — оказалось, что до сих пор сохранились остатки системы самоуправления «яо лао», о которой я писал, что она существовала до Нового Китая. Жив, например, пользующийся в деревне авторитетом сяньшэнгун (обладающий магической силой духовный лидер, знающий символы яо и отвечающий за проведение ритуалов, таких как свадьбы, похороны и т.д.) — на видео. И, мало того, система старейшин яо не только сохранилась, но и местное правительство сейчас не пытается ее искоренить, а напротив в последние годы активно применяет, внедряя модель социального управления «партийная организация + яо лао + сяньшэнгун». Пользующиеся уважением сяньшэнгуны традиционно участвуют в разрешении споров и конфликтов между жителями деревни. Осознавая их влияние, власти привлекают их для руководства и проведения своей политики на местах. Например, во время пандемии сяньшэнгуны были задействованы в работе по профилактике эпидемии и ходили по деревням с разъяснениями, что жители не должны собираться, устраивать торжества, свадьбы, похороны и т.п.
Другой пример: в деревнях Нюлушуй и Цзюньляо жители занимались противоправной деятельностью, как то: отказывались платить за электричество, делали незаконные подключения и повреждали электростанцию. Местное городское правительство, деревенский комитет и электростанция неоднократно пытались исправить ситуацию, но не смогли этого сделать. Это стало наболевшим вопросом в местном социальном управлении.
Под руководством партийного комитета и правительства группа старейшин яо и сяньшэнгунов участвовала в этой «битве». Уж не знаю, какими магическими карами грозили сяньшэнгуны, но в итоге уезд смог вернуть 34,29 млн юаней неоплаченных счетов за электроэнергию, возместить убытки и решить проблему бесконтрольного использования электроэнергии.
Быт сельского духовенства
Отец Страхова священник Николай Николаевич Страхов и мой прапрапрадед священник Федор Степанович Озеров были друзьями, однокашниками, соседями и свояками － женаты на родных сестрах. Когда моего прапрапрадеда постигла беда － он погорел － первым, кто пришел на помощь, был о. Н. Страхов. На страницах церковной прессы его письмо предшествовало письму самого Озерова. Вот что писал о. Н. Страхов (цитирую по «Херсонским епархиальным ведомостям», №23 за 1871 г.):
«Из Можайского уезда.
1871 года, августа 31 дня, в селе Елманове, Можайского уезда, Воскресенской церкви, состоящем из храма и домов священно- и церковнослужителей, вспыхнул пожар. Загорелось сначала в доме диакона, но потом довольно сильным ветром огонь быстро стал разноситься и на другие дома; не прошло и 10 минут, как вся слобода (4 дома) объята была пламенем. Вследствие такого быстрого распространения пламени, самая ничтожная часть имущества священно- и церковнослужителей была спасена, погоревшие семейства все, можно сказать, разорились, но особенное сожаление и сочувствие вызывает семейство священника. Священник прихода села Елманова, прихода, без преувеличения, беднейшего, имея большое семейство (12 человек детей), и до сего прискорбного случая жил бедственно, и если находил средства к существованию, то только благодаря своим неусыпным трудам и заботам. Теперь же, не имея своего пристанища, следовательно принужденный жить с большим семейством на квартире, － лишившись последних средств к существованию (нужно еще заметить, что в нашем краю нынешний год － неурожай), священник находится в самом крайне бедственном безвыходном положении.
Кто был на пожаре, у того невольно терзалось сердце, смотря на священника и жену его, окруженную десятком детей, проливающих горькие безотрадные слезы. Надеясь, что такое несчастие вызовет сочувствие в других, я обращаюсь к вам, отцы, братие и други, окажите посильную помощь пострадавшему семейству.
Соседний священник села Сокольники, Николай Страхов».
Это письмо вместе с письмом Озерова красноречиво свидетельствуют о жизни тогдашнего сельского духовенства. С одной стороны, священство было несомненно интеллигенцией того времени. Священники, во всяком случае Московской епархии, получали очень качественное по тем временам образование. Они оканчивали Славяно-греко-латинскую академию, Троицкую лаврскую семинарию или позже Вифанскую семинарию. В ведомости еще одного моего родственника Алексея Ивановича Бардова, священника с. Криушино, а затем настоятеля Можайского Никольского собора, учившегося в Троицкой семинарии, рядом с данной ему характеристикой «отлично дарован и уравновешен» можно увидеть перечень изучаемых им предметов: греческий и французский язык, грамматика, поэзия, риторика, философия, богословие, история и медицина.
С другой стороны, образ жизни и условия быта сельского духовенства ничем не отличались от крестьянства. Чтобы прокормить огромную семью, священник бы вынужден точно так же, как и крестьянин, работать в поле и пахать землю. Как писал экономист Иван Посошков: «И сельские презвитери ничим не отменны от простых мужиков, мужик за соху, и поп за соху, мужик за косу и поп за косу. И в празднуемый день, где было итти в церьковь на словословие божие, а поп с мужиками пойдет овина сушить, и где было обедня служить, а поп и причетники хлеб молотить. И в таковых суетах живуще, не токмо стадо христово пасти, но и себя не упасти».
Приведу и отрывок из подтверждающего это письма Озерова, опубликованного «Московскими епархиальными ведомостями» и перепечатанного другими церковными изданиями России. В этом выразительном описании перед нами предстает весь тягостный быт тогдашнего сельского духовенства:
Отец Страхова священник Николай Николаевич Страхов и мой прапрапрадед священник Федор Степанович Озеров были друзьями, однокашниками, соседями и свояками － женаты на родных сестрах. Когда моего прапрапрадеда постигла беда － он погорел － первым, кто пришел на помощь, был о. Н. Страхов. На страницах церковной прессы его письмо предшествовало письму самого Озерова. Вот что писал о. Н. Страхов (цитирую по «Херсонским епархиальным ведомостям», №23 за 1871 г.):
«Из Можайского уезда.
1871 года, августа 31 дня, в селе Елманове, Можайского уезда, Воскресенской церкви, состоящем из храма и домов священно- и церковнослужителей, вспыхнул пожар. Загорелось сначала в доме диакона, но потом довольно сильным ветром огонь быстро стал разноситься и на другие дома; не прошло и 10 минут, как вся слобода (4 дома) объята была пламенем. Вследствие такого быстрого распространения пламени, самая ничтожная часть имущества священно- и церковнослужителей была спасена, погоревшие семейства все, можно сказать, разорились, но особенное сожаление и сочувствие вызывает семейство священника. Священник прихода села Елманова, прихода, без преувеличения, беднейшего, имея большое семейство (12 человек детей), и до сего прискорбного случая жил бедственно, и если находил средства к существованию, то только благодаря своим неусыпным трудам и заботам. Теперь же, не имея своего пристанища, следовательно принужденный жить с большим семейством на квартире, － лишившись последних средств к существованию (нужно еще заметить, что в нашем краю нынешний год － неурожай), священник находится в самом крайне бедственном безвыходном положении.
Кто был на пожаре, у того невольно терзалось сердце, смотря на священника и жену его, окруженную десятком детей, проливающих горькие безотрадные слезы. Надеясь, что такое несчастие вызовет сочувствие в других, я обращаюсь к вам, отцы, братие и други, окажите посильную помощь пострадавшему семейству.
Соседний священник села Сокольники, Николай Страхов».
Это письмо вместе с письмом Озерова красноречиво свидетельствуют о жизни тогдашнего сельского духовенства. С одной стороны, священство было несомненно интеллигенцией того времени. Священники, во всяком случае Московской епархии, получали очень качественное по тем временам образование. Они оканчивали Славяно-греко-латинскую академию, Троицкую лаврскую семинарию или позже Вифанскую семинарию. В ведомости еще одного моего родственника Алексея Ивановича Бардова, священника с. Криушино, а затем настоятеля Можайского Никольского собора, учившегося в Троицкой семинарии, рядом с данной ему характеристикой «отлично дарован и уравновешен» можно увидеть перечень изучаемых им предметов: греческий и французский язык, грамматика, поэзия, риторика, философия, богословие, история и медицина.
С другой стороны, образ жизни и условия быта сельского духовенства ничем не отличались от крестьянства. Чтобы прокормить огромную семью, священник бы вынужден точно так же, как и крестьянин, работать в поле и пахать землю. Как писал экономист Иван Посошков: «И сельские презвитери ничим не отменны от простых мужиков, мужик за соху, и поп за соху, мужик за косу и поп за косу. И в празднуемый день, где было итти в церьковь на словословие божие, а поп с мужиками пойдет овина сушить, и где было обедня служить, а поп и причетники хлеб молотить. И в таковых суетах живуще, не токмо стадо христово пасти, но и себя не упасти».
Приведу и отрывок из подтверждающего это письма Озерова, опубликованного «Московскими епархиальными ведомостями» и перепечатанного другими церковными изданиями России. В этом выразительном описании перед нами предстает весь тягостный быт тогдашнего сельского духовенства:
«Взываю к вам о помощи и нижайше прошу вашего деятельного сочувствия я, нижеподписавшийся, собрат Ваш, священник, служащий на месте 23 года, при самом незначительном приходе, состоящем из 436 душ мужского пола крестьян, с полным 4-х личным причтом, без всяких постоянных окладов к содержанию, имеющий одиннадцать человек детей, недовершивший еще устройства старшей дочери своей －12-й, отданной в замужество в прошлом 1870 году, в настоящее же время, совершенно, что называется до нитки, лишившийся всего своего имущества, по случаю пожара, происшедшего в нашем селе 31 числа минувшего августа месяца, сего 1871 года, в 4 часа по полудни. Пожар, начавшийся со двора диакона, при сильном восточном ветре, в 10 минут охватил все дома наши, так что я, священник, находясь в то время на гумне, и домолачивая с своими взрослыми детьми последний собранный с поля хлеб, прибежал домой, и мог собрать и спасти одних малых детей; все приобретенное в 23 года имущество, и весь хлеб, собранный с поля, кроме малого остатка овса, домолачивавшегося на гумне, и кроме скота, находившегося в поле, все безщадно истреблено огнем － в доме, на дворе, в клети, в сбруйном сарае и в погребе, так что к ночи привелось быть в таком горьком положении, что негде и нечем было и пропитаться себе и детям. － Ближайшие крестьяне, находящиеся от нас в полуверстном расстоянии, прибежав на пожар, также ничем не могли помочь нам без пожарных снарядов.
... Для меня же многосемейного, имеющего взрослых обучающихся сыновей и совершеннолетних дочерей, всякая посильная жертва чем бы то ни было, особенно будет дорога потому, что при незначительном приходе я имею средства почти что к одному пропитанию...».
Все эти факторы — совокупность полученного образования с тяжкими условиями деревенской жизни — привели к тому, что появилось поколение разночинцев, выходцев из духовного сословия, среди которых были, например, Чернышевский и Добролюбов, хорошо знавшие и чувствовавшие нужды и чаяния простого народа и ратовавшие за революционные преобразования. Чернышевский, как известно, писал о построении социализма на основе объединения традиционных деревенских общин: «Подле понятия о правах отдельной личности возникла идея о союзе и братстве между людьми: люди должны соединиться в общества, имеющие общий интерес... В земледелии братство это должно выразиться переходом земли в общинное пользование, в промышленности — переходом фабричных и заводских предприятий в общинное достояние компании всех работающих на этой фабрике, на этом заводе...».
... Для меня же многосемейного, имеющего взрослых обучающихся сыновей и совершеннолетних дочерей, всякая посильная жертва чем бы то ни было, особенно будет дорога потому, что при незначительном приходе я имею средства почти что к одному пропитанию...».
Все эти факторы — совокупность полученного образования с тяжкими условиями деревенской жизни — привели к тому, что появилось поколение разночинцев, выходцев из духовного сословия, среди которых были, например, Чернышевский и Добролюбов, хорошо знавшие и чувствовавшие нужды и чаяния простого народа и ратовавшие за революционные преобразования. Чернышевский, как известно, писал о построении социализма на основе объединения традиционных деревенских общин: «Подле понятия о правах отдельной личности возникла идея о союзе и братстве между людьми: люди должны соединиться в общества, имеющие общий интерес... В земледелии братство это должно выразиться переходом земли в общинное пользование, в промышленности — переходом фабричных и заводских предприятий в общинное достояние компании всех работающих на этой фабрике, на этом заводе...».
Музей яо
В Ляньнане, столице Ляньнань-Яоского автономного уезда, обнаружил большой музей яо (фото 1). Расположен он в живописном месте, у подножия гор. В экспозиции находится, в частности, несколько предметов, дающих дополнительное представление о функциях сяньшэнгуна.
Например, священный деревянный скипетр республиканского периода, используемый сяньшэнгуном для ритуальных действий (на фото 2 справа). Верх его набалдашника украшен двумя жемчужинами, сам набалдашник представляет собой шестигранник, на четырех сторонах которого вырезаны четыре иероглифа «除邪辅政», что означает изгнание злых духов и помощь в управлении. Ниже выгравированы персонажи истории, а на корпусе скипетра изображен парящий дракон. Основание обернуто железным листом.
Сяньшэнгун знал ритуалы, умел читать символы и хранил магические писания для лечения болезней и спасения жизней (фото 3). Например, книгу появления на свет: когда у предков бапай яо рождался ребенок, они, прося сяньшэнгуна читать писание, убивали трех собак и строили три мостика до того, как малышу исполнялось три года. Это должно было помочь ребенку преодолеть невзгоды и пережить трудный период. Была у сяньшэнгуна и книга избавления от страданий: когда у кого-либо, будь то мужчина или женщина, старый или молодой, возникали неизлечимые болезни, сяньшэнгун призывал богов спуститься и избавить их от боли.
А на случай нападения чужеземцев у сяньшэнгуна имелась книга заклятий от врагов (фото 4).
P.S. Удивительно, что места эти в Гуандуне, всего в нескольких часах езды от Гуанчжоу, но при этом полная дичь. Тут как в старые добрые времена удивляются при виде иностранца, то есть меня. В музее охранники и смотрительницы, испросив моего разрешения, фотографировали, как я смотрю экспозицию. А в ресторане в соседнем городе Ляньчжоу повар позвонил лаобаню (хозяину), тот специально приехал, привез личи и битый час отвлекал меня болтовней и снимал на видео, мешая питаться. Впрочем, все это сейчас было очень доброжелательно. Помнится, в один из прошлых разов, когда я заезжал сюда с другом во время эпидемии, тоже зашли в какой-то ресторан. Так прохожая тетка, завидев нас с улицы через его витрину, вызвала ментов. После этого хозяйка больше нас в ресторан не пускала, уверяя, что он закрыт.
В Ляньнане, столице Ляньнань-Яоского автономного уезда, обнаружил большой музей яо (фото 1). Расположен он в живописном месте, у подножия гор. В экспозиции находится, в частности, несколько предметов, дающих дополнительное представление о функциях сяньшэнгуна.
Например, священный деревянный скипетр республиканского периода, используемый сяньшэнгуном для ритуальных действий (на фото 2 справа). Верх его набалдашника украшен двумя жемчужинами, сам набалдашник представляет собой шестигранник, на четырех сторонах которого вырезаны четыре иероглифа «除邪辅政», что означает изгнание злых духов и помощь в управлении. Ниже выгравированы персонажи истории, а на корпусе скипетра изображен парящий дракон. Основание обернуто железным листом.
Сяньшэнгун знал ритуалы, умел читать символы и хранил магические писания для лечения болезней и спасения жизней (фото 3). Например, книгу появления на свет: когда у предков бапай яо рождался ребенок, они, прося сяньшэнгуна читать писание, убивали трех собак и строили три мостика до того, как малышу исполнялось три года. Это должно было помочь ребенку преодолеть невзгоды и пережить трудный период. Была у сяньшэнгуна и книга избавления от страданий: когда у кого-либо, будь то мужчина или женщина, старый или молодой, возникали неизлечимые болезни, сяньшэнгун призывал богов спуститься и избавить их от боли.
А на случай нападения чужеземцев у сяньшэнгуна имелась книга заклятий от врагов (фото 4).
P.S. Удивительно, что места эти в Гуандуне, всего в нескольких часах езды от Гуанчжоу, но при этом полная дичь. Тут как в старые добрые времена удивляются при виде иностранца, то есть меня. В музее охранники и смотрительницы, испросив моего разрешения, фотографировали, как я смотрю экспозицию. А в ресторане в соседнем городе Ляньчжоу повар позвонил лаобаню (хозяину), тот специально приехал, привез личи и битый час отвлекал меня болтовней и снимал на видео, мешая питаться. Впрочем, все это сейчас было очень доброжелательно. Помнится, в один из прошлых разов, когда я заезжал сюда с другом во время эпидемии, тоже зашли в какой-то ресторан. Так прохожая тетка, завидев нас с улицы через его витрину, вызвала ментов. После этого хозяйка больше нас в ресторан не пускала, уверяя, что он закрыт.
Гуэйло
Заехали с другом в какую-то глухомань. Он остался в машине, а я пошел в магазин за снэками. Слышу, хозяйка говорит своему мужику: «Ты гляди, гуэйло (черт заморский) пожаловал!» Я, конечно, напрягся и начал ее отчитывать: «Нельзя употреблять такое слово! Это для иностранцев звучит обидно! Вы можете их называть вайгожэнь или лаовай, но никак не гуэйло!» Она испуганно принялась оправдываться: «Что ты, что ты, я вовсе не говорила гуэйло». — «Как это не говорила, я точно слышал!» — «Нет, нет, не говорила, ты ослышался!» И губы поджала. Я в ответ тоже скорчил недовольную гримасу, типа из-за такого обращения собираюсь уйти, — но как бы в порядке одолжения взял пару тухлых яиц, орешков и две бутылки воды. Тут она спрашивает: «А ты откуда будешь?» — «А я, — говорю, — вообще никакой не иностранец, я просто из Синьцзяна, вот и похож». — «Ой, из Синьцзяна, прости, не признала, что ты наш, китаец, обозналась я...» Так она и проговорилась.
Заехали с другом в какую-то глухомань. Он остался в машине, а я пошел в магазин за снэками. Слышу, хозяйка говорит своему мужику: «Ты гляди, гуэйло (черт заморский) пожаловал!» Я, конечно, напрягся и начал ее отчитывать: «Нельзя употреблять такое слово! Это для иностранцев звучит обидно! Вы можете их называть вайгожэнь или лаовай, но никак не гуэйло!» Она испуганно принялась оправдываться: «Что ты, что ты, я вовсе не говорила гуэйло». — «Как это не говорила, я точно слышал!» — «Нет, нет, не говорила, ты ослышался!» И губы поджала. Я в ответ тоже скорчил недовольную гримасу, типа из-за такого обращения собираюсь уйти, — но как бы в порядке одолжения взял пару тухлых яиц, орешков и две бутылки воды. Тут она спрашивает: «А ты откуда будешь?» — «А я, — говорю, — вообще никакой не иностранец, я просто из Синьцзяна, вот и похож». — «Ой, из Синьцзяна, прости, не признала, что ты наш, китаец, обозналась я...» Так она и проговорилась.
Макариевские чтения
На родине-матушке принял участие в 32-й международной научной конференции «Макариевские чтения», организованной администрацией Можайского муниципального округа совместно с Санкт-Петербургской академией художеств и Всероссийским обществом святителя Макария. В этом году тема конференции была «Русская Православная церковь и важнейшие моменты истории Российского государства».
Рассказывал, в том числе, об образовании и быте сельского духовенства первой половины XIX в. Из других топиков, которые затронул: его кастовость. Духовенство в то время представляло собой закрытую кастовую структуру. Если выход из нее был относительно прост, – отпрыск какого-либо из семейств мог, например, сменить духовный путь на светский, податься в канцеляристы, выслужиться по чинам, получить дворянство и стать помещиком – то вход в нее был практически невозможен. Места в приходах передавались по наследству. Может сложиться ошибочное представление, что существовала некоторая лестничная иерархия, когда представитель податного сословия мог стать, скажем, пономарем, его сын – дьячком, сын того – диаконом, а сын последнего – священником, но это не так. Отец священника мог быть действительно диаконом, дед – дьячком, прадед – пономарем, но вот прапрадед опять оказывался священником. Духовный чин определялся множеством факторов – способностями, знаниями, образованием, средствами и пр. Но сама наследственная традиция уходит вглубь веков. Соседствовавшая с ней в допетровские времена выборность во многом была чисто формальной, поскольку на священнические места приходом выбирались лица того же духовного происхождения, как правило сын или зять умершего священника. Об этом говорил и Стоглавый собор (1551): «который поп или дьякон овдовеет, а будет y него или сын, или брат, или зять, или племянник, и на его место пригож и грамоте горазд и искусен, ино его в попы на место поставити». Известно, что среди первых священников были выходцы из Греции или Болгарии. Но при этом происхождение именно русских священников окутано неизвестностью. Существует предположение, которое выдвинул исследователь Петр Гайденко, что поскольку первые церкви располагались в княжеских крепостях, или, говоря по-западному, замках, то и первыми священниками были люди ближнего княжьего круга. Но это всего лишь гипотеза.
На фото: участники чтений архимандрит Макарий (Веретенников) из Троице-Сергиевой лавры и игумения Амвросия (Гавринева), настоятельница Успенского Колоцкого женского монастыря.
На родине-матушке принял участие в 32-й международной научной конференции «Макариевские чтения», организованной администрацией Можайского муниципального округа совместно с Санкт-Петербургской академией художеств и Всероссийским обществом святителя Макария. В этом году тема конференции была «Русская Православная церковь и важнейшие моменты истории Российского государства».
Рассказывал, в том числе, об образовании и быте сельского духовенства первой половины XIX в. Из других топиков, которые затронул: его кастовость. Духовенство в то время представляло собой закрытую кастовую структуру. Если выход из нее был относительно прост, – отпрыск какого-либо из семейств мог, например, сменить духовный путь на светский, податься в канцеляристы, выслужиться по чинам, получить дворянство и стать помещиком – то вход в нее был практически невозможен. Места в приходах передавались по наследству. Может сложиться ошибочное представление, что существовала некоторая лестничная иерархия, когда представитель податного сословия мог стать, скажем, пономарем, его сын – дьячком, сын того – диаконом, а сын последнего – священником, но это не так. Отец священника мог быть действительно диаконом, дед – дьячком, прадед – пономарем, но вот прапрадед опять оказывался священником. Духовный чин определялся множеством факторов – способностями, знаниями, образованием, средствами и пр. Но сама наследственная традиция уходит вглубь веков. Соседствовавшая с ней в допетровские времена выборность во многом была чисто формальной, поскольку на священнические места приходом выбирались лица того же духовного происхождения, как правило сын или зять умершего священника. Об этом говорил и Стоглавый собор (1551): «который поп или дьякон овдовеет, а будет y него или сын, или брат, или зять, или племянник, и на его место пригож и грамоте горазд и искусен, ино его в попы на место поставити». Известно, что среди первых священников были выходцы из Греции или Болгарии. Но при этом происхождение именно русских священников окутано неизвестностью. Существует предположение, которое выдвинул исследователь Петр Гайденко, что поскольку первые церкви располагались в княжеских крепостях, или, говоря по-западному, замках, то и первыми священниками были люди ближнего княжьего круга. Но это всего лишь гипотеза.
На фото: участники чтений архимандрит Макарий (Веретенников) из Троице-Сергиевой лавры и игумения Амвросия (Гавринева), настоятельница Успенского Колоцкого женского монастыря.
Петр Маргорин
На чтениях в Можайске (см. выше) рассказывал, разумеется, и о своих можайских предках и ошибках исследователей. Многие из моих предков и родственников на протяжении столетий служили в Никольском соборе на территории Можайского кремля (том самом, где хранилась знаменитая деревянная скульптура Николы Можайского, и откуда его образ разошелся по всей Руси), были его дьячками и пономарями, а двое из них, Георгий Максимович Смирнов и затем Алексей Иванович Бардов, в течение большей части XIX в., с 1801 по 1862 г., были его настоятелями. Еще один мой родственник, купец Петр Михайлович Маргорин, собственно и построил Никольский собор, точнее перестроил в его нынешний неоготический вид (фото 1), пустив на строительство камни из стен Можайского кремля. В 1818-1820 гг. он же руководил строительством церкви Спаса Нерукотворного Спасо-Бородинского монастыря, первого российского памятника, посвященного Бородинскому сражению (фото 2).
По недоразумению П.М. Маргорин с легкой руки археолога И.И.Кондратьева был переименован в Марголина, а это совсем другая фамилия иного происхождения. Маргорины же это древний можайский посадский род, представители которого со временем стали купцами.
В работе «История Можайского кремля» Кондратьев пишет, что в мае 1802 г. к московскому гражданскому губернатору П. Я. Аршеневскому обратились двое жителей Можайска, назвавшихся “можайскому Николаевскому собору строителями” – священник Николаевского собора Григорий Ильин и можайский купец Петр Марголин («Назван в документе “Петр Маргорин”».). «Предложение Ильина и Марголина сводилось к простой альтернативе: либо продать церкви всю крепость на слом по сходной цене, либо отдать развалившуюся крепость в собор безвозмездно, а церковь из своих средств построит палисад и ворота». Ну вот в документе Петр Михайлович назван Маргориным, так им бы и остался, но у Кондратьева он почему-то становится Марголиным, и под такой ошибочной фамилией теперь фигурирует во многих справочниках.
На чтениях в Можайске (см. выше) рассказывал, разумеется, и о своих можайских предках и ошибках исследователей. Многие из моих предков и родственников на протяжении столетий служили в Никольском соборе на территории Можайского кремля (том самом, где хранилась знаменитая деревянная скульптура Николы Можайского, и откуда его образ разошелся по всей Руси), были его дьячками и пономарями, а двое из них, Георгий Максимович Смирнов и затем Алексей Иванович Бардов, в течение большей части XIX в., с 1801 по 1862 г., были его настоятелями. Еще один мой родственник, купец Петр Михайлович Маргорин, собственно и построил Никольский собор, точнее перестроил в его нынешний неоготический вид (фото 1), пустив на строительство камни из стен Можайского кремля. В 1818-1820 гг. он же руководил строительством церкви Спаса Нерукотворного Спасо-Бородинского монастыря, первого российского памятника, посвященного Бородинскому сражению (фото 2).
По недоразумению П.М. Маргорин с легкой руки археолога И.И.Кондратьева был переименован в Марголина, а это совсем другая фамилия иного происхождения. Маргорины же это древний можайский посадский род, представители которого со временем стали купцами.
В работе «История Можайского кремля» Кондратьев пишет, что в мае 1802 г. к московскому гражданскому губернатору П. Я. Аршеневскому обратились двое жителей Можайска, назвавшихся “можайскому Николаевскому собору строителями” – священник Николаевского собора Григорий Ильин и можайский купец Петр Марголин («Назван в документе “Петр Маргорин”».). «Предложение Ильина и Марголина сводилось к простой альтернативе: либо продать церкви всю крепость на слом по сходной цене, либо отдать развалившуюся крепость в собор безвозмездно, а церковь из своих средств построит палисад и ворота». Ну вот в документе Петр Михайлович назван Маргориным, так им бы и остался, но у Кондратьева он почему-то становится Марголиным, и под такой ошибочной фамилией теперь фигурирует во многих справочниках.