Весна в российской политике — традиционное время отчетов и новых идей. Спикер Госдумы Вячеслав Володин бодро представил промежуточные итоги работы закона, запрещающего зачисление детей мигрантов в школы без достаточного знания русского языка. Цифры внушительные: из 1762 детей на тест по факту допустили лишь 335. Из них экзамен сдали 27. То есть школа — теперь не для всех. И это, по мнению законодателей, успех.
На поверхности — строгость, порядок, патриотическая забота о будущем системы образования. Но если копнуть чуть глубже, то в отчете Володина — концентрат стратегической беспомощности, в которой сходятся имитация миграционной политики, неэффективность бюрократии и вечное стремление подменять системные решения карательными фильтрами.
Во-первых, о цели. Государство, вводя языковое тестирование, заявляет: «Русская школа — только для тех, кто готов интегрироваться». В теории — справедливо. На практике — мы отрезаем от системы образования девять из десяти детей мигрантов, не предоставляя им ни достойной альтернативы, ни мостов для включения в общество. «Пусть сначала выучат русский язык» — легко сказать, но в какой именно системе координат дети, у которых нет ни статуса, ни доступа к курсам, ни элементарных социальных гарантий, должны стать полноценными участниками? Улица — вот та школа, которая остаётся.
Во-вторых, о реалистичности. Миграция — это не идеологема, это экономика. Российская стройка, логистика и сфера услуг десятилетиями держались на дешёвом, часто полулегальном труде мигрантов. Теперь, на фоне войны, санкций и роста зарплат, рынок сужается, бизнес теряет привлекательность России, мигранты уезжают. Риторика «нам такие не нужны» работает до того момента, пока в регионе не останавливается стройка или не закрывается склад.
Идеи из Совфеда заменить мигрантов роботами — не просто популизм, это симптом отсутствия комплексного подхода. Роботов нет, а мигранты уже уехали. То, что остаётся — кадровый голод и беспомощное брюзжание о традиционных ценностях.
В-третьих, о будущем. Цель любой миграционной политики — не создать чистую зону «без чужих», а сформировать устойчивые каналы легальной интеграции, выгодные стране. Вместо этого — запреты, фильтры, отчёты о том, как 27 детей «справились». А тысячи других, чьи родители здесь работают, платят налоги, строят дома — не справились. И были выброшены из системы.
Можно сколько угодно говорить о «недостоверных документах» и «социальном паразитировании», но правда в том, что государство сознательно формирует слой маргиналов. Дети без школы, подростки без перспектив — это не культурная угроза, это криминальный и социальный вызов. И он уже здесь.
Вывод прост: фильтровать миграционные потоки можно, но только при наличии стратегии. А стратегия — это не запрет на школу, а создание инфраструктуры адаптации, курсов, центров. Это сотрудничество с диаспорами, а не их стигматизация. Это понимание, что будущее России — в том числе и в том, как она научится не только отбирать, но и воспитывать.
Россия — не резервация для коренных, а евразийская держава. И с этим фактом придётся научиться жить. Или — продолжать тестировать детей, сжимая статистику и реальность до уровня инфографики в телеграм-канале Володина.
Весна в российской политике — традиционное время отчетов и новых идей. Спикер Госдумы Вячеслав Володин бодро представил промежуточные итоги работы закона, запрещающего зачисление детей мигрантов в школы без достаточного знания русского языка. Цифры внушительные: из 1762 детей на тест по факту допустили лишь 335. Из них экзамен сдали 27. То есть школа — теперь не для всех. И это, по мнению законодателей, успех.
На поверхности — строгость, порядок, патриотическая забота о будущем системы образования. Но если копнуть чуть глубже, то в отчете Володина — концентрат стратегической беспомощности, в которой сходятся имитация миграционной политики, неэффективность бюрократии и вечное стремление подменять системные решения карательными фильтрами.
Во-первых, о цели. Государство, вводя языковое тестирование, заявляет: «Русская школа — только для тех, кто готов интегрироваться». В теории — справедливо. На практике — мы отрезаем от системы образования девять из десяти детей мигрантов, не предоставляя им ни достойной альтернативы, ни мостов для включения в общество. «Пусть сначала выучат русский язык» — легко сказать, но в какой именно системе координат дети, у которых нет ни статуса, ни доступа к курсам, ни элементарных социальных гарантий, должны стать полноценными участниками? Улица — вот та школа, которая остаётся.
Во-вторых, о реалистичности. Миграция — это не идеологема, это экономика. Российская стройка, логистика и сфера услуг десятилетиями держались на дешёвом, часто полулегальном труде мигрантов. Теперь, на фоне войны, санкций и роста зарплат, рынок сужается, бизнес теряет привлекательность России, мигранты уезжают. Риторика «нам такие не нужны» работает до того момента, пока в регионе не останавливается стройка или не закрывается склад.
Идеи из Совфеда заменить мигрантов роботами — не просто популизм, это симптом отсутствия комплексного подхода. Роботов нет, а мигранты уже уехали. То, что остаётся — кадровый голод и беспомощное брюзжание о традиционных ценностях.
В-третьих, о будущем. Цель любой миграционной политики — не создать чистую зону «без чужих», а сформировать устойчивые каналы легальной интеграции, выгодные стране. Вместо этого — запреты, фильтры, отчёты о том, как 27 детей «справились». А тысячи других, чьи родители здесь работают, платят налоги, строят дома — не справились. И были выброшены из системы.
Можно сколько угодно говорить о «недостоверных документах» и «социальном паразитировании», но правда в том, что государство сознательно формирует слой маргиналов. Дети без школы, подростки без перспектив — это не культурная угроза, это криминальный и социальный вызов. И он уже здесь.
Вывод прост: фильтровать миграционные потоки можно, но только при наличии стратегии. А стратегия — это не запрет на школу, а создание инфраструктуры адаптации, курсов, центров. Это сотрудничество с диаспорами, а не их стигматизация. Это понимание, что будущее России — в том числе и в том, как она научится не только отбирать, но и воспитывать.
Россия — не резервация для коренных, а евразийская держава. И с этим фактом придётся научиться жить. Или — продолжать тестировать детей, сжимая статистику и реальность до уровня инфографики в телеграм-канале Володина.
BY Плавильный котёл
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
'Wild West' And indeed, volatility has been a hallmark of the market environment so far in 2022, with the S&P 500 still down more than 10% for the year-to-date after first sliding into a correction last month. The CBOE Volatility Index, or VIX, has held at a lofty level of more than 30. The SC urges the public to refer to the SC’s I nvestor Alert List before investing. The list contains details of unauthorised websites, investment products, companies and individuals. Members of the public who suspect that they have been approached by unauthorised firms or individuals offering schemes that promise unrealistic returns But Telegram says people want to keep their chat history when they get a new phone, and they like having a data backup that will sync their chats across multiple devices. And that is why they let people choose whether they want their messages to be encrypted or not. When not turned on, though, chats are stored on Telegram's services, which are scattered throughout the world. But it has "disclosed 0 bytes of user data to third parties, including governments," Telegram states on its website. Ukrainian forces successfully attacked Russian vehicles in the capital city of Kyiv thanks to a public tip made through the encrypted messaging app Telegram, Ukraine's top law-enforcement agency said on Tuesday.
from us
