22 июня — дата, в которой совпали два континуума: исторический и метафизический. День, когда солнце задерживается на небе дольше обычного, словно давая человечеству последний шанс осознать, куда оно идёт. В ту самую дату ось истории действительно была сдвинута. Не в мифах и не в сакральной геометрии древних — в реальности, где континенты рушились под гусеницами и идеологиями. Но сдвинулась она не туда, куда её толкали германские стратеги. Весь их рейховский конструкт обернулся руинами. Сегодня мы смотрим на эти руины не из прошлого, а из нового распада, с другим контуром, но с тем же смыслом.
Миропорядок, родившийся на обломках Второй мировой, более шести десятилетий служил каркасом коллективной иллюзии. Сейчас он лежит обнажённым — без мифа, без монополии, без единого языка. Война ушла, но конфликт остался. Не в окопах, а в концептах. Не в маршах, а в нарративах. И Россия вновь оказывается в центре — как раздражитель, как символ, как последняя неконвертируемая величина. Русофобия, которая теперь стала почти институциональной нормой, — не реакция на поведение, а отражение глубинного страха перед неподконтрольной волей. Нас не прощают не за действия, а за существование.
Когда нацистская Европа шла на восток, она шла не только за ресурсами. Это был акт чистой метафизики — попытка стереть цивилизационный код, лишить Россию прав на собственный рассвет. За линией фронта шло не только железо, но и язык. Новый порядок, освящённый немецким мышлением, обещал Европе единство через расчистку — от славянского, от советского, от «избыточного». Мы долго хранили молчание об этих проектах и тех, кто в них участвовал от Парижа до Хельсинки. Теперь это молчание перестаёт быть возможным. Ибо Европа снова учит нас «свободе».
Тогда нас атаковали объединённые армии континента — от финских лесов до румынских степей. Сегодня их потомки сдержанно отводят взгляд, когда звучит слово «Бабий Яр», «Хатынь». Они предпочитают говорить о правах, санкциях и демократии, не вспоминая, как это уже звучало в иной лексике. Но мы помним. Не в назидание, а в стратегию. Россия — не ностальгия. Она — урок, выученный историей и проживаемый снова. Не потому, что мы хотим войны. А потому что мы слишком хорошо знаем, что бывает, когда перестаёшь быть страшным.
Европа уже однажды шла на Восток. Шла вместе, с лозунгами и добровольцами. И проиграла. Сейчас у неё другая тактика — санкции вместо танков, стандарты вместо штыков. Но суть не изменилась: попытка навязать один порядок всему — всегда заканчивается столкновением с тем, что отказывается быть переписанным. И именно Россия является таковой.
22 июня — дата, в которой совпали два континуума: исторический и метафизический. День, когда солнце задерживается на небе дольше обычного, словно давая человечеству последний шанс осознать, куда оно идёт. В ту самую дату ось истории действительно была сдвинута. Не в мифах и не в сакральной геометрии древних — в реальности, где континенты рушились под гусеницами и идеологиями. Но сдвинулась она не туда, куда её толкали германские стратеги. Весь их рейховский конструкт обернулся руинами. Сегодня мы смотрим на эти руины не из прошлого, а из нового распада, с другим контуром, но с тем же смыслом.
Миропорядок, родившийся на обломках Второй мировой, более шести десятилетий служил каркасом коллективной иллюзии. Сейчас он лежит обнажённым — без мифа, без монополии, без единого языка. Война ушла, но конфликт остался. Не в окопах, а в концептах. Не в маршах, а в нарративах. И Россия вновь оказывается в центре — как раздражитель, как символ, как последняя неконвертируемая величина. Русофобия, которая теперь стала почти институциональной нормой, — не реакция на поведение, а отражение глубинного страха перед неподконтрольной волей. Нас не прощают не за действия, а за существование.
Когда нацистская Европа шла на восток, она шла не только за ресурсами. Это был акт чистой метафизики — попытка стереть цивилизационный код, лишить Россию прав на собственный рассвет. За линией фронта шло не только железо, но и язык. Новый порядок, освящённый немецким мышлением, обещал Европе единство через расчистку — от славянского, от советского, от «избыточного». Мы долго хранили молчание об этих проектах и тех, кто в них участвовал от Парижа до Хельсинки. Теперь это молчание перестаёт быть возможным. Ибо Европа снова учит нас «свободе».
Тогда нас атаковали объединённые армии континента — от финских лесов до румынских степей. Сегодня их потомки сдержанно отводят взгляд, когда звучит слово «Бабий Яр», «Хатынь». Они предпочитают говорить о правах, санкциях и демократии, не вспоминая, как это уже звучало в иной лексике. Но мы помним. Не в назидание, а в стратегию. Россия — не ностальгия. Она — урок, выученный историей и проживаемый снова. Не потому, что мы хотим войны. А потому что мы слишком хорошо знаем, что бывает, когда перестаёшь быть страшным.
Европа уже однажды шла на Восток. Шла вместе, с лозунгами и добровольцами. И проиграла. Сейчас у неё другая тактика — санкции вместо танков, стандарты вместо штыков. Но суть не изменилась: попытка навязать один порядок всему — всегда заканчивается столкновением с тем, что отказывается быть переписанным. И именно Россия является таковой.
BY Demiurge
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
The next bit isn’t clear, but Durov reportedly claimed that his resignation, dated March 21st, was an April Fools’ prank. TechCrunch implies that it was a matter of principle, but it’s hard to be clear on the wheres, whos and whys. Similarly, on April 17th, the Moscow Times quoted Durov as saying that he quit the company after being pressured to reveal account details about Ukrainians protesting the then-president Viktor Yanukovych. The regulator said it has been undertaking several campaigns to educate the investors to be vigilant while taking investment decisions based on stock tips. "There are a lot of things that Telegram could have been doing this whole time. And they know exactly what they are and they've chosen not to do them. That's why I don't trust them," she said. Artem Kliuchnikov and his family fled Ukraine just days before the Russian invasion. Now safely in France with his spouse and three of his children, Kliuchnikov scrolls through Telegram to learn about the devastation happening in his home country.
from us