В поисках предков заказчика просматривал десятки дел лишенцев — казаков одной из кубанских станиц. Глаз зацепился за потрепанную обложку школьной тетрадки с товарищем Сталиным. На обратной стороне — выписка из протокола президиума сельсовета о восстановлении в избирательных правах. Решил вчитаться в дело — и ужаснулся.
В разгар страды, летом 1928 года, у многодетного казака родилось «двое блезнят» — двойня. Жену положили в больницу. Чтобы спокойно работать в поле, он попросил присмотреть за детьми племянницу жены. Полтора месяца она ему помогала.
В 1934 году казаку дали пять лет с конфискацией хозяйства — за невыполнение плана хлебозаготовки на 5 пудов (это около 80 кг). Вскоре он был досрочно освобожден и вернулся в родную станицу, где его за «наем рабочей силы» — той самой родственницы-няньки — включили в список кулаков и лишили избирательных прав.
Как известно, лишенцы не только не могли участвовать в выборах, но и теряли доступ ко многим социальным благам и становились изгоями. Их не принимали в колхозы и на работу в советские учреждения, не брали в партию и комсомол, лишали пенсий и пособий, исключали из кооперативов. После введения карточной системы в 1928 году они были вынуждены покупать продукты по коммерческим ценам. В годы Большого террора лишенцы первыми становились объектом репрессий.
Обложка со Сталиным — предпоследний лист дела, а последний, написанный красными чернилами, — справка сельсовета. В ней приведен один факт о казаке, которого нет в других документах: «освобожден от военной службы по 66 ст. — глухота и эпилепсия».
Понятно, что любые исторические параллели требуют осторожности. Но когда в прошлую пятницу в список «иностранных агентов» включили Николая Эппле — замечательного исследователя исторической памяти, автора знаменитой книги «Неудобное прошлое», — я снова подумал о тех лишенцах.
Между лишенцами прошлого и современными «иноагентами» есть пугающее родство. И тогда, и сейчас государство выделяет группу «неблагонадежных» — тех, кого публично объявляют чужими и опасными. Сегодняшний статус «иноагента» означает не только клеймо, но и реальные ограничения: такие люди теряют доступ к государственному финансированию, к преподаванию, к культурной и научной деятельности, к публичным площадкам. Их имена сопровождает унизительный дисклеймер, их штрафуют за формальности, травят в медиапространстве. За несоблюдение дурацких требований «иноагент» рискует получить уже не только административное, но и уголовное преследование. Но главное — они вовсе не «иностранные агенты». Это, как правило, люди с независимой позицией, репутацией и авторитетом в своих сообществах. Именно поэтому государству важно заставить их замолчать. Клеймо иноагента — это способ запугивания и выдавливания из общественной жизни.
Выражаю Николаю Эппле поддержку и солидарность. Подпишитесь на его канал «Никогда/Снова» — там много интересного.
В разгар страды, летом 1928 года, у многодетного казака родилось «двое блезнят» — двойня. Жену положили в больницу. Чтобы спокойно работать в поле, он попросил присмотреть за детьми племянницу жены. Полтора месяца она ему помогала.
В 1934 году казаку дали пять лет с конфискацией хозяйства — за невыполнение плана хлебозаготовки на 5 пудов (это около 80 кг). Вскоре он был досрочно освобожден и вернулся в родную станицу, где его за «наем рабочей силы» — той самой родственницы-няньки — включили в список кулаков и лишили избирательных прав.
Как известно, лишенцы не только не могли участвовать в выборах, но и теряли доступ ко многим социальным благам и становились изгоями. Их не принимали в колхозы и на работу в советские учреждения, не брали в партию и комсомол, лишали пенсий и пособий, исключали из кооперативов. После введения карточной системы в 1928 году они были вынуждены покупать продукты по коммерческим ценам. В годы Большого террора лишенцы первыми становились объектом репрессий.
Обложка со Сталиным — предпоследний лист дела, а последний, написанный красными чернилами, — справка сельсовета. В ней приведен один факт о казаке, которого нет в других документах: «освобожден от военной службы по 66 ст. — глухота и эпилепсия».
Понятно, что любые исторические параллели требуют осторожности. Но когда в прошлую пятницу в список «иностранных агентов» включили Николая Эппле — замечательного исследователя исторической памяти, автора знаменитой книги «Неудобное прошлое», — я снова подумал о тех лишенцах.
Между лишенцами прошлого и современными «иноагентами» есть пугающее родство. И тогда, и сейчас государство выделяет группу «неблагонадежных» — тех, кого публично объявляют чужими и опасными. Сегодняшний статус «иноагента» означает не только клеймо, но и реальные ограничения: такие люди теряют доступ к государственному финансированию, к преподаванию, к культурной и научной деятельности, к публичным площадкам. Их имена сопровождает унизительный дисклеймер, их штрафуют за формальности, травят в медиапространстве. За несоблюдение дурацких требований «иноагент» рискует получить уже не только административное, но и уголовное преследование. Но главное — они вовсе не «иностранные агенты». Это, как правило, люди с независимой позицией, репутацией и авторитетом в своих сообществах. Именно поэтому государству важно заставить их замолчать. Клеймо иноагента — это способ запугивания и выдавливания из общественной жизни.
Выражаю Николаю Эппле поддержку и солидарность. Подпишитесь на его канал «Никогда/Снова» — там много интересного.
В этом году я встретил Пасху в городке Си-Клифф на Лонг-Айленде, штат Нью-Йорк. После Второй мировой войны здесь поселились сотни русских эмигрантов, бежавших из Европы. Сегодня в городке с населением около пяти тысяч человек действуют два православных храма — Казанский (принадлежит Американской православной церкви) и Серафимовский (РПЦЗ).
На фотографии мы сидим на скамейке у стены Серафимовского храма, где проходила дневная пасхальная служба. Слева от меня — Александра Федоровна Кишковская, вдова настоятеля Казанского храма и до сих пор — центр приходской жизни. Здесь её называют матушка Мими. Александра Федоровна — внучка сразу двух выдающихся государственных деятелей Российской империи: председателя Госсовета (1914–1917) Анатолия Куломзина и министра внутренних дел (1915) князя Николая Щербатова.
Справа от меня её дочь Софья Кишковская с мужем Николаем Случевским — правнуком премьер-министра Российской империи (1906–1911) Петра Столыпина.
Разумеется, я не упустил возможности расспросить моих новых знакомых об их родословной. Это был тот редкий случай, когда собеседники могут подолгу рассказывать о своей семье, переходя от одной ветви к другой.
А я думал о том, как предки этих людей влияли на судьбы моих собственных предков. Первая мысль, конечно, об аграрной реформе Столыпина, по которой мои крестьяне Кудиновы и Шаталины переселились из малоземельных губерний центральной России в Сибирь, в нынешний Алтайский край. Это самый очевидный, хрестоматийный пример. Но и другие предки моих собеседников — Куломзин и Щербатов — оставили заметный след в судьбах миллионов, включая и моих родных.
Так, князь Щербатов занимал пост министра всего несколько месяцев, но именно его циркуляр фактически отменил черту еврейской оседлости в Российской империи.
Николай Куломзин возглавлял переселенческую политику из Европейской России в районы вдоль Сибирской магистрали и оказал значительное влияние на хозяйственное и культурное освоение Сибири. По его инициативе в 1894 году при Комитете министров был учреждён фонд для содействия церковному строительству на переселенческих участках. В дальнейшем он способствовал массовому строительству школ и храмов. В 1897 году Куломзин возглавил комиссию по решению земельного вопроса в Забайкалье.
Потомки великих россиян не теряют связь с исторической родиной. Николай Случевский и София Кишковская до недавнего времени жили в России. В 2019 году издание «Москвич Mag» опубликовало замечательные интервью с ними об их родословной (Николай, София).
Александра Федоровна несколько раз приезжала в Россию. Впервые — в 1991 году, вместе со своим 92-летним дядей. Тогда они поехали в родовое имение Куломзиных в селе Корнилово Ивановской области. Там они встретили дочь садовника, которая узнала в старике того самого молодого барина, с которым в детстве играла в Красном дворе усадьбы.
На фотографии мы сидим на скамейке у стены Серафимовского храма, где проходила дневная пасхальная служба. Слева от меня — Александра Федоровна Кишковская, вдова настоятеля Казанского храма и до сих пор — центр приходской жизни. Здесь её называют матушка Мими. Александра Федоровна — внучка сразу двух выдающихся государственных деятелей Российской империи: председателя Госсовета (1914–1917) Анатолия Куломзина и министра внутренних дел (1915) князя Николая Щербатова.
Справа от меня её дочь Софья Кишковская с мужем Николаем Случевским — правнуком премьер-министра Российской империи (1906–1911) Петра Столыпина.
Разумеется, я не упустил возможности расспросить моих новых знакомых об их родословной. Это был тот редкий случай, когда собеседники могут подолгу рассказывать о своей семье, переходя от одной ветви к другой.
А я думал о том, как предки этих людей влияли на судьбы моих собственных предков. Первая мысль, конечно, об аграрной реформе Столыпина, по которой мои крестьяне Кудиновы и Шаталины переселились из малоземельных губерний центральной России в Сибирь, в нынешний Алтайский край. Это самый очевидный, хрестоматийный пример. Но и другие предки моих собеседников — Куломзин и Щербатов — оставили заметный след в судьбах миллионов, включая и моих родных.
Так, князь Щербатов занимал пост министра всего несколько месяцев, но именно его циркуляр фактически отменил черту еврейской оседлости в Российской империи.
Николай Куломзин возглавлял переселенческую политику из Европейской России в районы вдоль Сибирской магистрали и оказал значительное влияние на хозяйственное и культурное освоение Сибири. По его инициативе в 1894 году при Комитете министров был учреждён фонд для содействия церковному строительству на переселенческих участках. В дальнейшем он способствовал массовому строительству школ и храмов. В 1897 году Куломзин возглавил комиссию по решению земельного вопроса в Забайкалье.
Потомки великих россиян не теряют связь с исторической родиной. Николай Случевский и София Кишковская до недавнего времени жили в России. В 2019 году издание «Москвич Mag» опубликовало замечательные интервью с ними об их родословной (Николай, София).
Александра Федоровна несколько раз приезжала в Россию. Впервые — в 1991 году, вместе со своим 92-летним дядей. Тогда они поехали в родовое имение Куломзиных в селе Корнилово Ивановской области. Там они встретили дочь садовника, которая узнала в старике того самого молодого барина, с которым в детстве играла в Красном дворе усадьбы.
Дедывоевали 🕊
Успели к 9 Мая. Но следующего года
Помните, я писал в марте, что не нашел на братской могиле в Ленинградской области имени погибшего родственника и обратился в местную администрацию с просьбой увековечить его на мемориальной плите? Хотелось, конечно, чтобы имя появилось к 80-летию Победы.
Сегодня пришел официальный ответ: имя Андрея Степановича Кочеткова будет увековечено на мемориале к 9 мая 2026 года.
К юбилею не успели, но мы не в претензии. Сами виноваты, обратились слишком поздно. Администрации района и военкомату нужно было проверить информацию — эта проверка заняла два месяца. Но результат есть. А значит, это возможно.
Думаю, я очень правильно сделал, что стал писать не в Министерство обороны (уполномоченный федеральный орган по увековечению памяти погибших при защите Отечествах, согласно Указу Президента от 22.01.2006 № 37), а именно в местную администрацию.
Согласно статье 11 Закона РФ от 14.01.1993 № 4292-1 «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества», органы местного самоуправления: отвечают за содержание и благоустройство воинских захоронений и мемориалов, а также взаимодействуют с Минобороны по вопросам учета памятников.
Я исходил из того, что Минобороны сейчас не до участников Великой Отечественной, а местные власти, которые и так находятся в постоянном контакте со своим военкоматом и хорошо знают, к кому обратиться, смогут выступить посредником. Так и вышло.
Пусть таких историй будет больше, безымянных могил — меньше, а войн не будет вообще.
Помните, я писал в марте, что не нашел на братской могиле в Ленинградской области имени погибшего родственника и обратился в местную администрацию с просьбой увековечить его на мемориальной плите? Хотелось, конечно, чтобы имя появилось к 80-летию Победы.
Сегодня пришел официальный ответ: имя Андрея Степановича Кочеткова будет увековечено на мемориале к 9 мая 2026 года.
К юбилею не успели, но мы не в претензии. Сами виноваты, обратились слишком поздно. Администрации района и военкомату нужно было проверить информацию — эта проверка заняла два месяца. Но результат есть. А значит, это возможно.
Думаю, я очень правильно сделал, что стал писать не в Министерство обороны (уполномоченный федеральный орган по увековечению памяти погибших при защите Отечествах, согласно Указу Президента от 22.01.2006 № 37), а именно в местную администрацию.
Согласно статье 11 Закона РФ от 14.01.1993 № 4292-1 «Об увековечении памяти погибших при защите Отечества», органы местного самоуправления: отвечают за содержание и благоустройство воинских захоронений и мемориалов, а также взаимодействуют с Минобороны по вопросам учета памятников.
Я исходил из того, что Минобороны сейчас не до участников Великой Отечественной, а местные власти, которые и так находятся в постоянном контакте со своим военкоматом и хорошо знают, к кому обратиться, смогут выступить посредником. Так и вышло.
Пусть таких историй будет больше, безымянных могил — меньше, а войн не будет вообще.
Дедывоевали 🕊
Успели к 9 Мая. Но следующего года Помните, я писал в марте, что не нашел на братской могиле в Ленинградской области имени погибшего родственника и обратился в местную администрацию с просьбой увековечить его на мемориальной плите? Хотелось, конечно, чтобы…
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
⚡️Внесен законопроект об открытии доступа к делам нереабилитированных жертв репрессий
В прошлом году я попросил депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга Александра Шишлова (фракция «Яблоко») направить запрос в МВД с призывом привести ведомственную инструкцию по архивной работе в соответствие с федеральным законом «Об архивном деле» — и прекратить требовать подтверждение родства для получения документов, созданных более 75 лет назад. МВД пообещало это сделать.
Вдохновившись этим успехом, мы решили пойти дальше. На днях в Заксобрание Петербурга внесена федеральная законодательная инициатива, которая позволит открыть доступ для родственников и исследователей к архивным делам нереабилитированных жертв политических репрессий.
Сегодня, если человек не был официально реабилитирован, ФСБ и МВД, как правило, отказывают в доступе к его делу — ограничиваются краткой архивной справкой. При этом прямого запрета на такой доступ в законодательстве нет. Более того, Конституционный суд в 2022 году указал, что к таким делам должны применяться общие нормы доступа к государственным архивам. Однако на практике доступ ограничивается со ссылкой на статью 11 закона «О реабилитации жертв политических репрессий», которая касается только дел реабилитированных.
Мы предлагаем устранить этот правовой пробел — внести в статью 11 поправку, закрепляющую право на доступ к архивным делам не только реабилитированных, но и нереабилитированных жертв репрессий.
Статистика показывает, что таких дел очень много. По данным Главной военной прокуратуры, с 1991 по 2019 год органами прокуратуры были реабилитированы 124 499 человек, отказано в реабилитации — 176 760, еще 16 819 человек признаны судами не подлежащими реабилитации. МВД сообщает, что с 1992 года было выдано почти 2,8 миллиона справок о реабилитации и более 800 тысяч отказов.
Часть отказов связана с обвинениями в сотрудничестве с нацистами в годы войны. Такая практика противоречит декларируемой государственной политике: подлинные документы о преступлениях нацизма должны быть доступны обществу. В 2024 году Генеральная Ассамблея ООН поддержала предложенную Россией резолюцию о борьбе с героизацией нацизма. Тем не менее в самой России доступ к соответствующим архивам остается затрудненным.
Законодательная инициатива будет рассмотрена на заседании петербургского парламента. В случае одобрения она будет направлена в Государственную Думу для рассмотрения в качестве федерального законопроекта.
Подробнее об инициативе и реакции на нее — в «Коммерсанте».
В прошлом году я попросил депутата Законодательного собрания Санкт-Петербурга Александра Шишлова (фракция «Яблоко») направить запрос в МВД с призывом привести ведомственную инструкцию по архивной работе в соответствие с федеральным законом «Об архивном деле» — и прекратить требовать подтверждение родства для получения документов, созданных более 75 лет назад. МВД пообещало это сделать.
Вдохновившись этим успехом, мы решили пойти дальше. На днях в Заксобрание Петербурга внесена федеральная законодательная инициатива, которая позволит открыть доступ для родственников и исследователей к архивным делам нереабилитированных жертв политических репрессий.
Сегодня, если человек не был официально реабилитирован, ФСБ и МВД, как правило, отказывают в доступе к его делу — ограничиваются краткой архивной справкой. При этом прямого запрета на такой доступ в законодательстве нет. Более того, Конституционный суд в 2022 году указал, что к таким делам должны применяться общие нормы доступа к государственным архивам. Однако на практике доступ ограничивается со ссылкой на статью 11 закона «О реабилитации жертв политических репрессий», которая касается только дел реабилитированных.
Мы предлагаем устранить этот правовой пробел — внести в статью 11 поправку, закрепляющую право на доступ к архивным делам не только реабилитированных, но и нереабилитированных жертв репрессий.
Статистика показывает, что таких дел очень много. По данным Главной военной прокуратуры, с 1991 по 2019 год органами прокуратуры были реабилитированы 124 499 человек, отказано в реабилитации — 176 760, еще 16 819 человек признаны судами не подлежащими реабилитации. МВД сообщает, что с 1992 года было выдано почти 2,8 миллиона справок о реабилитации и более 800 тысяч отказов.
Часть отказов связана с обвинениями в сотрудничестве с нацистами в годы войны. Такая практика противоречит декларируемой государственной политике: подлинные документы о преступлениях нацизма должны быть доступны обществу. В 2024 году Генеральная Ассамблея ООН поддержала предложенную Россией резолюцию о борьбе с героизацией нацизма. Тем не менее в самой России доступ к соответствующим архивам остается затрудненным.
Законодательная инициатива будет рассмотрена на заседании петербургского парламента. В случае одобрения она будет направлена в Государственную Думу для рассмотрения в качестве федерального законопроекта.
Подробнее об инициативе и реакции на нее — в «Коммерсанте».
Сегодня моей бабушке Тане, Татьяне Николаевне Берёзе (урожденной Петренко), исполнилось бы 85 лет. Её болезнь и ранний уход побудили меня заняться генеалогией. Именно тогда я впервые остро ощутил, что вместе со старшими родственниками уходит и семейная память — история, которую они хранят. С этого момента я и веду отсчёт своим генеалогическим изысканиям.
На днях меня нашёл троюродный брат бабушки — Олег Сергеевич Тараканов. Перед Днем Победы он искал в интернете информацию о своём деде — полковнике Дмитрии Георгиевиче Беляеве — и наткнулся на мой сайт. За последние несколько лет я хорошо изучил род Беляевых — это девичья фамилия мамы бабушки Тани, Зои Евгеньевны.
Как и бабушка, Олег Сергеевич родился в подмосковном Клину. Он и сейчас там живёт. Он прислал мне много замечательных фотографий, которых у нас в домашнем архиве не было. Я впервые увидел лица некоторых наших общих родственников.
Одну из этих фотографий прилагаю к этому посту. На ней нет бабушки Тани, но есть её мама Зоя (вторая слева), её дядя Митя — Дмитрий Георгиевич Беляев (в шляпе) — и много других наших родственников.
Я подумал, что живые отличаются от покойных еще и тем, что о живых мы можем узнать что-то новое, а о покойных — только вспоминать то, что уже известно. И в этом смысле бабушка Таня и её семья для меня по-прежнему живы.
Ещё неделю назад мы с Олегом Сергеевичем не знали о существовании друг друга. А теперь я собираюсь к нему в гости — в дом, который построил его дед, и где не раз бывали мои Беляевы-Петренко. Тот самый дом – на втором фото, на третьем фото – Дмитрий Георгиевич с женой Софией Владимировной на крыльце своего дома.
Если я когда-нибудь соберу в книгу всё, что успею узнать о нашей семье, в ней обязательно будет посвящение: «Бабушке Тане». И никто из родственников не обидится, потому что все будут знать — без неё книги не было бы. Кстати, и канала этого не было бы тоже.
На днях меня нашёл троюродный брат бабушки — Олег Сергеевич Тараканов. Перед Днем Победы он искал в интернете информацию о своём деде — полковнике Дмитрии Георгиевиче Беляеве — и наткнулся на мой сайт. За последние несколько лет я хорошо изучил род Беляевых — это девичья фамилия мамы бабушки Тани, Зои Евгеньевны.
Как и бабушка, Олег Сергеевич родился в подмосковном Клину. Он и сейчас там живёт. Он прислал мне много замечательных фотографий, которых у нас в домашнем архиве не было. Я впервые увидел лица некоторых наших общих родственников.
Одну из этих фотографий прилагаю к этому посту. На ней нет бабушки Тани, но есть её мама Зоя (вторая слева), её дядя Митя — Дмитрий Георгиевич Беляев (в шляпе) — и много других наших родственников.
Я подумал, что живые отличаются от покойных еще и тем, что о живых мы можем узнать что-то новое, а о покойных — только вспоминать то, что уже известно. И в этом смысле бабушка Таня и её семья для меня по-прежнему живы.
Ещё неделю назад мы с Олегом Сергеевичем не знали о существовании друг друга. А теперь я собираюсь к нему в гости — в дом, который построил его дед, и где не раз бывали мои Беляевы-Петренко. Тот самый дом – на втором фото, на третьем фото – Дмитрий Георгиевич с женой Софией Владимировной на крыльце своего дома.
Если я когда-нибудь соберу в книгу всё, что успею узнать о нашей семье, в ней обязательно будет посвящение: «Бабушке Тане». И никто из родственников не обидится, потому что все будут знать — без неё книги не было бы. Кстати, и канала этого не было бы тоже.
Открыта База данных офицеров Красной армии, расстрелянных по политическим обвинениям или умерших во время следствия в годы Большого террора
В канун 80-летия Победы «Мемориал» открыл сайт с биографическими данными 6,5 тысяч советских офицеров — от лейтенантов до маршалов и флагманов флота, — ставших жертвами политического террора накануне Великой Отечественной войны: https://rkka.memo.ru/
Большинство из них (более 4 тысяч) были внесены в «Сталинские расстрельные списки» и приговорены к казни по личной санкции Сталина. В 1941 году они могли бы встать на защиту Родины от нацистской агрессии…
База, разумеется, неполная: в неё не попали те, кому удалось выжить. Расскажу о двух таких людях, чьи судьбы связаны с моей семьёй.
Первый — Георгий Иосифович Вериго, муж сестры моей прабабушки. На момент ареста он был интендантом 3 ранга (аналог капитана), начальником боепитания 85-го артиллерийского полка Уральского военного округа.
По воспоминаниям родных, он провёл в заключении около полугода — подвергался избиениям и пыткам, но вины не признал, и в итоге его отпустили.
Георгий Иосифович сумел восстановиться в армии: в начале 1940-х он уже работал в Чкаловском училище зенитной артиллерии (сейчас — Оренбургское высшее зенитное ракетное училище), был подполковником, заведовал циклом материальной части.
Однако его здоровье после пыток оказалось подорвано. В марте 1943 года Георгий Вериго скоропостижно скончался в возрасте 37 лет от «паралича сердца».
Второй — Александр Николаевич Золотов, командир 39-го стрелкового полка 4-й Бежицкой дивизии, начальником штаба которого служил мой прадед.
Во время Гражданской войны Золотов сражался в отрядах генерала Каппеля (того самого, которого в фильме «Адмирал» сыграл Безруков) и, вероятно, участвовал в Великом Сибирском Ледовом походе.
С 1922 года Золотов — офицер Красной армии, участник конфликта на КВЖД в 1929 году, где против РККА вместе с китайцами воевали белогвардейские отряды. Службу завершил в 1937 году в звании майора, затем работал в Осоавиахиме.
В 1938 году был арестован по обвинению в шпионаже, год провел в следственной тюрьме, но в июне 1939-го его освободили за отсутствием доказательств – Золотов не сломался и не оговорил себя.
В ноябре 1944 года, в 49 лет, Александр Николаевич добровольцем ушёл на фронт. В феврале 1945-го возглавил 39-й стрелковый полк.
16 апреля, в день начала Берлинской стратегической операции, Бежицкая дивизия пошла в наступление. В этот день Золотов был ранен, «но после перевязки и обработки раны в медико-санитарном батальоне вернулся в строй».
К сожалению, тема Великой Отечественной войны всё чаще используется не для объединения, а для разделения людей. Вместо движения к правде мы сталкиваемся с эксплуатацией старых мифов и созданием новых. Это — пренебрежение к памяти тех, кто своей жизнью завоевал Победу.
Нужно добиваться открытия архивов и честно относиться к к фактам — даже тем, которые неудобны текущей политической конъюнктуре.
И уж тем более недопустимо использование Победы для оправдания сталинизма, принесшего бесчисленные страдания народу-победителю.
Спасибо «Мемориалу» за эту важную работу.
В канун 80-летия Победы «Мемориал» открыл сайт с биографическими данными 6,5 тысяч советских офицеров — от лейтенантов до маршалов и флагманов флота, — ставших жертвами политического террора накануне Великой Отечественной войны: https://rkka.memo.ru/
Большинство из них (более 4 тысяч) были внесены в «Сталинские расстрельные списки» и приговорены к казни по личной санкции Сталина. В 1941 году они могли бы встать на защиту Родины от нацистской агрессии…
База, разумеется, неполная: в неё не попали те, кому удалось выжить. Расскажу о двух таких людях, чьи судьбы связаны с моей семьёй.
Первый — Георгий Иосифович Вериго, муж сестры моей прабабушки. На момент ареста он был интендантом 3 ранга (аналог капитана), начальником боепитания 85-го артиллерийского полка Уральского военного округа.
По воспоминаниям родных, он провёл в заключении около полугода — подвергался избиениям и пыткам, но вины не признал, и в итоге его отпустили.
Георгий Иосифович сумел восстановиться в армии: в начале 1940-х он уже работал в Чкаловском училище зенитной артиллерии (сейчас — Оренбургское высшее зенитное ракетное училище), был подполковником, заведовал циклом материальной части.
Однако его здоровье после пыток оказалось подорвано. В марте 1943 года Георгий Вериго скоропостижно скончался в возрасте 37 лет от «паралича сердца».
Второй — Александр Николаевич Золотов, командир 39-го стрелкового полка 4-й Бежицкой дивизии, начальником штаба которого служил мой прадед.
Во время Гражданской войны Золотов сражался в отрядах генерала Каппеля (того самого, которого в фильме «Адмирал» сыграл Безруков) и, вероятно, участвовал в Великом Сибирском Ледовом походе.
С 1922 года Золотов — офицер Красной армии, участник конфликта на КВЖД в 1929 году, где против РККА вместе с китайцами воевали белогвардейские отряды. Службу завершил в 1937 году в звании майора, затем работал в Осоавиахиме.
В 1938 году был арестован по обвинению в шпионаже, год провел в следственной тюрьме, но в июне 1939-го его освободили за отсутствием доказательств – Золотов не сломался и не оговорил себя.
В ноябре 1944 года, в 49 лет, Александр Николаевич добровольцем ушёл на фронт. В феврале 1945-го возглавил 39-й стрелковый полк.
16 апреля, в день начала Берлинской стратегической операции, Бежицкая дивизия пошла в наступление. В этот день Золотов был ранен, «но после перевязки и обработки раны в медико-санитарном батальоне вернулся в строй».
К сожалению, тема Великой Отечественной войны всё чаще используется не для объединения, а для разделения людей. Вместо движения к правде мы сталкиваемся с эксплуатацией старых мифов и созданием новых. Это — пренебрежение к памяти тех, кто своей жизнью завоевал Победу.
Нужно добиваться открытия архивов и честно относиться к к фактам — даже тем, которые неудобны текущей политической конъюнктуре.
И уж тем более недопустимо использование Победы для оправдания сталинизма, принесшего бесчисленные страдания народу-победителю.
Спасибо «Мемориалу» за эту важную работу.