Сегодня вместе с раввином читала лекцию для русскоязычной программы Бар-Иланского университета. Обсуждали современную израильскую литературу и долго спорили, по каким критериям текст можно считать еврейским. Где-то между разговорами про Гроссмана и Вику Ройтман соведущий упомянул подкаст про сказки и детские тексты. Его дети слушали без особого энтузиазма, но ему самому формат напомнил талмудические дискуссии в ешиве. Меня это подкупило.

Сразу после лекции пошла слушать первую серию про «Курочку Рябу», которую автор подкаста предлагает трактовать как рассказ о разочаровании, случайности и смирении. Причём созданный (пусть и в устной форме) задолго до появления реализма.

Ведущая Елена Вигдорова трактует деда и бабу не как стариков из деревни, а как обобщённых прародителей с явными отсылками к Адаму и Еве. Уязвимые, вне активной жизни, без детей, но с курицей — символом продолжения рода.

И вот эта курица сносит золотое яйцо.

Дальше начинается самое интересное. Золотое яйцо оказывается аналогом запретного плода для самых маленьких: сверкает, манит, кажется бесценным.

Попытки деда и бабы разбить яйцо ни к чему не приводят, но тут появляется мышка (даже не мышь!) — и всё. Финита ля комедия. Хвостиком махнула — и досвидос, яйцо вдребезги. Меткий образ несбыточного идеала, лишенного всякого смысла. Потому что так это и работает: вы можете идти к цели и урабатываться до седьмого пота, но всё сломается в момент, когда кто-то чихнёт в соседней комнате.

По идее это должно подвести читателя/слушателя к мысли, что далеко не всё в жизни зависит от стараний, и что иногда решающие перемены происходят не благодаря, а не вопреки.

В финале, как известно, курица сносит обычное яйцо которое в этом случае символизирует возвращение к реальности, в мир, где вещи снова обретают функцию. Простое яйцо можно съесть, из него может вылупиться цыплёнок, то есть новая жизнь.

Никогда об этом не задумывалась. Как и никогда до сегодняшнего дня не думала о «Курочке Рябе» как о мистико-философской притче, а тут вон оно как.

Закончила «0.5» Валерия Шпякина. Давно не читала настолько сдержанную, точную и при этом эмоционально выверенную вещь про русскую глубинку. Без хтони ради хтони и без фальшивой чернухи.

Главного героя, Андрея, сначала отчисляют из вуза — деньги на обучение крадёт сводная сестра. Потом армия: бессмысленная, инерционная, с покраской травы и уставными ритуалами. После дембеля он возвращается в тот же умирающий город, где устроиться на более-менее вменяемые деньги можно только в «магазин», то есть в подпольный наркомаркетплейс. Изначально он не употребляет, но желание быстрых денег и общая провинициальная безысходность делают своё дело, и в итоге Андрей становится в этом наркоболоте закладчиком.

Шпякин скрупулёзно показывает взросление без ресурсов, без связей, в городе, из которого невозможно выбраться просто потому, что выхода здесь не предусмотрено. Город в романе — не декорация, а полноценный персонаж: разбитые дороги, обшарпанные подъезды, ржавые гаражи, где решают вопросы. Второстепенные герои прописаны так же тщательно, как главный: алкаши-соседи, «авторитетные» торчки, бывшие одноклассники, либо смирившиеся, либо уже похороненные.

Особенно понравилось, что автор намеренно избегает гангстерской эстетики или романтизации в духе Берроуза. В этом смысле книга не повторяет заезженные драмы о падении, а фиксирует обыденность, от которой становится жутко. Особенно если вспомнить, сколько людей сидят по «народной» 228-й.

По накалу и детализации «0.5» напомнила «Хакеров» Чубарьяна, а по атмосфере безысходности, наверное, «Последний день лета» Подшибякина. В обоих случаях возникало ощущение, что герои уже мертвы, но просто ещё не легли в землю.

Однозначно одна из главных книг года. Многократный wow.

#чтопочитать

Прочитала, что в Лондоне теперь модно ходить на read-dating — это как обычные свидания вслепую, но вместо неловких расспросов о работе и хобби вы должны обсуждать книгу. По-моему, гениальный способ избежать светской пустоты.

Главное стратегически подойти к выбору литературы. Я бы взяла что-нибудь откровенно ужасное. Совместное негодование работает лучше любезностей. Оно и лед ломает быстрее, и обсуждение идёт живее. А вот объяснять, чем тронула реально хорошая книга — слишком интимная для первой встречи штука.

Но собый кайф, конечно, — наблюдать за чужими предпочтениями. Если человек начинает с придыханием говорить о Бродском — это чаще всего весомый повод вежливо сослаться на срочные дела. Но вот если собеседник с начинает с азартом рассказывать о детективах про условных монахинь-сыщиц — вот это я понимаю, вот это уже перспективно.

Редко целенаправленно читаю рассказы, и ещё реже они мне нравятся. Короткая проза требует чувства меры и умения закончить текст раньше, чем читатель успеет разочароваться.

По случайной рекомендации знакомого начала сборник «Быть мужчиной» Николь Краусс, и это прямо неожиданно хорошо. Ни одного проходного абзаца (!)

Сами знаете, я обычно не пишу о книгах, не дочитав до конца, но это тот редкий случай, когда хочется прерваться и в процессе поверещать от восторга.

С некоторым удивлением обнаружила, что египетская мифология, при всей её современной популярности, в античную эпоху оставалась явлением сугубо локальным. В отличие от греческих мифов, которые свободно кочевали по Средиземноморью, истории об Осирисе и Исиде редко переступали границы долины Нила (при этом египетские культы, в отличие от мифов как нарративов, выходили за пределы Египта).

Когда Александр Македонский завоевал Египет, а его преемники — Птолемеи — утвердились там как правящая династия, они попытались встроить египетскую религиозную традицию в эллинистический культурный контекст, но ничего толком не вышло. В отличие от других регионов, где греки легко ассимилировали местных богов, попытка создать универсальное божество — Сераписа, гибрид Осириса-Аписа с чертами Зевса и Аида — там закончилась тем, что культ прижился только в космополитичной по тем временам Александрии. Для коренных египтян Серапис остался не более, чем политическим суррогатом.

Я много об этом думаю и склоняюсь к мысли, что корень несовместимости лежит в самой природе египетских мифов. Они не были рассказами в привычном смысле. Тексты пирамид и Книга мёртвых — это не литература, а ритуальные формулы, где важна не фабула, а точное произнесение слов. Когда жрец Гелиополя декламировал гимн Ра, он не просто вспоминал миф о солнечной барке, а через точное воспроизведение священных формул как бы поддерживал миропорядок (Маат) и помогал богу одолеть хаотического Апопа.

Из-за той же ритуальности эти мифы были неотделимы от ландшафта. Сет убивает Осириса не где-нибудь, а в 17-м номе Верхнего Египта. Исида прячет Гора среди тростников именно в дельте Нила. Даже загробное странствие души дублировало реальную географию — 12 пещер Дуата соответствовали не только ночным часам, но и, по некоторым данным, конкретным помещениям в храмовых комплексах. То есть это было мышление, встроенное в пространство.

Всё изменилось в 1798 году, когда солдаты Наполеона случайно обнаружили Розеттский камень, последующая расшифровка которого не просто открыла доступ к древним текстам, но создала принципиально новый культурный феноме — египетскую мифологию, оторванную от исходной ритуальной почвы.

Я сейчас читаю о древнееврейской мифологии и много думаю, почему знание о её добиблейских пластах, мягко говоря, непопулярно. Возможно, причина в том, что еврейская традиция не прерывалась. В отличие от египетской, она продолжала жить, развиваться и очищать себя от всего, что считалось внешним. Раввины, редактируя и комментируя священные тексты, устраняли ханаанские влияния и формировали теологически выверенный канон. Египетская же религия оборвалась вместе с храмовыми культами в IV веке, и это позволило перезапустить её уже как культурный конструкт, т.е на новых условиях и без оглядки на живых носителей.

Подлинная египетская традиция с её сложной теологией оказалась куда менее удобной для массовой культуры, чем её стилизованный двойник. Когда в 1922 году вскрыли гробницу Тутанхамона, мир вновь впал в египтоманию, но восхищался уже не мифами, а золотыми артефактами и историями о проклятиях. Даже Таро, изначально средневековое изобретение, обрело «древнеегипетское» происхождение, потому что сакральный брендинг всегда продается лучше.

И всё же главный парадокс для меня вот в чём: мёртвая традиция оказывается куда более податливой современности, чем живая.

Вчера вечером написала знакомому раввину — хотела обсудить несколько мифологических нюансов. Он ответил, что, цитирую, с радостью поговорит, но только после поста, так как в пост нельзя радоваться. Мне кажется, этот ответ идеально иллюстрирует живую традицию, в которой даже простой разговор о мифах до сих пор подчинен ритму религиозного календаря. Вот вам и разница между живой традицией и мёртвой.

Два новых повода для радости (они же часть августовских планов) ⚱️

А у вас что по книжным покупкам? Рассказывайте и показывайте.

В масскульте космос чаще всего предстаёт сияющим символом человеческого триумфа, а история его освоения подаётся как героический марш прогресса, где каждая победа — от первого спутника до высадки на Луну — выглядит неизбежной и безупречной. Но это, очевидно, не так. Плотников в своей «Альфа Центавре» обращается именно к этой, теневой стороне космической эпопеи — к тем, кто так и не услышал слова «Поехали!» и чьи подвиги (или просто попытки) остались за пределами глянцевой истории освоения космоса.

Это истории об Анатолии Карташове, одном из первых кандидатов в отряд космонавтов, который, увы, в 1960 году, после испытаний на центрифуге, заработал кровоизлияния — петехии — что стало причиной его исключения из программы. Карташов, несмотря на поддержку Гагарина, был отстранен от дальнейших тренировок и так и не попал в космос.

О Валентине Бондаренко, который погиб возрасте 24 лет во время эксперимента в сурдокамере, чья смерть долгое время была засекречена.

О дублёре Гагарина Сергее Нефёдове, на котором тестировали скафандры для Гагарина и моделировали дикие перегрузки вроде сорока часов на морозе или одиннадцати суток в бассейне с водой, после чего его кожа лопалась от любого прикосновения.

И о многих других, включая зэков, погибших на строительстве настоящего и ложного Байконура.

А ещё, конечно, о Белке, Стрелке, Лисичке, Чайке, и о Лайке.

СМИ передавали
сводки о самочувствии Лайки.
Пилот ощущает себя отлично,
хвостатый покоритель небес
сегодня в отличной форме,
говорилось по радио, но
на деле Лайка погибла, едва
выйдя в открытый космос, так как
в силу технического недосмотра
и недостаточной вентиляции
температура в кабине
от прямого попадания солнца
достигла критической точки,
тело Лайки нагрелось до
40 с лишним градусов, после
чего произошёл
тепловой паралич её собачьего сердца.
Лайка стала первым живым существом с планеты Земля,
покинувшим Землю, и первым, что немаловажно,
живым существом с планеты Земля,
которое умерло не на Земле

На этом моменте я прослезилась. С другой стороны, а что ещё делать, когда читаешь сухое «тело лайки нагрелось до 40 с лишним градусов» и представляешь, как бедная собака в агонии грызет металлические ремни.

Книга крутейшая, несмотря на крошечный объем и нетипичный для меня формат поэмы. Плотников пишет скупо, почти аскетично. Текст напоминает сводки с полигона или записи бортового журнала, но эта лаконичность не противоречит пронзительности, а усиливает её. И хотя книга занимает меньше сотни страниц, после неё уже не получится наивно восторгаться т.н. «великой космической эрой».

Это однозначно один из сильнейших русскоязычных текстов последних лет и ни в коем случае не просто книга о несостоявшихся космонавтах. Плотников выстраивает куда более универсальную метафору: за любым великим достижением чаще всего стоят те, кого история безжалостно отбрасывает. Это касается не только политических или военных событий, но и любого процесса, требующего жертв ради эфемерного общего блага. И если забывать о тех, кто оказался за пределами этого процесса, мы рискуем принять пропагандистский миф за правду. А правда, как всегда, сложнее и страшнее.

Безусловный мастрид.

#чтопочитать

Который год не могу понять, что мешает людям, публично празднующим «вступление в клуб 27», загуглить, что это, собственно, за клуб. Натурально загадка чёрной дыры.

Видела у знакомых торты с надписью Welcome to the 27 Club и систематически натыкаюсь на поздравления со вступлением в клуб. Каждый раз хочется спросить, уверены ли они, что действительно хотят в него попасть, но каждый раз что-то останавливает.

Удивительно, конечно, что в детстве «Маленькие тролли и большое наводнение», первый муми-текст, казался мне милой историей про воссоединение семьи. Сейчас перечитываю и вижу совсем другую вещь — триллер про эгоистичный кусок говорящей моцареллы, который сбежал от ответственности с бандой электроманьяков, бросив жену с ребёнком выживать в условиях наводнения.

Для тех, кто не читал, рассказываю: весь сюжет первой книги — это путь Муми-мамы и малыша через болота, бури и прочие непредсказуемые ландшафты в поисках пропавшего отца. Когда они наконец находят беглеца, оказывается, он не просто жив-здоров, а успел обустроить себе дачу у моря. Его «Как здорово, что вы приехали!» звучит особенно цинично, если знать, что прототипом Муми-тролля был злобный тролль Snork — карикатура на Канта, которого Янссон терпеть не могла.

Она создавала своих троллей в послевоенной Европе, где каждый день мог стать последним. Янссон взяла общую травму — пустые кресла за семейным столом, детей, которые взрослели без шанса на детство, постоянную угрозу жизни — и спрятала её за милыми мордочками.

Впереди ещё восемь из девяти книг, по одной в неделю, и я жду каждого обсуждения, как Муми-тролль ждёт лета. Отдельная радость — обмен муми-штуками: от чашек до футболок и муми-домов. Это тот редкий случай, когда взрослые люди могут всерьёз спорить, чья муми-кружка атмосфернее, — и никому за это не стыдно. В конце концов, я наконец смогла похвастаться своим муми-ночником и мягким Снусмумриком, которые кочуют со мной из страны в страну, как талисманы стабильности.

Найти своих — это всегда радость.

Тут могла быть реклама этого муми-курса, но её не будет, потому что места закончились наглухо. На курс записалось около двухсот человек, хотя для меня это больше, чем курс. Скорее книжный клуб для тех, кто в детстве видел в муми-троллях сказку, а теперь разглядывает в них всё — от послевоенной травмы до кризиса среднего возраста.

Люблю книги, которые растут вместе с читателем.

P.S. Понятия не имею, будет ли «Страдариум» запускать второй поток, но если будет, следить можно здесь. Там же иногда появляются и другие неожиданные курсы — вроде того, где вампиров разбирают не как монстров из фильмов ужасов, а как культурное явление. Я слушала курс про «антропологическое вампироведение» в записи, и это было дико увлекательно. Теперь смотрю на всех этих Эдвардов Калленов другими глазами.

P.P.S. До сих пор не могу забыть одну деталь: у Муми-мамы, пробиравшейся с малышом сквозь болота и бури, в сумке лежал штопор. Гениальная женщина.

Примерно так я позавчера везла книги в ручной клади, потому что в багаже закончилось место.

Ближайшие месяцы планирую провести в Тбилиси. Расскажите, куда обязательно надо сходить? Где поесть? Что посмотреть?

По большей части интересуют рекомендации в пределах города, но в пределах Грузии тоже ок. Может, покатаюсь.

Чем дольше консультирую по ведению телеграма, тем больше убеждаюсь, что полноценные консультации нужны не всем.

Иногда автору действительно важно разобрать свой канал с нуля, но чаще достаточно задать пару вопросов и получить честный ответ от того, кто уже пережил выгорание, провальные интеграции, смену концепции и всё равно остался на плаву.

Пару месяцев назад мы с несколькими дружественными блогерами — Доброй Ведой, Ай, Люсей-джан, Бабкой-дворянкой, Софой «Поговорим о вашем отце» и Яной Мамыкиной, автором «Мамыкина явилась» — решили, что неплохо бы придумать место, где можно получить нужные ответы, не оплачивая при этом полноценную личную консультацию.

Так появился «Админариум» — чат для админов авторских каналов, в котором можно спрятаться от телеграмного безумия и обсудить всё то, что обычно остаётся за кулисами блога. Это не волшебная таблетка, скорее групповая терапия для тех, кто на своей шкуре понял, что ведение канала — это больше про нервы, чем про деньги.

Честно, я дико горжусь этой штукой. Мы долго выстраивали и тестировали чат инфраструктурно, чтобы там было всё, что нужно измученному админу: белый и черный списки рекламодателей (черный, конечно, длиннее), прикладные гайды с мемами (потому что учиться на чужих ошибках веселее), каталог полезных ботов, отдельная флудилка для жалоб на мужей, жен и подписчиков (особенно на подписчиков), а еще возможность записаться на прожарку своего канала и задать вопросы тем, кто уже набил все возможные шишки.

Возможность присоединиться на самых выгодных условиях будет только в ближайшие два дня. Потом, конечно, мы никого не выгоним, но вы уже будете заходить без приятного чувства, что успели первыми.

Важно: вход — только для админов авторских каналов или тех, кто хочет их вести. Анонимность не предусмотрена.

Если готовы — добро пожаловать, дверь открыта.

Это очень важно. Пожалуйста, обратите внимание, что все оплаты Админариума проходят только через бота по официальной ссылке в посте выше. Мы не пишем в личку, не просим перевести деньги на карту и не отправляем реквизиты вручную.

Любой, кто врывается к вам в личку под видом меня/Арины/Люси/Маши/Софы/Яны и просит денег — мошенник, на которого мы очень просим жаловаться в поддержку телеграма.

Будьте, пожалуйста, осторожны. (вот вам и изнанка одного из телеграмных процессов)

Прочитала, что 2034 году капитализация рынка литературного туризма достигнет $3,3 миллиарда. Три миллиарда! Одуреть. Сразу представила, как эти деньги уходят на производство памятных табличек в духе «Здесь чихнул Томас Манн». Звучит абсурдно, но в этом есть что-то трогательное. Если раньше литературный туризм был способом сбежать от реальности, то теперь это еще и отличный способ эту реальность монетизировать.

И речь, судя по всему, идёт не только о классических экскурсиях. Если верить материалу, сюда входят аэропортные книжные бандлы (наборы книг по автору или теме — удобно, если вы уже стоите на посадку и вас не пугает потенциальный багажный перевес), пляжные библиотеки, пространства, оформленные в стиле конкретного писателя, и сезонные фестивали вроде дублинского Bloomsday.

Нравится думать, что кто-то приезжает в условный Рим не ради Колизея, а чтобы постоять на балконе, с которого вымышленный герой выкурил вымышленную сигарету в вымышленном сюжете. Я таких людей понимаю: мало кто готов потратить отпуск на поиски лестницы, по которой в 1974 году спускался пьяный второстепенный персонаж, хотя сама из таких. Помню, как в Иерусалиме искала места из «Йерве из Асседо», в Париже ходила по адресам Гертруды Стайн, включая ее последний — на Пер-Лашез, а в Вене охотилась за локациями из «Дома Витгенштейнов» Александра Во. И нашла! Правда внутрь не пустили, там сейчас то ли Болгарский культурный институт, то ли посольство Болгарии. Разницы, честно говоря, никакой.

В конце концов, настоящий литературный турист понимает, что важнее не то, что ты увидел, а то, что можно рассказать близким по приезде. И даже если не попал внутрь, всегда можно убедительно изобразить, что именно за этими стенами происходило всё самое интересное.

«Электроник» — натурально лучший icebreaker для тех, кому за сорок. Судя по всему, у родившихся в СССР есть какое-то негласное правило, мол, увидел эрделя — обязан сообщить владельцу, что не встречал таких с 1980 года. Стоит Кузе выйти в свет, откуда-то обязательно появляется возрастной мужчина, готовый в красках рассказать про Рэсси и своё детство.

На днях за наш стол в кафе подсел возрастной грузин и без прелюдий перешёл к делу: «Это ж — говорит, — эрдельтерьер?» — и, конечно же: «Со времён “Электроника” таких не видел». Какая неожиданность!

Последнее время кажется, что «Это же как Рэсси?», «Это собака Электроника?» и прочие вариации одного и того же вопроса я слышу чаще, чем собственное имя. Дошло до того, что на «Собаку Электроника» я теперь тоже автоматически оборачиваюсь.

Обожаю книги, которые заставляют каждые три страницы лезть в гугл. «Мумии со всего света» Жюльет Каз — бодрый тур по моргу мировой истории, ровно такая.

Я, скажем, не знала, что в XIX веке в Англии действительно были популярны «mummy unwrapping parties», на которые приходили, чтобы провести, как бы это сейчас назвали, анпакинг мумии. Или что племя Ангa в Папуа до недавнего времени коптило своих усопших и сажало их на специальные стулья на специальной опушке, чтобы на них можно было прийти посмотреть. Про этих ребят, кстати, есть отличная документалка NG.

Каз пишет легко и быстро, не застревает в деталях и научных спорах, просто ведёт от одной истории к другой, как по залам музея, где экспонаты вдруг оживают. Это хороший поверхностный экскурс, но без профильного углубления — а жаль, потому что половину эпизодов я бы читала в формате отдельной книги.

Дичи тут хватает: англичане XIX века, снимающие бинты с египетских мумий на вечеринках, японские монахи, которые десятилетиями иссушают себя диетой и в финале пьют яд, головы из Амазонии, вывернутые наизнанку и проданные в Лондоне, стеклянные саркофаги в тайском монастыре с умершими от СПИДа и многое другое, о чем я слышала примерно никогда.

Есть неиллюзорный шанс, что после этой книги при слове «мумия» я теперь буду думать не о Тутанхамоне, а о копчёных вождях, болотных утопленниках и вечеринках с распаковкой трупов.

И, кстати, мне кажется, «Мумии» понравятся любителям трукрайма — тут та же смесь жуткого и реального, только на тысячелетней дистанции.

#чтопочитать

Случайно узнала, что в русскоязычных тбилисских чатах все с ума сходят по чайным грибам. Люди срочно ищут, где достать гриб, особо предприимчивые пытаются продать его по цене чёрной икры, а самые щедрые великодушно отдают безвозмездно, то есть даром.

Вчера весь вечер читала эти чаты. Атмосфера там, надо сказать, больше напоминает не городское сообщество, а конспиративную квартиру. Только вместо самиздата из рук в руки передают банки, где на поверхности плавает желеобразное нечто. Ещё недавно при виде этих грибов люди брезгливо морщились, а теперь передают их друг другу как сакральный артефакт.

В моём детстве у бабушки точно такой же чайный гриб по имени Иннокентий непритязательно кис в трёхлитровой банке рядом с солёными огурцами. Иннокентий был почти членом семьи, хоть и жил в шкафу и питался сладкой водой.

Но история, как ей и свои, пошла не туда: Кеша утратил своё гордое имя и превратился в несолидную комбучу. Даже обидно за него. Не каждый день тебя понижают в статусе с члена семьи до строчки в меню кофейни.

Есть авторы, которые сопровождают меня так долго, что становятся частью личной истории. Катю из @beauty300 я читаю с тех времён, когда блеск хайлайтера сравнивали с блеском, который остаётся после поедания скумбрии горячего копчения, а главным лайфхаком казалась помада за сотку. То была середина бодрых десятых — время, когда жизнь казалась проще, интернет уютнее, а разговоры про косметику — важнее, чем обсуждения ферритина. И вот, десять лет спустя мы обсуждаем спину, анализы и, собственно, ферритин. Что самое приятное, это всё совпадает с моим взрослением.

В шестнадцать можно не есть, не спать и считать это стилем жизни. В двадцать шесть уже хочется, чтобы домашняя одежда не выглядела как тряпьё (у Кати был отдельный культовый пост про то, как мы (и я, да) всем каналом выбрасывали застиранные майки — прочитайте сами), ссылку на матрас ортопедический, и ладно, всё ещё помаду за 300, чтобы унять тоску после работы.

Наверное, поэтому комьюнити вокруг канала — одно из самых тёплых. Люди в комментах поддерживают друг друга, делают комплименты, обсуждают тоску, книги и всякие безделушки с одинаковым энтузиазмом. И это редкость — ощущение, что попал в кружок «правильных» подруг, с которыми можно бесцельно потрещать.

Это канал про взросление, про то, как жить, когда пашешь на работе как женщина-конь, но хочешь быть фенси-крошкой. И возможно ли это вообще? Хобби для взрослых роскошных женщин — баня, спорт и чек-апы. Причём баня — не фигура речи: у Кати есть крутейший гайд по баням Москвы, который читается как мини-путеводитель по альтернативному виду психотерапии.

И, конечно, великолепное комьюнити классных девушек в комментах. Я там, кстати, познакомилась с Софой, автором «Поговорим о вашем отце», с которой мы сдружились и обошли все книжные Москвы и Тель-Авива. Это ли не лучшее доказательство, что здесь выстраиваются не просто читательские связи, а доверительные отношения.

Рекомендую от всего зумерского сердца.

Дочитываю «Сеансы одновременного чтения» Горана Петровича — роман о таинственной книге, страницы которой становятся пространством встреч для читателей. Не покидает мысль, что если Брэдбери в «451 градусе по Фаренгейту» предвосхитил беспроводные наушники, то Петрович в «Сеансах» смоделировал механику общения в интернете ещё до того, как он стал массовым.

Книга у него работает как соцсеть. Быть онлайн значит буквально держать книгу открытой, а когда закрываешь — как будто выходишь в оффлайн. Отдельно мне нравится, что роман совмещает оба режима, т.е можно встретиться с другими читателями в реальном времени, почти как в чате, а можно наткнуться на их следы позже, как на старые треды или форумы. Эта нелинейность даёт ощущение живого пространства, где всегда кто-то был до тебя и кто-то придёт после.

Петрович вообще круто работает с нелинейностью. Он симулирует навигацию клика через «переходы» в места, лишь мимолётно упомянутые в книге-в-книге, предлагая уходить в боковые ветки и побочные сюжеты, конструируя собственный маршрут. То есть навигация строится не курсором, а воображением. Дико визионерский подход, я в полном восторге.

На эмоциях полезла на сербские форумы (читала с автопереводчиком). Там пишут, что «Сеансы» — это изощрённая игра с формой, но никто изначально не читал их как инструкцию или пророчество о том, как человечество будет общаться и формировать сообщества вокруг контента всего через два десятилетия. Петрович описал социальную суть чтения, которое всегда было коммуникативным актом, просто технология finalmente догнала его гениальную метафору. И вот это, пожалуй, впечатляет больше всего.

О самом романе ещё напишу отдельно. Ну и осенью в книжном клубе будем читать-обсуждать.