Фрейдомарксизм в Восточной Европе

Фрейдомарксизм в Восточной Европе

Поскольку мы фактически вернулись к ситуации развитого модерна (Европы накануне Первой мировой), а «консервативная революция» на глазах оборачивается торжеством «капиталистического реализма» (массовой оптимизацией трудящихся). То было бы неплохо воскресить давно забытые понятия той эпохи, из которых самым продуктивным мне кажется понятие «мелкой буржуазии» – феноменологией внутреннего мира которой де факто является психоанализ.

Что такое «мелкая буржуазия»? Интуитивно ясно, что это обыватель, «нормис», «маленький человек», который живет своей жизнью и занимает свое скромное место в индустриальной машине Капитала, не обращая внимания ни на политические бури в парламенте, ни на идеологические шторма в академии. Иначе говоря, «мелкий буржуа» – это «фашист» в терминах Ханны Арендт. Ибо фашизм по Арендт есть диктатура не политических радикалов, а, наоборот, трогательных обывателей, симпатичных мещан, готовых за кэшбек в два процента, небольшую прибавку к зарплате или комфортную городскую среду буквально есть человечину (тезис о «банальности зла»).

При этом лучший текст, объясняющий противоречивую природу «мелкой буржуазии» (т.е. как из обычных людей, просто «занимающихся своим делом», получаются политические людоеды), принадлежит не левым социальным критикам, а Сэмюэлю Хантингтону – вдохновителю современных правых геополитиков и автору концепции «столкновения цивилизаций».

Еще в самом начале своей интеллектуальной карьеры, т.е. задолго до того, как начать составлять цивилизационные гороскопы, Хантингтон написал замечательную книгу о генезисе феномена профессионализма – «Солдат и государство» (1957). В ней он выводит фигуру современного специалиста из серии военно-образовательных реформ, последовавших за Великой французской революцией. А конкретно – после победы Бисмарка во Франко-прусской войне в XIX веке, которая, как известно, была одержана благодаря «прусскому учителю». Что же такого по Хантингтону натворил прусский учитель?

Дело в том, что после успешного свержения царизма во Франции, перед просвещенными властями Европы встал вопрос – как сделать так, чтобы армия больше не переходила на сторону восставших, а сохраняла лояльность любой власти? Ответ: сделать ее профессиональной, т.е. управляемой кастой образованных офицеров. Ведь «офицер» образца XIX века – это больше не случайный наемник с переменной лояльностью и не сын знатного аристократа с сословным «гонором», а представитель средних классов, может даже низов, который получил все, что у него есть, благодаря системе профессионального образования и безусловной преданности корпоративным властям.

Этот классовый аспект чрезвычайно важен, т.к. большую часть человеческой истории война была уделом знати. И только в XIX веке армия действительно становится массовой, а общество, в свою очередь, милитаризуется («демократизируется»), т.е. превращается в индустриальную «машину войны». Роль же «прусского учителя» заключалась в том, что подчиненные в новом статусе «свободных граждан» должны были демонстрировать преданность уже не конкретному феодалу, а «национальному государству» («фатерлянду»), т.е. абстрактному бюрократическому Начальству – чем занялся созданный в целях воспитания нового типа лояльности («национального духа») институт всеобщего светского образования.

С учетом этого, единственный смысл понятия «профессионализма» («меритократии») заключается в том, чтобы заставить трудящихся стрелять по своим тогда, когда этого потребует «профессиональный долг» – невзирая ни на индивидуальную совесть, ни на родоплеменные связи, ни на гражданскую солидарность.

А так как в рамках уже левой социальной критики современный субъект полностью является продуктом «идеологии», т.е. системы всеобщего образования. То получается, что мы уже несколько поколений подряд живем в мире даже не «разумных обезьян» (это было актуально для XVIII века), а индустриальных изделий, «невротиков навязчивости», которым и индивидуальную совесть, и родоплеменные связи, и гражданскую солидарность заменяет «анальная фиксация» (случайные требования бюрократического Начальства).

www.group-telegram.com/us/post_pikachu_studies.com/96

615 viewsedited  May 28 at 13:46

Поскольку мы фактически вернулись к ситуации развитого модерна (Европы накануне Первой мировой), а «консервативная революция» на глазах оборачивается торжеством «капиталистического реализма» (массовой оптимизацией трудящихся). То было бы неплохо воскресить давно забытые понятия той эпохи, из которых самым продуктивным мне кажется понятие «мелкой буржуазии» – феноменологией внутреннего мира которой де факто является психоанализ.

Что такое «мелкая буржуазия»? Интуитивно ясно, что это обыватель, «нормис», «маленький человек», который живет своей жизнью и занимает свое скромное место в индустриальной машине Капитала, не обращая внимания ни на политические бури в парламенте, ни на идеологические шторма в академии. Иначе говоря, «мелкий буржуа» – это «фашист» в терминах Ханны Арендт. Ибо фашизм по Арендт есть диктатура не политических радикалов, а, наоборот, трогательных обывателей, симпатичных мещан, готовых за кэшбек в два процента, небольшую прибавку к зарплате или комфортную городскую среду буквально есть человечину (тезис о «банальности зла»).

При этом лучший текст, объясняющий противоречивую природу «мелкой буржуазии» (т.е. как из обычных людей, просто «занимающихся своим делом», получаются политические людоеды), принадлежит не левым социальным критикам, а Сэмюэлю Хантингтону – вдохновителю современных правых геополитиков и автору концепции «столкновения цивилизаций».

Еще в самом начале своей интеллектуальной карьеры, т.е. задолго до того, как начать составлять цивилизационные гороскопы, Хантингтон написал замечательную книгу о генезисе феномена профессионализма – «Солдат и государство» (1957). В ней он выводит фигуру современного специалиста из серии военно-образовательных реформ, последовавших за Великой французской революцией. А конкретно – после победы Бисмарка во Франко-прусской войне в XIX веке, которая, как известно, была одержана благодаря «прусскому учителю». Что же такого по Хантингтону натворил прусский учитель?

Дело в том, что после успешного свержения царизма во Франции, перед просвещенными властями Европы встал вопрос – как сделать так, чтобы армия больше не переходила на сторону восставших, а сохраняла лояльность любой власти? Ответ: сделать ее профессиональной, т.е. управляемой кастой образованных офицеров. Ведь «офицер» образца XIX века – это больше не случайный наемник с переменной лояльностью и не сын знатного аристократа с сословным «гонором», а представитель средних классов, может даже низов, который получил все, что у него есть, благодаря системе профессионального образования и безусловной преданности корпоративным властям.

Этот классовый аспект чрезвычайно важен, т.к. большую часть человеческой истории война была уделом знати. И только в XIX веке армия действительно становится массовой, а общество, в свою очередь, милитаризуется («демократизируется»), т.е. превращается в индустриальную «машину войны». Роль же «прусского учителя» заключалась в том, что подчиненные в новом статусе «свободных граждан» должны были демонстрировать преданность уже не конкретному феодалу, а «национальному государству» («фатерлянду»), т.е. абстрактному бюрократическому Начальству – чем занялся созданный в целях воспитания нового типа лояльности («национального духа») институт всеобщего светского образования.

С учетом этого, единственный смысл понятия «профессионализма» («меритократии») заключается в том, чтобы заставить трудящихся стрелять по своим тогда, когда этого потребует «профессиональный долг» – невзирая ни на индивидуальную совесть, ни на родоплеменные связи, ни на гражданскую солидарность.

А так как в рамках уже левой социальной критики современный субъект полностью является продуктом «идеологии», т.е. системы всеобщего образования. То получается, что мы уже несколько поколений подряд живем в мире даже не «разумных обезьян» (это было актуально для XVIII века), а индустриальных изделий, «невротиков навязчивости», которым и индивидуальную совесть, и родоплеменные связи, и гражданскую солидарность заменяет «анальная фиксация» (случайные требования бюрократического Начальства).

BY Фрейдомарксизм в Восточной Европе