Когда Рамзан Кадыров вступил в корпоративный конфликт вокруг Wildberries, казалось, что это будет короткий спектакль. Сюжет, где глава субъекта федерации, привыкший к роли неприкасаемого регионального султана, просто выходит на сцену и, вскинув бровь, решает всё одним видеороликом. Но спектакль затянулся. Аплодисментов не последовало. А занавес — вместо того чтобы опуститься по команде — медленно, но верно сползает сам.
Савеловский суд, не самый известный институт российской независимости, неожиданно показал, что бывает, когда ветер в столице меняет направление. Татьяна Ким, в бизнес-разводе с бывшим мужем, получает не только полный контроль над Wildberries, но и тонкую политическую метку: Кадыров больше не тот, кем был. Или — уже не настолько.
Все эти месяцы Кадыров пытался сыграть в игру федеральных тяжеловесов: расставить союзников, напугать противников, привязать свою судьбу к чьей-то большой идее — например, к национальной платежной системе с душком SWIFT. Он вписался за Бакальчука, получил в ответ стрельбу в офисе, кровную вражду с сенаторами, молчаливое фырканье Москвы. А теперь — юридическое поражение. Столичный суд поставил точку, даже не оглянувшись в сторону Грозного.
Это поражение не юридическое — оно метафизическое. Потому что проигрывает не просто человек, проигрывает концепт. Кадыров долгие годы был не столько политиком, сколько стилем управления: громким, внеправовым, с прицелом на страх, а не на институциональность. Он был не главой региона, а публичным довеском к политическому контракту между центром и республикой. И вот теперь контракт будто бы кто-то пересматривает.
А пересматривается он потому, что ресурс заканчивается. Не нефть, не газ, а сам Кадыров. Ему уже не 2007-й и даже не 2014-й. Он уже не тот, кого Кремль может поставить рядом с президентом и сказать: "Вот наш порядок на Кавказе". Теперь он — тот, кому Кремль всё чаще говорит: "Сделай потише". И "потише", похоже, он делает. По крайней мере, публично.
И, конечно, Кадыров это чувствует. Отсюда — и турбулентность в публичной риторике, и шпионские игры с паспортами, и наследственные сценарии с несовершеннолетним Адамом-Мохьмадом. Неуверенность становится стратегией. А маскировка — стилем. Это не поведение сильного игрока. Это поведение фигуры, которую постепенно выводят из партии.
Сложность в том, что заменить Кадырова — всё ещё непросто. Это не чиновник, которого можно отправить на пенсию с орденом. Это тот, у кого десятилетиями копилось чувство безнаказанности, превращённое в политический капитал. Но Россия — страна, где даже вечные союзы оказываются временными. Здесь уже не раз уходили без прощаний. И не возвращались. Здесь не обвиняют — здесь забывают.
Так и Wildberries оказался не просто бизнес-спором. Это стало витриной перемен. Судебное решение — как зеркало, в которое смотрится не только Кадыров, но и все те, кто привык решать вопросы через силу, телефон и демонстративное видео. А в зеркале — уставший человек, который когда-то был символом страха, а теперь стал символом обременительных союзов.
Он ещё на сцене. Но шторы уже движутся. А впереди — не овации, а пустой зал. И только эхо прошлого, которое напоминает: неприкасаемых в России не бывает. Бывают временно полезные. Но даже они — до первого приговора, до первой сделки, до первой хозяйки маркетплейса, победившей не силой, а бумагой.
В России наступает эпоха без Кадырова. Он просто пока об этом не знает.
Когда Рамзан Кадыров вступил в корпоративный конфликт вокруг Wildberries, казалось, что это будет короткий спектакль. Сюжет, где глава субъекта федерации, привыкший к роли неприкасаемого регионального султана, просто выходит на сцену и, вскинув бровь, решает всё одним видеороликом. Но спектакль затянулся. Аплодисментов не последовало. А занавес — вместо того чтобы опуститься по команде — медленно, но верно сползает сам.
Савеловский суд, не самый известный институт российской независимости, неожиданно показал, что бывает, когда ветер в столице меняет направление. Татьяна Ким, в бизнес-разводе с бывшим мужем, получает не только полный контроль над Wildberries, но и тонкую политическую метку: Кадыров больше не тот, кем был. Или — уже не настолько.
Все эти месяцы Кадыров пытался сыграть в игру федеральных тяжеловесов: расставить союзников, напугать противников, привязать свою судьбу к чьей-то большой идее — например, к национальной платежной системе с душком SWIFT. Он вписался за Бакальчука, получил в ответ стрельбу в офисе, кровную вражду с сенаторами, молчаливое фырканье Москвы. А теперь — юридическое поражение. Столичный суд поставил точку, даже не оглянувшись в сторону Грозного.
Это поражение не юридическое — оно метафизическое. Потому что проигрывает не просто человек, проигрывает концепт. Кадыров долгие годы был не столько политиком, сколько стилем управления: громким, внеправовым, с прицелом на страх, а не на институциональность. Он был не главой региона, а публичным довеском к политическому контракту между центром и республикой. И вот теперь контракт будто бы кто-то пересматривает.
А пересматривается он потому, что ресурс заканчивается. Не нефть, не газ, а сам Кадыров. Ему уже не 2007-й и даже не 2014-й. Он уже не тот, кого Кремль может поставить рядом с президентом и сказать: "Вот наш порядок на Кавказе". Теперь он — тот, кому Кремль всё чаще говорит: "Сделай потише". И "потише", похоже, он делает. По крайней мере, публично.
И, конечно, Кадыров это чувствует. Отсюда — и турбулентность в публичной риторике, и шпионские игры с паспортами, и наследственные сценарии с несовершеннолетним Адамом-Мохьмадом. Неуверенность становится стратегией. А маскировка — стилем. Это не поведение сильного игрока. Это поведение фигуры, которую постепенно выводят из партии.
Сложность в том, что заменить Кадырова — всё ещё непросто. Это не чиновник, которого можно отправить на пенсию с орденом. Это тот, у кого десятилетиями копилось чувство безнаказанности, превращённое в политический капитал. Но Россия — страна, где даже вечные союзы оказываются временными. Здесь уже не раз уходили без прощаний. И не возвращались. Здесь не обвиняют — здесь забывают.
Так и Wildberries оказался не просто бизнес-спором. Это стало витриной перемен. Судебное решение — как зеркало, в которое смотрится не только Кадыров, но и все те, кто привык решать вопросы через силу, телефон и демонстративное видео. А в зеркале — уставший человек, который когда-то был символом страха, а теперь стал символом обременительных союзов.
Он ещё на сцене. Но шторы уже движутся. А впереди — не овации, а пустой зал. И только эхо прошлого, которое напоминает: неприкасаемых в России не бывает. Бывают временно полезные. Но даже они — до первого приговора, до первой сделки, до первой хозяйки маркетплейса, победившей не силой, а бумагой.
В России наступает эпоха без Кадырова. Он просто пока об этом не знает.
BY Плавильный котёл
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
But because group chats and the channel features are not end-to-end encrypted, Galperin said user privacy is potentially under threat. Oh no. There’s a certain degree of myth-making around what exactly went on, so take everything that follows lightly. Telegram was originally launched as a side project by the Durov brothers, with Nikolai handling the coding and Pavel as CEO, while both were at VK. 'Wild West' Given the pro-privacy stance of the platform, it’s taken as a given that it’ll be used for a number of reasons, not all of them good. And Telegram has been attached to a fair few scandals related to terrorism, sexual exploitation and crime. Back in 2015, Vox described Telegram as “ISIS’ app of choice,” saying that the platform’s real use is the ability to use channels to distribute material to large groups at once. Telegram has acted to remove public channels affiliated with terrorism, but Pavel Durov reiterated that he had no business snooping on private conversations. Right now the digital security needs of Russians and Ukrainians are very different, and they lead to very different caveats about how to mitigate the risks associated with using Telegram. For Ukrainians in Ukraine, whose physical safety is at risk because they are in a war zone, digital security is probably not their highest priority. They may value access to news and communication with their loved ones over making sure that all of their communications are encrypted in such a manner that they are indecipherable to Telegram, its employees, or governments with court orders.
from us
