Пересматривала сегодня «Сиротский Бруклин» — он долгий и неспешный, с несколько растянутой коллизией. Там красивый студёный Нью-Йорк, немного погонь и перестрелок, красивые автомобили, лиричный Эдвард Нортон и остроумные языковые фокусы его героя (то, что он говорит непроизвольно из-за синдрома Туретта), эффектные шляпы.

А ещё там есть главный злодей по имени Мозес (с переиначенной фамилией Рэндольф, но все зовут его просто Мо) и противостоящая ему пожилая дама с буклями — в фильме её зовут Гэбби Горовиц, но в ней легко угадывается Джейн Джейкобс.

Сегодня я обратила внимание, что когда главный герой приходит в кабинет к главному злодею, на столах стоят макеты с планами перестройки Нью-Йорка. И в этих макетах высятся два огромных здания-креста, очень напоминающие башни Ле Корбюзье для плана «Вуазен» — только на них нет рифлений.

Любопытно даже не то, какой чудовищной многим кажется сама эта идея, а как узнаваемый абрис стал символом чудовищной перестройки (которая, к счастью, не случилась — и за мечту о реализации которой Колхас насмешливо прозвал Ле Корбюзье «коммивояжёром»).