Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Уже начиная с 1188 г. западноевропейские правители отправляются в крестоносную экспедицию, выбирая преимущественно морской путь к Святой Земле. Только Фридрих I Барбаросса, — ему немецкий астролог предсказал «смерть от воды», что император «принял близко к сердцу и ничуть не забыл» — идет по «Военной дороге» во главе самого многочисленного войска. Переход его армии через балканские провинции Византии поначалу сопровождался настоящими военными действиями против греков, а затем, заключив мир с византийским государем Исааком II Ангелом, Фридрих I быстро прошел по Анатолии. Но после успешного разгрома турок у Иконии в мае 1190 г. император утонул при переправе через мелкую реку в Киликии, тем самым оправдав пророчество.
Сцена бичевания Христа, написанная монахом-доминиканцем Мастером Франке (ок. 1428 г.). Пилат, сидя на роскошном престоле со львами, наблюдает за тем, как трое палачей хлещут тело узника плетками и розгами. На верхней панели трона изображен золотой щиток с красным юденхутом, а на голову Пилата водружен причудливый головной убор: красный тюрбан, на него надет желтый конус-колпак, а из-под него высовывается желто-золотой «язык», который частично закрывает лицо прокуратора.
Первые гербы – комбинации определенных цветов и фигур, которые помещали на щит, чтобы идентифицировать его владельца, – появились в Западной Европе в первой половине XII в. Они требовались для того, чтобы отличать рыцарей на поле битвы или на турнирной площадке. Однако их роль к этому не сводилась. В новом, все более дробном феодальном обществе, строившемся на множестве сложных и пересекающихся иерархий, был велик запрос на знаки, которые позволяли сразу распознать статус их обладателя. Гербы, которые стали передавать по наследству, помогали понять, кто перед тобой, из какого он рода и чем владеет. Они превратились в ключевой личный знак (ведь их изображали на печатях, которыми подтверждали подлинность документов), воплощение семейной чести и памяти.
Первыми, кто начал обзаводиться гербами, были крупные сеньоры и короли. Век спустя ими активно пользовались уже мелкие бароны и простые рыцари. Вопреки расхожему представлению, право на герб в Средние века вовсе не было зарезервировано за знатью. Со временем свои гербы появились и у многих простолюдинов: состоятельных горожан, ремесленников, а кое-где даже у крестьян. Хотя геральдика зародилась среди воинского сословия, а использовавшиеся в ней фигуры исходно не имели отношения к христианской символике, духовенство тоже, преодолев сомнения, увлеклось геральдикой.
Очень важно, что гербы присваивали не только отдельным людям или семействам, но и различным корпорациям или политическим сообществам: епархиям, городам, ремесленным цехам, религиозным братствам и т. д. К XIII–XIV вв. все европейское общество было пронизано геральдическими образами. Как писал французский медиевист Мишель Пастуро, за несколько столетий геральдика превратилась в матрицу для множества знаковых систем, связанных с обозначением идентичности, демонстрацией родственных связей и определением правил соотношения цветов.
Использование гербов ширилось не только в социальном, но и в пространственном отношении. Их стали изображать не только на щитах, знаменах или печатях, но и на стенах замков и городских ратуш, надгробиях, страницах рукописей, кроватях и множестве других предметов. Над городскими вратами или в зале суда герб повелителя символизировал его незримое присутствие и напоминал о том, кто тут власть и чьим именем вершится правосудие. Ведь сам государь не мог постоянно находиться или даже периодически бывать во всех своих владениях. Там, где отсутствует его физическое тело, его заменяют изображения (на монетах, печатях, надгробиях) и геральдические «тела» – гербы.
Первыми, кто начал обзаводиться гербами, были крупные сеньоры и короли. Век спустя ими активно пользовались уже мелкие бароны и простые рыцари. Вопреки расхожему представлению, право на герб в Средние века вовсе не было зарезервировано за знатью. Со временем свои гербы появились и у многих простолюдинов: состоятельных горожан, ремесленников, а кое-где даже у крестьян. Хотя геральдика зародилась среди воинского сословия, а использовавшиеся в ней фигуры исходно не имели отношения к христианской символике, духовенство тоже, преодолев сомнения, увлеклось геральдикой.
Очень важно, что гербы присваивали не только отдельным людям или семействам, но и различным корпорациям или политическим сообществам: епархиям, городам, ремесленным цехам, религиозным братствам и т. д. К XIII–XIV вв. все европейское общество было пронизано геральдическими образами. Как писал французский медиевист Мишель Пастуро, за несколько столетий геральдика превратилась в матрицу для множества знаковых систем, связанных с обозначением идентичности, демонстрацией родственных связей и определением правил соотношения цветов.
Использование гербов ширилось не только в социальном, но и в пространственном отношении. Их стали изображать не только на щитах, знаменах или печатях, но и на стенах замков и городских ратуш, надгробиях, страницах рукописей, кроватях и множестве других предметов. Над городскими вратами или в зале суда герб повелителя символизировал его незримое присутствие и напоминал о том, кто тут власть и чьим именем вершится правосудие. Ведь сам государь не мог постоянно находиться или даже периодически бывать во всех своих владениях. Там, где отсутствует его физическое тело, его заменяют изображения (на монетах, печатях, надгробиях) и геральдические «тела» – гербы.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
Тысячелетие Королевства Польского
Тысячу лет назад, 18 апреля 1025 года, состоялась, вероятно, первая в истории Польши коронация: Болеслав I, впоследствии прозванный Храбрым, стал первым королем нового польского королевства. Хотя само событие окутано исторической тенью и почти не задокументировано, именно с этим моментом принято связывать рождение Польского королевства как полноценного игрока на политической карте Европы.
Корону Болеслав Храбрый получил из рук папского легата — непосредственно перед своей смертью. Но задолго до этого он сумел создать сильное государство, влияние которого простиралось от Днепра до Лабы. Попытки получить королевский титул он предпринимал и ранее, однако этому мешали конфликты с императором Священной Римской империи Генрихом II.
Коронация стала не столько началом государственности, сколько ее кульминацией — именно при Болеславе впервые зафиксированы названия «Польша» и «поляки». Как отмечает профессор Пшемыслав Урбанчик, археолог и специалист по эпохе первых Пястов:
«Это одно из величайших достижений Болеслава Храброго — он дал нам наше национальное имя: поляки, и имя государству: Польша. Это название впервые появляется на его монетах, отчеканенных около 1005 года. Там выгравировано princeps Polonie — правитель Польши. Это осязаемое доказательство появления имени страны, которое раньше не использовалось».
Ранее, в 1000 году, на Гнезненском съезде, Болеслав уже получил символическое признание — император Оттон III возложил на его голову императорский диадем. Некоторые историки считают это актом коронации. Однако, как подчеркивает профессор Ежи Пысяк: «Это могло быть коронованием, хотя у Галла Анонима нет ни слова о помазании на царствование. Следует помнить, что многие европейские короли того времени и позднее носили титул короля без обряда помазания».
Считается, что официальная коронация Болеслава Храброго состоялась именно 18 апреля — в день Пасхи 1025 года. Однако некоторые источники указывают на 23 апреля, день памяти святого Войцеха.
Тысячу лет назад, 18 апреля 1025 года, состоялась, вероятно, первая в истории Польши коронация: Болеслав I, впоследствии прозванный Храбрым, стал первым королем нового польского королевства. Хотя само событие окутано исторической тенью и почти не задокументировано, именно с этим моментом принято связывать рождение Польского королевства как полноценного игрока на политической карте Европы.
Корону Болеслав Храбрый получил из рук папского легата — непосредственно перед своей смертью. Но задолго до этого он сумел создать сильное государство, влияние которого простиралось от Днепра до Лабы. Попытки получить королевский титул он предпринимал и ранее, однако этому мешали конфликты с императором Священной Римской империи Генрихом II.
Коронация стала не столько началом государственности, сколько ее кульминацией — именно при Болеславе впервые зафиксированы названия «Польша» и «поляки». Как отмечает профессор Пшемыслав Урбанчик, археолог и специалист по эпохе первых Пястов:
«Это одно из величайших достижений Болеслава Храброго — он дал нам наше национальное имя: поляки, и имя государству: Польша. Это название впервые появляется на его монетах, отчеканенных около 1005 года. Там выгравировано princeps Polonie — правитель Польши. Это осязаемое доказательство появления имени страны, которое раньше не использовалось».
Ранее, в 1000 году, на Гнезненском съезде, Болеслав уже получил символическое признание — император Оттон III возложил на его голову императорский диадем. Некоторые историки считают это актом коронации. Однако, как подчеркивает профессор Ежи Пысяк: «Это могло быть коронованием, хотя у Галла Анонима нет ни слова о помазании на царствование. Следует помнить, что многие европейские короли того времени и позднее носили титул короля без обряда помазания».
Считается, что официальная коронация Болеслава Храброго состоялась именно 18 апреля — в день Пасхи 1025 года. Однако некоторые источники указывают на 23 апреля, день памяти святого Войцеха.
Please open Telegram to view this post
VIEW IN TELEGRAM
О трубадурах в средние века 🎺
Ч.1
Трубадуры слагали свои песни примерно с 1100 по 1300 год, хотя можно продлить их историю еще на несколько десятилетий. «Книги песен», донесшие до нас их наследие, на 100–150 лет моложе первых трубадуров и совпадают по времени с жизнью последних из них. Существуют еще и жизнеописания трубадуров — разнородные повествования в прозе о жизни и легендарных моментах их биографии. Но эти жизнеописания — не прямые свидетельства. Они основываются во многом на песнях трубадуров и сами по себе являются литературным жанром; реальность в жизнеописаниях может искажаться, а красивые легенды нередко заслоняют в глазах читателей сами песни трубадуров.
Чаще всего слагали на староокситанском (он же окский, старопровансальский, язык «ок» — то есть язык, на котором так звучит слово «да»), это язык коренного населения юга Франции. Входит в романскую группу языков.
Слово «трубадур» по наиболее распространенной этимологии возводят к слову tropatorem, которое означает «сочинитель тропов», то есть рифмованных латинских стихов о праздниках и святых, певшихся во время богослужений и постепенно вышедших за стены храмов. Предполагается, что, наряду с латинскими песнями, с IX века стали сочинять песни на романских языках — и это корень лирики трубадуров.
Трубадур — сочинитель песен (а не стихов) на народном языке (а не на латыни). Эти песни он фиксирует письменно, а затем либо доверяет их исполнять жонглеру (певцу, нередко странствующему), либо исполняет сам.
Владения первого из известных нам трубадуров, Гильома IX Аквитанского (1071–1127), были обширнее владений французского короля; его внучка — покровительница трубадуров Алиенора Аквитанская, будущая французская, а затем и английская королева, жена Генриха Плантагенета и мать Ричарда Львиное Сердце. Однако не все трубадуры были так же знатны. Например, жизнеописание Маркабрюна представляет его безвестным подкидышем, а Бернарта де Вентадорна — сыном истопника (впрочем, возможно этим текстам нельзя доверять полностью). Благородное рождение само по себе не гарантирует благородства и куртуазности — а скромное происхождение не мешает слагать куртуазные песни, спорить о словесности, судить о благородстве, воспевать утонченную и чистую любовь.
Первые поколения трубадуров происходят из Лимузена и Аквитании; затем их культура распространяется на весь окситанский ареал. При этом песни по-окситански слагали и в изначально иноязычных культурах — каталонской, ломбардской, венецианской. В XII столетии значительную роль в развитии культуры трубадуров начал играть Прованс, номинально входивший в Священную Римскую империю германской нации. Лангедок будет дольше всего хранить традиции трубадурского искусства. В период наивысшего расцвета окситанской поэзии земли ее языкового ареала оказываются ареной непрерывной борьбы за власть и территорию. В этой борьбе постепенно взяла верх французская корона.
Трубадуры могли участвовать в Крестовых походах; чем больше расстояние до дома и дамы, тем проще воспевать «любовь издалека». В эстетике трубадуров часто ищут влияние «ереси катаров»: в отличие от канонического христианства она учит, что зло — самостоятельное начало, противопоставленное Богу. Соответственно, все материальное, плотское было для катаров злом, а все духовное — благом. Феномен куртуазной поэзии, в которой любовь и влечение к даме в пределе должны переродиться в духовное очищение, может в какой-то мере объясняться двойственностью катарского взгляда на мир. Впрочем, большинство трубадуров были не катарами, а правоверными католиками. Тем не менее именно борьба папского престола против катаров положила конец миру, вскормившему трубадуров: в 1209 году был объявлен Крестовый поход против альбигойской (или катарской) ереси, средоточием которой считался Лангедок и город Альби; в этой резне и массовых кострах и погибла постепенно культура, породившая окситанскую поэзию.
На изображении: состязание мусульманского и христианского музыкантов. Миниатюра из сборника кантиг короля Альфонса X. XIII век
Ч.1
Трубадуры слагали свои песни примерно с 1100 по 1300 год, хотя можно продлить их историю еще на несколько десятилетий. «Книги песен», донесшие до нас их наследие, на 100–150 лет моложе первых трубадуров и совпадают по времени с жизнью последних из них. Существуют еще и жизнеописания трубадуров — разнородные повествования в прозе о жизни и легендарных моментах их биографии. Но эти жизнеописания — не прямые свидетельства. Они основываются во многом на песнях трубадуров и сами по себе являются литературным жанром; реальность в жизнеописаниях может искажаться, а красивые легенды нередко заслоняют в глазах читателей сами песни трубадуров.
Чаще всего слагали на староокситанском (он же окский, старопровансальский, язык «ок» — то есть язык, на котором так звучит слово «да»), это язык коренного населения юга Франции. Входит в романскую группу языков.
Слово «трубадур» по наиболее распространенной этимологии возводят к слову tropatorem, которое означает «сочинитель тропов», то есть рифмованных латинских стихов о праздниках и святых, певшихся во время богослужений и постепенно вышедших за стены храмов. Предполагается, что, наряду с латинскими песнями, с IX века стали сочинять песни на романских языках — и это корень лирики трубадуров.
Трубадур — сочинитель песен (а не стихов) на народном языке (а не на латыни). Эти песни он фиксирует письменно, а затем либо доверяет их исполнять жонглеру (певцу, нередко странствующему), либо исполняет сам.
Владения первого из известных нам трубадуров, Гильома IX Аквитанского (1071–1127), были обширнее владений французского короля; его внучка — покровительница трубадуров Алиенора Аквитанская, будущая французская, а затем и английская королева, жена Генриха Плантагенета и мать Ричарда Львиное Сердце. Однако не все трубадуры были так же знатны. Например, жизнеописание Маркабрюна представляет его безвестным подкидышем, а Бернарта де Вентадорна — сыном истопника (впрочем, возможно этим текстам нельзя доверять полностью). Благородное рождение само по себе не гарантирует благородства и куртуазности — а скромное происхождение не мешает слагать куртуазные песни, спорить о словесности, судить о благородстве, воспевать утонченную и чистую любовь.
Первые поколения трубадуров происходят из Лимузена и Аквитании; затем их культура распространяется на весь окситанский ареал. При этом песни по-окситански слагали и в изначально иноязычных культурах — каталонской, ломбардской, венецианской. В XII столетии значительную роль в развитии культуры трубадуров начал играть Прованс, номинально входивший в Священную Римскую империю германской нации. Лангедок будет дольше всего хранить традиции трубадурского искусства. В период наивысшего расцвета окситанской поэзии земли ее языкового ареала оказываются ареной непрерывной борьбы за власть и территорию. В этой борьбе постепенно взяла верх французская корона.
Трубадуры могли участвовать в Крестовых походах; чем больше расстояние до дома и дамы, тем проще воспевать «любовь издалека». В эстетике трубадуров часто ищут влияние «ереси катаров»: в отличие от канонического христианства она учит, что зло — самостоятельное начало, противопоставленное Богу. Соответственно, все материальное, плотское было для катаров злом, а все духовное — благом. Феномен куртуазной поэзии, в которой любовь и влечение к даме в пределе должны переродиться в духовное очищение, может в какой-то мере объясняться двойственностью катарского взгляда на мир. Впрочем, большинство трубадуров были не катарами, а правоверными католиками. Тем не менее именно борьба папского престола против катаров положила конец миру, вскормившему трубадуров: в 1209 году был объявлен Крестовый поход против альбигойской (или катарской) ереси, средоточием которой считался Лангедок и город Альби; в этой резне и массовых кострах и погибла постепенно культура, породившая окситанскую поэзию.
На изображении: состязание мусульманского и христианского музыкантов. Миниатюра из сборника кантиг короля Альфонса X. XIII век
Forwarded from Vladimir
♦️ Друзья, предлагаю подписаться на дружественный исторический канал Спарта
📚 Здесь Вас ждут регулярные посты об этом уникальном государстве, большую часть истории, похожем на военный лагерь.⚔️
🔰ЗДЕСЬ ВЫ УЗНАЕТЕ:
❗почему спартанская похлёбка вызвала ужас у персидского царя
❗зачем спартанцы отдавали своих жен другим мужчинам
❗почему в Спарте было два царя
❗зачем спартанцы носили на шлеме разукрашенный гребень
🔥Об этом и о многом другом читайте на канале Спарта
📚 Здесь Вас ждут регулярные посты об этом уникальном государстве, большую часть истории, похожем на военный лагерь.⚔️
🔰ЗДЕСЬ ВЫ УЗНАЕТЕ:
❗почему спартанская похлёбка вызвала ужас у персидского царя
❗зачем спартанцы отдавали своих жен другим мужчинам
❗почему в Спарте было два царя
❗зачем спартанцы носили на шлеме разукрашенный гребень
🔥Об этом и о многом другом читайте на канале Спарта
О трубадурах в средние века 🎺
Ч.2
Средневековый замок из оборонительного сооружения превращается в отдельный мир, живущий по своим духовным и материальным законам. Жизнь в нем становится богаче и эстетичнее: сеньор и другие обитатели открывают понятие досуга, который должен заполняться не только аристократическими развлечениями вроде охоты, но и, например, музыкой с танцами.
Фигура дамы в этих условиях приобретает самостоятельную ценность; в замке появляется женская половина для хозяйки, ее гостей и служанок, куда допускаются лишь немногие из мужчин — священник, жонглер и кое-кто из слуг. Жизнеописания трубадуров потом будут рассказывать о певце, тайно подглядывающем за дамой в спальном покое.
Лирика трубадуров принадлежит замку и двору. Отсюда их ключевое понятие — куртуазность, то есть кодекс поведения аристократа раннего Средневековья. Куртуазности трудно дать единое определение: это и модель рыцарской учтивости, и утонченная игра, и система ценностей, регулирующая жизнь благородного сословия. Куртуазный кодекс требует умения держать себя в обществе, владеть словом так же хорошо, как и оружием, не грешить против своей чести, но еще менее — против чести дам, быть щедрым, хранить верность слову… Самое же главное — уметь ценить утонченный досуг, который порождает любовь, и уметь воспеть ее.
Трубадур говорит от имени феодального клана, который противопоставляет себя миру городской культуры, поэтому нередка тема падения нравов в обществе, поданная дидактично или даже резко. Отсюда же и злободневность, чисто политическая направленность целого ряда их сочинений.
Но несмотря на это, трубадуры в глазах последующих поколений остались лишь певцами любви. В их лирике заложено зерно идеи, которая через столетия найдет свое высшее отражение в культуре Ренессанса: благородство сердца может стать наравне с благородством по рождению и даже выше или ценнее его. Если трубадур слагает куртуазные песни и испытывает истинную любовь, то его называют куртуазным.
Лирические сочинения трубадуров рождаются как песни в полном смысле этого слова. В отличие от латинских текстов песни на народном языке изначально предназначены для исполнения перед слушателями, а еще и для танца. Исполнять их, разумеется, должны люди, специально для этого приглашенные или допущенные, которых называют жонглерами, — это далеко не самые привилегированные слои общества. Тем не менее первый из известных нам трубадуров, герцог Аквитанский Гильом IX, как уверяет его жизнеописание, умел сам и хорошо сочинять, и петь.
Самые знаменитые песни трубадура — любовные — адресованы избранной им даме, которую он называет «донна» (от латинского «госпожа») или даже «мой господин», подчеркивая свое парадоксальное вассальное служение ей (в реальном мире женщина, наоборот, обязана хранить вассальную верность отцу, мужу, брату — словом, мужчине-покровителю). Даму и трубадура разделяют непреодолимые препятствия: это может быть замужний статус дамы, ее высокое положение в сословной иерархии, большое расстояние между ними и другие препоны, которые часто комбинируются. Любовное желание заставляет трубадура непрерывно страдать и надеяться — в этом он находит радость. Даже если дама откликается на его чувство, встречам влюбленных будут постоянно мешать «ревнивец» (законный муж, отец или брат) и «жестокие лжецы» (завистники, не выносящие совершенной любви). Постоянное напряжение душевных и физических сил рождает песню, поэтому любить и петь для трубадура — одно и то же. Утоленное желание умрет, и песня смолкнет, поэтому куртуазная лирика тяготеет к незавершенности любовного порыва, балансированию между взаимоисключающими чувствами: трубадур постоянно колеблется меж отрадой и грустью, надеждой и страхом отказа. Чувственные порывы должны в идеале привести к духовному подъему и очищению. Так руководит поэтом fin’amor — утонченная, изысканная любовь, которую уже в XIX веке назовут куртуазной любовью. В этой любви есть место свободному выбору и разумному началу — так куртуазная любовь противопоставляется неправильной, вызывающей помутнение мыслей и чувств.
Ч.2
Средневековый замок из оборонительного сооружения превращается в отдельный мир, живущий по своим духовным и материальным законам. Жизнь в нем становится богаче и эстетичнее: сеньор и другие обитатели открывают понятие досуга, который должен заполняться не только аристократическими развлечениями вроде охоты, но и, например, музыкой с танцами.
Фигура дамы в этих условиях приобретает самостоятельную ценность; в замке появляется женская половина для хозяйки, ее гостей и служанок, куда допускаются лишь немногие из мужчин — священник, жонглер и кое-кто из слуг. Жизнеописания трубадуров потом будут рассказывать о певце, тайно подглядывающем за дамой в спальном покое.
Лирика трубадуров принадлежит замку и двору. Отсюда их ключевое понятие — куртуазность, то есть кодекс поведения аристократа раннего Средневековья. Куртуазности трудно дать единое определение: это и модель рыцарской учтивости, и утонченная игра, и система ценностей, регулирующая жизнь благородного сословия. Куртуазный кодекс требует умения держать себя в обществе, владеть словом так же хорошо, как и оружием, не грешить против своей чести, но еще менее — против чести дам, быть щедрым, хранить верность слову… Самое же главное — уметь ценить утонченный досуг, который порождает любовь, и уметь воспеть ее.
Трубадур говорит от имени феодального клана, который противопоставляет себя миру городской культуры, поэтому нередка тема падения нравов в обществе, поданная дидактично или даже резко. Отсюда же и злободневность, чисто политическая направленность целого ряда их сочинений.
Но несмотря на это, трубадуры в глазах последующих поколений остались лишь певцами любви. В их лирике заложено зерно идеи, которая через столетия найдет свое высшее отражение в культуре Ренессанса: благородство сердца может стать наравне с благородством по рождению и даже выше или ценнее его. Если трубадур слагает куртуазные песни и испытывает истинную любовь, то его называют куртуазным.
Лирические сочинения трубадуров рождаются как песни в полном смысле этого слова. В отличие от латинских текстов песни на народном языке изначально предназначены для исполнения перед слушателями, а еще и для танца. Исполнять их, разумеется, должны люди, специально для этого приглашенные или допущенные, которых называют жонглерами, — это далеко не самые привилегированные слои общества. Тем не менее первый из известных нам трубадуров, герцог Аквитанский Гильом IX, как уверяет его жизнеописание, умел сам и хорошо сочинять, и петь.
Самые знаменитые песни трубадура — любовные — адресованы избранной им даме, которую он называет «донна» (от латинского «госпожа») или даже «мой господин», подчеркивая свое парадоксальное вассальное служение ей (в реальном мире женщина, наоборот, обязана хранить вассальную верность отцу, мужу, брату — словом, мужчине-покровителю). Даму и трубадура разделяют непреодолимые препятствия: это может быть замужний статус дамы, ее высокое положение в сословной иерархии, большое расстояние между ними и другие препоны, которые часто комбинируются. Любовное желание заставляет трубадура непрерывно страдать и надеяться — в этом он находит радость. Даже если дама откликается на его чувство, встречам влюбленных будут постоянно мешать «ревнивец» (законный муж, отец или брат) и «жестокие лжецы» (завистники, не выносящие совершенной любви). Постоянное напряжение душевных и физических сил рождает песню, поэтому любить и петь для трубадура — одно и то же. Утоленное желание умрет, и песня смолкнет, поэтому куртуазная лирика тяготеет к незавершенности любовного порыва, балансированию между взаимоисключающими чувствами: трубадур постоянно колеблется меж отрадой и грустью, надеждой и страхом отказа. Чувственные порывы должны в идеале привести к духовному подъему и очищению. Так руководит поэтом fin’amor — утонченная, изысканная любовь, которую уже в XIX веке назовут куртуазной любовью. В этой любви есть место свободному выбору и разумному началу — так куртуазная любовь противопоставляется неправильной, вызывающей помутнение мыслей и чувств.