Демонстрация работы психолога с автором семейного насилия по НОКСА-модели. В конце разбор сессии.
https://www.youtube.com/watch?v=BJ2vwBuIeng&feature=youtu.be&fbclid=IwAR334uakqgcohAEWzg50RtVqqAJY_DspsiU7DD4M1PbfkuLIMz0EbmflGd8

«Перзл сравнивал работу с неврозом с очисткой луковицы. Терапия в данном случае выглядит как постепенное прохождение защитных слоев социальной идентичности и раскрытие задыхающегося под ними слоя витальной идентичности.
Продвигаясь к осознанию движущих сил невроза, человек проходит ряд последовательных уровней:
- Уровень фальши или «игры». Человек пытается представить себя – в собственных глазах и в глазах других людей тем, кем не является.
Представляет себя таким, какие его привыкли видеть другие –он сам верит, что такой. Этот уровень характеризуется автоматизмом, не требует творческого ответа и осознания.
- Фобический уровень.. Человек сталкивается с необходимостью новой реакции, но пытается воспроизвести привычную, прежнюю. Человек боится себя возможного и утраты привычного мира;
-Уровень тупика. Здесь уже исчезла опора на интроекты, проекции других людей. И в то же время –нового представления о себе, нового устойчивого восприятия еще нет. Ситуация, когда «верхи не могут, низы не хотят». «Как раньше не хочу, а как по-новому –не знаю». Этот период в своей жизни человек переживает как «маленькую смерть», «умирание». При соприкосновении с этим уровнем обостряются фобии потери контроля (страх сойти с ума) и страх смерти, могут случатся панически атаки.
- Имплозия или взрыв вовнутрь. Человек начинает видеть свои защитные механизмы и как они работают в его жизнь – как он получает то, что имеет в своей реальности. Этот этап наступает только после проживания «умирания «себя прежнего»;
- Эксплозия или взрыв вовне. Это уровень подлинного Я. Здесь у человека могут появляться новые формы реагирования, не типичные для него, зачастую он проявляет новые формы поведения, экспериментирует в контакте, становится неудобным для окружающих, встречает большой объем сопротивления со стороны систем, заинтересованных в сохранении статус –кво.
Но достижение этого уровня сопровождается подъемом витальной энергии и счастья самоактуализации. Человек освобождается от болезненных зависимостей, невротических компромиссов, направленных на поддержание отживших взаимоотношений и социальных фасадов.»

(с) Л.Третьяк. Практическая Неврозология

«Многие компульсивные ритуалы уходят корнями в религиозно-мистические традиции. Они представляют собой последний рубеж плотины, установленной защитными механизмами на пути бессознательных и отчужденных изоляцией аффекта импульсами.
Ответное напряжение этих импульсов активирует более ранние формы мышления, что приводит к типичному противоречию обсессивных и компульсивных личностей: с одной стороны, они пытаются стать сверхрациональными, лишенными эмоций прагматиками, а с другой –сохраняют преданность самым иррациональным и нелепым взаимосвязям, обусловленным применением уничтожения сделанного и активизацией архаического мышления.
Архаическое мышление лежит в основе защитного механизма всемогущего контроля. В переживаниях обсессивных пациентов слово может убить или воскресить, неосторожное слово может активировать садистическую деструктивность, которая тщательно подавлялась. Поэтому обсессивные пациенты боятся собственных мыслей, понимая их как орудия огромной разрушительной силы. Их питают энергией невыраженные и подавленные аффекты»
(с) Л. Третьяк «Практическая неврозология»

«Типовая последовательность работы с агорафобией

1. Рассказ о феноменологии приступа паники (внешних и внутренних событиях) – «там-и-тогда» в настоящем времени от первого лица;

2. Выявление и вербализация катастрофических фанатазий (страх потери контроля, беспомощности, одиночества).

3. «Досмотреть кошмар до конца» - раскрытие фабулы фантазии, в которой отражается содержание конликта (И. Фром).

4. «Челночное движение» от эмоци к ситуации – о чем это в жизни?

5. Ассимиляция фантазии как проекции реализации неприемлимого сознательного импульса («за страхом ищи желание);

6. Расширение осознаности по поводу потребности;

7. Поиск новых форм контакта, поиск путей удовлетворения потребностей «пойми, что симптом делает, и сделай сам без его участия»

(с) Л. Третьяк «Практическая Неврозологияо

«Я разработала мнемонический прием, который, надеюсь, поможет вам лучше понять пограничного клиента. Пограничные клиенты страдают от «MISERY»:

М (Mother) = ПРОБЛЕМЫ С МАТЕРЬЮ. Им не удалось полностью отделиться и индивидуироваться от первичного родителя. Они все еще слишком вовлечены на эмоциональном уровне в попытки получить внимание и одобрение их матери или отца. Если они вступают в серьезные взаимоотношения с кем-то, кто не является родителем, выбранный человек, скорее всего, будет обладать многими чертами родителя, который подвел их.

I (identity) = ПРОБЛЕМЫ ИДЕНТИЧНОСТИ. Пограничные клиенты сталкиваются с двумя основными проблемами идентичности:

Они не могут интегрировать противоположные взгляды на себя и других, вероятно из-за того, что они с детства полагались на расщепление, чтобы сохранить хорошие чувства к матери.

Чтобы выжить в домашней среде, где они чувствовали себя нелюбимыми и игнорируемыми, пограничные клиенты адаптировались, подавляя развитие своего истинного Я. Они создали такой способ бытия в мире, который был предназначен, чтобы угодить родителям и защититься, насколько это возможно, от боли, причиняемой этой ситуацией.

Поскольку чувство идентичности у них недоразвито и составлено из дезинтегрированных взглядов на себя, пограничные клиенты часто выражают страх утраты чувства того, кто они такие, когда они находятся с другими людьми. Они могут даже утверждать, что не знают, что другие люди имеют в виду, когда говорят о наличии у них целостного, постоянного чувства идентичности. Они часто ощущают, будто бы их личность состоит из фрагментов, «кусочков других людей», чувствуя полное отсутствие действительно стабильного «Я».

Кернберг и Мастерсон установили, что внутренний мир пограничного клиента населен множеством дезинтегрированных, противоположных взглядов на себя и других, что они называют «частичным Я» и «репрезентациями частичного объекта» (Kemberg 1975, Masterson 1976). Вместо того, чтобы реагировать на каждую межличностную ситуацию как на единое целое, которое большую часть времени стабильно, пограничный клиент может реагировать только в рамках одного из своих частичных Я. Точно так же, когда он или она реагируют на вас в терапевтической ситуации, вы не воспринимаетесь как целостное, интегрированное Я, но только как частичный объект.

Примеры типичных репрезентаций частичного Я у пограничных клиентов: «хороший, послушный ребенок», «испорченный, уродливый ребенок», «придурок». Типичные репрезентации частичного объекта, которые проецируются на терапевта: «заботливая, совершенная мать», «пожирающая ведьма», «кудесник» и т-Д.

S (Splitting) = РАСЩЕПЛЕНИЕ. Пограничный клиент использует расщепление (раздельное хранение противоположных аффективных состояний, чтобы не допустить затопления негативным аффектом и, в конечном итоге, разрушения позитивного) и другие примитивные защиты (отрицание, проекцию, проективную идентификацию, диссоциацию), чтобы сохранить хорошие чувства по отношению к себе и значимым другим. К сожалению, эти защиты искажают реальность и не дают пограничному клиенту воспринимать себя и других как единых целых, которые могут иметь одновременно и хорошие и плохие стороны.

E (Engulfment) = СТРАХ ПОГЛОЩЕНИЯ И ЗАБРОШЕННОСТИ. Эти страхи-близнецы доминируют во взаимоотношениях пограничного клиента с другими людьми. Они испытывают любую близость как потенциальную угрозу и, в результате, не могут найти комфортную межличностную дистанцию.

R (Rage) = ЯРОСТЬ. Пограничные клиенты полны гнева. Они часто ощущают, будто бы внутри них скрыто ядро внутренней ярости, которая не имеет границ. Часто это сочетается с застенчивым поведением и страхом, что, позволив себе почувствовать ярость в полной мере, они навсегда выйдут из-под контроля. В действительности, у них неоднократно бывали вспышки ярости по отношению к людям, с которыми они ощущают себя в безопасности, а со всеми остальными они чрезмерно любезны.

Y (Yearning) = ТОСКА. Пограничный клиент идет по жизни, тоскуя по совершенному Другому. Кому-то, кто даст им безусловную любовь и принятие, разрешение на отделение, индивидуацию и последующий личностный рост; будет предан двадцать четыре часа в сутки и ничего не потребует взамен; и все это в контексте невероятно напряженных отношений в диаде. Говоря кратко, кому-то, кто захочет воссоздать сущность детского опыта счастливого «ползунка», чтобы пограничная личность могла, наконец, получить достаточно адекватную родительскую заботу.

(с) Элинор Гринберг. Лечение пограничных расстройств

А я, на всякий случай, напоминаю про теоретико-супервизорский проект психиатра и психотерапевта Катерины Дроздовой, который пройдет 21-23 марта 2020 в Киеве. Ссылка на проект в первом комментарии к посту. Запись у меня)

Ksenia Selina для фб группы "Секта свидетелей психической нормы":

Майкл Кан “Между терапевтом и клиентом”

Интерпретация сопротивления признанию переноса

интерпретация здесь-и-сейчас

Однажды я появился на пороге своего аналитика в то время, когда на улице бушевала метель, и обнаружил наружную дверь запертой. Уже много месяцев я входил через эту дверь, и никогда она не была заперта. В конце концов, я все же попал внутрь, позвонив в звонок. Сразу после этого, начиная беседу, я резко пожаловался, что меня не хотели впускать. Как мы сейчас увидим, аналитик точно знала, что дверь вовсе не была закрыта. Будь она так же тактична, как Гилл, она бы сказала: «Я вполне понимаю ваше чувство ужаса перед запертой дверью в плохую погоду, вполне правдоподобно и то, что я закрыла дверь, поскольку вы пытались безуспешно открыть ее. Однако возмож­ны и другие интерпретации. Например, дверь лишь слегка застряла, и вместо того, чтобы, приложив усилие, открыть ее, вы использовали эту ситуацию для переживания заново каких-то старых чувств. Вы часто чувствуете неприятие с моей стороны?» Хотя она была не столь тактич­на, как Гилл, тем не менее, сообщила мне то же самое. Я отшутился.

Спустя пятьдесят минут, перед моим уходом, я тщательно проверил дверь. Естественно, в такую погоду рама попросту разбухла. В дальней­шем, к моему восхищению, дверь никогда не запирали. На следующей сессии я всерьез приступил к работе над своей готовностью чувствовать неприятие с ее стороны.

интерпретация сегодняшней жизни

Интерпретация текущей жизни помогает клиенту увидеть, что особое восприятие аналитика похоже на отношения, поддерживаемые с людьми в его повседневной жизни. В предыдущем примере мой психоаналитик могла бы сказать (вполне правильно): «Не можем ли мы рассмотреть, как похожи эти чувства на те, которые вы испытываете к своим препода­вателям и товарищам по учебе? Вы, вероятно, часто чувствуете, что они не подпускают вас к себе». Скажем, я согласился, и она могла бы пред­положить: «Тогда, возможно, ваша вполне оправданная интерпретация закрытой двери была выражением других чувств».

Точно также, в случае клиента, считавшего, что его терапевт не очень-то им интересуется, аналитик мог сказать: «Не думаете ли вы так же о многих других людях в вашей жизни? Возможно...»

Идея, конечно, заключается в том, что если клиенты смогут понять подобие их чувств к терапевту на те, которые они испытывают к другим людям, то это поможет им в частичном признании трансферентного характера их чувств к терапевту.

генетическая интерпретация

Генетическая интерпретация помогает клиенту увидеть схожесть между чувствами к терапевту и чувствами из раннего детства. Слово генетический не относится к биомолекулярным аспектам поведения, исходящим, скажем, из ДНК, а используется в значении «генезиса», то есть, из первичного источника проблем в жизни клиента. Например:

Терапевт:
Вы разговариваете со мной в весьма рассерженном тоне. (Клиент молчит.) Вы сердиты на меня сегодня?

Клиент:
Да, фактически я немного рассержен. (Пауза.) У меня только что появилась мысль, что вы не одобряете начала моих отношений с этой новой женщиной. (Пауза.) Вы ничего такого особенного не сказали. Просто возникла мысль, и все. (Пауза.)

Терапевт:
Я думаю, мы узнали кое-что по поводу вашего мнения обо мне. Вы упоминали пару раз о вашей матери, которая давала вам понять, что не одобряет ваших инициатив назначать свидания. (Клиент кивает.) Удивительно, сколько в том, что мы узнали здесь, подспудного, затаен­ного гнева, который вы отчасти выплеснули. Возможно, вы рассердились на меня, решив, что я тоже не одобряю ваших новых отношений.

Генетическая интерпретация помогает узнать клиенту, в какой сте­пени он истолковывает текущую (нынешнюю) реальность в свете своего раннего опыта.

«Стыд и вина, несмотря на общие черты, - это разные переживания. Сравнение двух состояний поможет понять это:

1. Переживание неудачи

Ощущение провала - центральная характеристика индивида, испытывающего стыд или вину. Для стыдящегося субъекта дефицит является внутренним - событие ощущается как жизненный провал. Он чувствует себя неадекватным своему человеческому облику: как будто, когда он родился, Бог совершил ошибку, создав такой бракованный и дефективный организм. Кризис стыда - духовный; стыдящийся человек задается вопросом, стоит ли ему жить, и часто не находит оправданий своему существованию. Он верит, что не является в полном смысле слова человеком.

Переживающий стыд чувствует, что совершенно не соответствует своим жизненным задачам. Причем последние - не обязательно моральные или этические. Это может быть карьера, семья или даже внешний вид. Часто они отражают интернализованные родительские ожидания. Стыд появляется всегда, когда случается что-то, заставляющее субъекта заметить разрыв между своим актуальным состоянием и их ожиданиями. Например, мужчина, воспитанный как "мачо", может быть унижен временной импотенцией; одна сексуальная неудача является для него сигналом того, что он на самом деле сексуальный обманщик. Он также может быть уверен, что все видят его слабость и презирают его. Другой человек может испытать такие же чувства из-за относительно низкой оценки в школе ("5-" для одного, "3-" для другого) или обнаружив, что залез в долги.

Виновные субъекты имеют дело с другим типом неудачи. Их интересы сфокусированы больше на внешнем, и их заботит в первую очередь то, что они сделали неправильно и как это отразится на них и на остальных. Их ошибка - в действии, а не в бытии. Фигурально выражаясь, вместо недолета до цели (как в случае стыда), они летят слишком далеко, переступая социальные нормы или семейные правила.

Виновная персона терпит неудачу, когда делает что-то, противоречащее ее собственным обязательствам перед другими. Например, человек может осуществлять запрещенные сексуальные действия, только когда чувствует себя настолько плохо, что его наслаждение от этих действий ограничено. Простое обдумывание некоторых действий может также вызывать чувство вины; в этих ситуациях неудача состоит в искушении совершить нечто аморальное или неэтичное.

Чувство вины - это реакция на этическое преступление (Piersand Singer, 1953), затрагивающее наше моральное чувство себя. Piaget (1932) и Kohlberg (1963), оба отметили, что моральное чувство может быть сильно развито у некоторых людей и только минимально представлено, у других. Чувство вины наиболее сильно у тех, кто вырос в высокоморальном окружении.

2. Первичный ответ/чувства

Стыд - мощное физическое событие. Типична телесная реакция пристыженного индивида: лицо вспыхивает, глаза опускаются вниз, в животе бурчит (churns), колени слабеют. Жертва стыда может ощущать отсутствие контроля над своим собственным телом, что делает стыд еще более глубоким. Человек чувствует себя целиком видимым, как если бы каждый, кто смотрит на него, мог видеть его насквозь. Он разоблачен, уязвим и беззащитен. Он может буквально или символически чувствовать, что сжался, уменьшился в размерах, превращаясь в ничтожество. Его малейшие недостатки чудовищно преувеличиваются: крошечное пятнышко на галстуке может вырасти для него до гигантских размеров, и он не способен будет даже думать о нем. Он может быть парализован стыдом, не способен сделать и шага, несмотря на отчаянное желание убежать.

Слова, которые пристыженный человек говорит себе, таковы: "Я -ничтожество", "Я отвратителен", "Я - грязь", "Я ничего не стою", "Я - никто и ничто". Он не замечает никаких качеств в себе, способных искупить его очевидные недостатки.

Переживание стыда - это двойной удар: индивид опустошен и тем, что он такая презренная тварь, и тем, что его дефективность всем очевидна. Он сталкивается с неодолимым чувством своей неадекватности, унижения и презрения к себе.

Чувство вины редко вызывает реакцию всего тела. Один человек может реагировать расстройством желудка, другой - тяжестью в груди, а остальные могут вообще не отмечать никаких телесных проявлений. Таким образом, не совсем правильно говорить, что вина ощущается так же, как стыд. "Ощущения" вины чаще являются смесью эмоций и мыслей. Эти мысли действительно болезненны, но это не физическая боль. Несмотря на это, виновный человек может ужасно мучиться, и его дискомфорт может быть настолько же невыносим, как и тот, что сопровождает стыд.

Виновный человек тоже называет себя различными словами. Некоторые заключают: "Я плохой", "Я злой", "Я - грешник, место которому - в аду". Его разум может быть переполнен мыслями о том, что он совершил, кого он обидел, и что ему надо сделать, чтобы как-то исправить случившееся. Эти мысли не обязательно ведут к эффективным действиям и могут не контролироваться; виновный человек не может отделаться от мыслей о своих кажущихся непростительными ошибках.

Первичные реакции на чувство вины - когнитивные и поведенческие. Человек непрерывно думает скорее о том, что он натворил, чем о том, кто он после этого. Боль виновности стимулирует его сделать что-нибудь, что улучшит ситуацию или компенсирует причиненный вред.

3. Провоцирующее событие и вовлечение Самости

Отличительной особенностью стыда является то, что совершенно тривиальное и мелкое событие может вызвать непропорционально большую интенсивность этого чувства (Kaufman, 1980). Человек, забывший имя того, кого ему представили на вечеринке, в норме может испытать легкое смущение. Но он может пережить и все физические проявления стыда, описанные выше. Его текущий диском-форт был драматически осложнен тем, что этот эпизод напомнил ему множество предыдущих постыдных инцидентов (Kaufman, 1980).

Стыд ставит под сомнение базовую идентичность человека. Из-за этого аспекта мы можем говорить, что проблема стыда - духовная по своей природе. Пристыженная персона сомневается в том, что имеет законное место во Вселенной, и даже в том, что является человеком, а не другим существом — пришельцем, возможно, монстром. Он "прогнил насквозь" и не видит возможности искупления. Такой кризис веры гораздо реже может сопровождать чувство вины. Виновного человека заботит в первую очередь то, что он совершил, а не его идентичность. Он может действительно удивляться, как он мог "пасть так низко", и ожидать сурового наказания за свое преступление, но обычно не станет задаваться вопросами о своем праве на существование.

Чувство вины вызывается тем, что человек нарушает или собирается нарушить важные семейные или общественные нормы. Некоторые из них могут быть практически универсальными ("Не убий"), другие - характерными для специфической субкультуры ("Никогда не разговаривай с полицейским") или родительской семьи ("Всегда слушайся своего брата Билли"). Эти нормы описывают поведение, считающееся моральным: человек может уважать себя как моральную личность, если он им соответствует. Он может ожидать наказания, пропорционального гнусности оскорбления, нанесенного им сообществу, в случае, если он решает не подчиниться его командам.

4. Происхождение и центральный страх

И с психодинамической, и с точки зрения развития стыд происходит из напряжения, появляющегося в тот момент, когда ребёйок осознаёт свое существование как отдельного человеческого существа. Маленький ребенок постепенно осознаёт, что существует граница между ним и другими, что он - отдельная сущность, и что другие могут наблюдать за ним и оценивать его; цена самоосознавания - смущение. Такая уязвимость перед другими развивается в первые два года жизни (Sti рек, 1983; Amsterdam and Levitt, 1980; Broucek, 1982).

Кохут (1978) и другие утверждают, что центральный кризис данного периода развития ребенка - по природе своей нарциссический. Это природный "безграничный эксгибиционизм", стремление пускать пыль в глаза (оставаться центром вселенной), что побуждает его привлекать внимание своих родителей и всего мира. Однако он может убедиться в том, что такое поведение способно привести к катастрофическому результату: он может столкнуться с внезапным и опустошающим родительским осуждением.

Когда это случается, он уходит от контакта, и его интерес, радость и возбуждение по поводу мира могут уменьшиться (Broucek, 1982).

Ребенок, растущий в нормальной домашней обстановке, получает смешанные послания, вербальные и невербальные, которые, в конечном итоге, помогают ему узнать, когда, где и как он может подобающим образом продемонстрировать себя миру. Он получает достаточно внимания, чтобы решить, что, хотя он и не может всегда находиться в центре мироздания, он, несомненно, имеет свое место в нем. Он может ожидать того, что регулярно будет оказываться в фокусе внимания своих родителей по многим мелким каждодневным поводам и, по крайней мере иногда, в связи с "большими" событиями типа дня рождения. Он привыкает к тому, что его родители видят его и одобряют увиденное.

К несчастью, не все семейные системы обеспечивают такую поддержку развивающемуся ребенку."

(с) Поттер-Эфрон Рональд Т. "Стыд, вина, алкоголизм"

Ksenia Selina пишет:
"Дональд Калшед “Внутренний мир травмы”

Результатом естественной анестезии психики как реакции на «кумулятивную травму» детства[10], подобную той, что пережила Y., является неспособность пациентов вспомнить какое-то конкретное травматическое событие и еще в большей степени – неспособность к эмоциональному переживанию этого опыта в анализе.

Таким был случай миссис Y. Мы говорили об условиях депривации ее детства, но не могли вскрыть ее эмоциональные переживания, относящиеся к тому времени. Мой опыт показывает, что довольно часто бывает так, что до тех пор, пока какой-то аспект ранней травматической ситуации не проявится в переносе, ни пациент, ни аналитик не имеют эмоционального доступа к реальной проблеме. Как раз о такой ситуации в анализе миссис Y. я и хочу сейчас поведать.

Однажды, находясь в доме своей матери, миссис Y. нашла несколько старых домашних кинопленок, которые были отсняты, когда ей было 2 года. Просматривая одну из этих пленок, запечатлевшую семейный праздник, пациентка увидела себя, тощую двухлетнюю девочку ростом едва выше колен взрослого человека, с плачем отчаяния перебегающую от одной пары ног к другой. Ее взгляд умолял о помощи; отвергнутая, она устремлялась с мольбой к другой паре ног, пока, наконец, к ней, обуреваемой горем и яростью, не подошла нянька и не уволокла кричащего и отбрыкивающегося ребенка прочь. На следующий день она рассказала об этом во время сессии в своей обычной бесстрастной манере, юмор и сарказм скрывали ее грусть. Казалось, что в глубине души она очень расстроена.

Так случайно открылся доступ к ее сильным чувствам и, чтобы не упустить этот неожиданный шанс, я предложил ей провести особенную сессию, которая была бы посвящена совместному просмотру этой пленки. Мое предложение понравилось ей и в то же время смутило ее (она никогда не слышала о подобных вещах в терапии). Уверяя меня, что она никогда бы не посмела покуситься на мое время, прося о подобной услуге, приводя множество доводов в пользу того, что для нее было бы чересчур просить меня об этом, и т. д., она, тем не менее, согласилась с этим предложением, и мы договорились о дополнительной «кино-сессии».

Как и ожидалось, эта новая ситуация была в некоторой степени неловкой как для пациентки, так и для меня. Однако после того, как мы немного пошутили и посмеялись над нашей взаимной неловкостью, она успокоилась и свободно рассказывала о людях, появлявшихся на экране по мере того, как события на экране постепенно приближались к эпизоду, о котором она говорила на предыдущей сессии. И вот мы вместе наблюдали за событиями отчаянной драмы, разыгравшейся около 55 лет назад и запечатленной на кинопленке. Мы просмотрели эту часть фильма еще раз и при повторном просмотре миссис Y. расплакалась. Я обнаружил, что и мои глаза полны слез, и эти слезы, как мне тогда показалось, остались незамеченными пациенткой. Самообладание довольно быстро вернулось к миссис Y., однако тут же она вновь разразилась слезами. Мы переживали вместе подлинное горе и сочувствие ее детскому я, пребывавшему в отчаянии; ее борьбу за восстановление самообладания, которая сопровождалась самоуничижительными репликами о «слабости» и «истерии», ее неловкими попытками убедить меня в том, что с ней все в прядке и все скоро пройдет.

На следующей сессии, вначале которой то и дело возникали паузы, наполненные неловким молчанием, мы приступили к обсуждению того, что произошло.
«Вы были человечны в прошлый раз, – сказала она, – до того как вы предложили просмотреть вместе этот фильм и я увидела ваши слезы, я старалась держать вас на порядочной дистанции. Моей первой реакцией была мысль: «Боже мой, я не хотела… так огорчить вас. Простите меня, это никогда больше не повториться!» – Будто волновать вас каким-либо образом является чем-то недопустимым и ужасным. Однако в глубине души это сильно тронуло меня и было приятно. Вы были таким человечным. Я не могла выбросить это из головы», – она продолжала: «Вновь и вновь я повторяла себе: „Ты растрогала его! ты растрогала его! Он не равнодушен и заботится о тебе!“. Это было очень волнующее переживание. Я никогда не забуду эту сессию! Это было похоже на начало чего-то нового. Все мои защиты были отброшены. Я проснулась поздно ночью и сделала запись об этом в своем дневнике»."

Периодически каждый из нас сталкивается с проблемой, которую можно обозначить как «Разведка/разработка». Следует ли мне направить силы на разведку новых месторождение полезных ресурсов (отношений, работы, группы единомышленников и проч.) или разрабатывать существующие? Проще говоря – продолжить или сдаться. Для решения этих вопросов помогут четыре списка:

1. Каковы преимущества, если я продолжу?

2. Каковы преимущества, если я остановлюсь?

3. Каковы затраты, если я продолжу?

4. Каковы затраты, если я остановлюсь?

(с) Эмили Нагоски, "Эмоциональное выгорание"

Ksenia Selina для фб группы "Секта свидиетелей психической нормы"

Дэвид Шапиро “Невротические стили”:

Между стилем и защитой существует очень простая связь. Индивидуальный стиль деятельности - например, мышления - характеризует защитные операции наряду со всеми остальными и определяет их форму. Примерно то же самое имеет в виду Хольцман: "Защитный стиль диктуется общим жизненным стилем личности, вытекающим из органических векторов восприятия и развития". Другая формулировка, кажущаяся мне менее удовлетворительной, утверждает, что защитный процесс "использует" модели мышления, в целом характеризующие личность.

В общем, все эти формулировки удовлетворительны, но все же очень схематичны, и в них многое неясно, хотя на первый взгляд это и незаметно. Проблема заключается вот в чем. Можно рассматривать защиту как структуру, контролирующую или регулирующую напряжение, и тогда стили тоже можно рассматривать как регулирующие структуры. Можем ли мы предположить, что регуляторы "используют" регуляторы?В любом случае лучше конкретно проиллюстрировать, что имеется в виду, говоря, что защитная деятельность личности характеризуется общим стилем деятельности. Я попробую описать защитную деятельность, которая происходит в относительно нестабильном состоянии.

Когда аффект, напряженная потребность или их производные, сопровождаемые чрезмерным дискомфортом или тревожностью, стремятся ворваться в сознание, то подключается функция снижения напряжения, соответствующая стилю личности. Возникает некое чувство, мысль или действие, одним из результатов которого будет извлечение из сознания нежелательного явления и сопровождающего его дискомфорта.

Прежде чем рассмотреть иллюстрацию, я хотел бы обратить ваше внимание на два аспекта этого взгляда на защитный процесс. Во-первых, сознательная активность личности участвует в нем просто потому, что такова его природа. Эта точка зрения полностью противоположна "марионеточной", в соответствии с которой считается, что личность пассивно защищается от угрожающих или неприятных напряжений. Во-вторых, раз этот процесс автоматически включает некие характерные функции, снижающие напряжение, то этот же процесс самостабилизирует и самоподдерживает психологическое состояние. Другими словами, эта точка зрения совпадает с мнением тех авторов (в особенности Меннигера), которые утверждали, что защитный процесс является "гомеостатическим". Я хотел бы проиллюстрировать это на примере.

Один обсессивно-компульсивный пациент - трезвый, технически мыслящий и активный человек - хронически не чувствовал ни энтузиазма, ни возбуждения в ситуациях, когда они, казалось бы, должны были появляться. Однажды, когда он говорил о том, что, по всей вероятности, его скоро повысят по службе, у него на лице на миг появилась улыбка. С трудом сохраняя серьезность, он сказал, что о подобных возможностях говорить еще рано. В этот момент он усмехнулся. Затем на его лице снова появилось обычное, несколько озабоченное выражение, и он сказал: "Конечно, нет никаких гарантий, что так выйдет", - и по его тону можно было подумать, что это наверняка не получится. После нескольких мимолетных изменений он, так сказать, снова стал самим собой.

Этот человек начал ощущать аффект или идею, которая явно его беспокоила. Защитный процесс блокировал или, по крайней мере, снизил интенсивность этого аффекта или идеи, и он снова обрел комфорт.

Давайте попробуем воссоздать некоторые аспекты этого процесса.

Ощущение энтузиазма с обычной точки зрения может показаться совершенно нормальным, но, с точки зрения этого человека, это совершенно не так. Он часто высказывался насчет "преждевременных" надежд или энтузиазма. Питать такие надежды - нереалистичное ребячество. Хотя он не верил, что ощущение энтузиазма магическим образом лишит его шансов на успех, но как-то квазилогически чувствовал, что именно так оно и будет.

Согласно его взглядам, энтузиазм может привести лишь в "рай дураков", то есть к беспечному и безрассудному поведению.
Эти взгляды и фантазии сами по себе не могут нести ответственность за блокирование аффекта, поскольку этот человек способен контролировать мысли не больше, чем любой другой. Но они отражают дискомфорт, который вызывают у него конкретно эти аффекты. Он чувствовал, что это безрассудно. В прошлом этот человек, ощущая необычный аффект или чувствуя искушение действовать спонтанно, боялся, что "сойдет с ума", "потеряет контроль" или что-то в этом роде; и теперь он ощущал тот же страх, но несколько меньше и по-иному. То есть, согласно его субъективному определению, он чувствовал совсем не энтузиазм. Хотя сначала его ощущения были похожи на энтузиазм, они быстро превращались в страх или другое, немодулированное возбуждение, вероятно искушавшее его действовать безрассудно.
Когда осторожный человек чувствует, что может поступить безрассудно, он принимает меры предосторожности. Он не решает, что нужно стать осторожным; он просто таким является. Он ищет изъяны и недостатки и с легкостью их находит. Это реальные недостатки, хотя, возможно, и очень отдаленные. Их находит острое, ищущее внимание, которое подключил невроз. Эти недостатки, мухи на стене, полностью овладевают его сознанием, и, что характерно, он теряет чувство пропорции по отношению к картине в целом. Как только это происходит, энтузиазм или возбуждение, а также дискомфорт, связанный с этими аффектами, иными словами, ощущение безрассудства - исчезает из сознания или, в худшем случае, значительно снижается. Ему больше не следует сдерживать улыбку; у него больше нет настроения улыбаться. Он не может подключить или отключить этот процесс, поскольку является его частью.

Как мы можем охарактеризовать этот защитный процесс? Это всего лишь автоматическая последовательность действий самого обсессивно-компульсивного стиля деятельности. Неприятный аффект, несовместимый с существующим стилем, воспринимается в рамках этого стиля (то есть как безрассудство) и автоматически подвигает личность на мысли и поведение, снижающие напряжение и ведущие к такому состоянию ума, в котором исчезает изначальный аффект и связанный с ним дискомфорт. Состояние напряжения организуется в соответствии с преобладающем стилем и функцией, снижающей напряжение.

Таким образом, защитный процесс можно считать специфической операцией общего стиля деятельности, а именно операцией, проходящей в этом стиле в состоянии напряжения.

«Статьи о смерти появляются в психотерапевтической литературе лишь эпизодически во второ- или третьеразрядных журналах и по форме своей представляют собой описания случаев. Это продукция «на любителя», далекая от основного русла теории и практики. «Упускание» страха смерти, в клинических описаниях случаев настолько вопиющи, что хочется думать как минимум о некоем «заговоре молчания». В клинических описания встречаются три стратегии обращения с темой смерти. Первая: авторы селективно невнимательны к этой теме и не сообщают ни о каком материале по ней. Вторая: авторы дают обширный клинический материал по теме смерти, но в динамическом анализе случая игнорируют его полностью. Так обстоит дело, например, в описаниях случаев Фрейда, чему я приведу короткие свидетельства. Третья стратегия: авторы включают в свое сообщение, связанный с темой смерти клинический материал, однако при анализе случая интерпретируют его в рамках другой концепции, отвечающей их идеологической школе.

Не может не возникнуть вопрос: откуда такая тяга к переводу смерти во что-то иное? Если в жизни пациента есть ограничения, вызванные, допустим, страхом открытых пространств, тогда, вероятно, есть смысл переводить эти поверхностные проблем в нечто более фундаментальное. Но почему бы страху смерти не быть просто страхом смерти, не переводимым в «более глубокий» страх? Возможно – и об этом пойдет речь ниже – невротический пациент нуждается отнюдь не в таком переводе. Возможно, он не находится вне контакта с реальностью, а напротив оказался слишком близко к истине, поскольку ему не удалось выстроить «нормальные» отрицающие защиты.

(с) Ирвин Ялом, Экзистенциальная психотерапия

Ксения Селина для группы "Секта свидетелей психической нормы":
Работа по интерпретации была успешной, но пациент умер.

Ирвин Ялом, “Лечение от любви”

"Каждая семья продуцирует какое-то количество стыда, но в большинстве случаев наносимый вред минимален. Это важно, поскольку фраза "семья, основанная на стыде" (shame-based family) стала весьма популярной и используется для объяснения огромного разнообразия проблемного поведения. Полезнее будет оставить этот, термин для семей, которые последовательно говорят или действуют таким образом, что способствуют развитию у своих членов чувства никчемности, униженности, несовершенства и фундаментальной некомпетентности. Дети, вырастающие в подобных семьях, склонны чувствовать глубокий стыд. Они не способны использовать его продуктивно, как повод увеличить свою автономию. Вместо этого они вынуждены тратить большое количество времени и энергии, защищаясь от собственного стыда, или они принимают свою неполноценность и оставляют надежду быть любимыми или достойными любви.
Ниже даны 10 посланий или типов поведения в родительской семье, которые приводят к последующему стыду.
1. Послания о неполноценности.
- Ты нехороший
- Ты недостаточно хорош
- Ты не наш
- Тебя невозможно любить
2. Предпочтение имиджа семьи в ущерб реальности
3. Скрытность и конспирация
4. Родительское пренебрежение или отсутствие интереса
5. Преобладание тем оставления и предательства
6. Контроль посредством угрозы лишения любви
7. Физический и сексуальный абъюз: нарушение автономии
8. Побуждение быть совершенным
9. Контроль посредством стыда
10. Глубокий стыд родителей"

(с) "Стыд, вина, алкоголизм" Роналд Т. Поттер-Эфрон

"Американская психиатрическая ассоциация годами бьется над систематикой обсессивно-компульсивных расстройств, сталкиваясь с теми же сложностями, что и музыковеды, не знающие, считать ли Боба Дилана фолк-исполнителем или рокером. В третьем издании «Диагностического и статистического руководства», изданном в 1980 г., ОКР объединено в одну группу с тревожными расстройствами, такими как генерализованное тревожное и паническое расстройства, поскольку тоже характеризуется невыносимым страхом и дурными предчувствиями и часто сопровождается потением, повышением артериального давления и учащением сердцебиения. В DSM IV, опубликованном в 1994 г., ОКР формально осталось тревожным расстройством.

Однако в начале нового тысячелетия, когда группы экспертов работали над пятым изданием DSM (вышедшим в 2013 г.), некоторые психиатры стали оспаривать эту классификацию. Споры приняли несколько отвлеченный характер, но отправной точкой этого бунта ревизионистов стал резонный вопрос, действительно ли тревожность является определяющей при обсессивно-компульсивных расстройствах. Одна сторона считала тревожность причиной обсессивных мыслей и компульсивного поведения. Противоборствующая — симптомом обсессий, эмоциональным мостиком между навязчивыми мыслями и компульсиями: представление о том, что вокруг полно микробов, провоцирует тревожность, которая, в свою очередь, заставляет мозг любым способом пытаться нейтрализовать пугающую мысль, а именно выполнять компульсивные действия. Вторая сторона победила. Тревожность была признана не первопричиной ОКР, а промежуточным фактором, вытекающим из обсессии и порождающим компульсии. Вследствие этого обсессивно-компульсивные расстройства были выделены из категории «тревожные расстройства» в самостоятельную категорию.

Сомнения комиссии также вызывал тот факт, что тревожные расстройства и ОКР поддерживаются разными нейронными сетями. Большинство тревожных расстройств активизируют миндалевидное тело, где рождается чувство страха, и соответствующие нейронные пути. Напротив, при ОКР наблюдается повышенная активность в так называемой «сети тревоги» (я более подробно расскажу о ней в главе 11). Она включает лобные доли коры и полосатое тело — структуры, которые в здоровом мозге отвечают за ритуалы и обнаружение ошибок. Принципиально, что повышенная активность этой цепи не наблюдается ни при каком другом психическом нарушении. Благодаря этим данным новейших исследований психиатрическая ассоциация исключила ОКР из группы тревожных расстройств и классифицировала его как отдельное психическое заболевание.@

(c) Не могу остановиться. Откуда берутся навязчивые состояния и как от них избавиться | Автор книги - Шарон Бегли

Следует различать панику, фобию, страх и тревогу.

Страх – эмоция, нацеленная на избегание столкновения с реальным дифференцированным объектом, который опасен для человека.

Фобия, в отличии от него – эмоциональная реакция, где уровень субъективного переживания выше, чем реальная опасность, либо опасности вовсе не существует. Например, в случае арахнофобии человек воспринимает всех пауков (а также иногда их изображения) как невыносимо страшные, в том время, как реальную опасность представляют только некоторые из них, и то далеко не всегда.

Тревога – это сложное недеффиренцированое переживание, где объект часто размыт, перетекает от одного к другому, а сама эмоция далеко не всегда предполагает чистый страх. Часто тревога проявляется как неосознанная попытка избежать реального переживания некоторых эмоций и не обязательно страха, иногда стыда, возбуждения и других.

Паника – это нарушение взаимодействия разных сфер оценки реальности: когнитивной, эмоциональной и телесной. Так, например, паническая реакция может быть вызвана неправильным восприятием телесных сигналов: когда учащенное сердцебиение воспринимается как угроза остановки сердца. Или эмоция дает такую «свечку», что временно затопляет когнитивную сферу.

Стратегии экологичного обхождения с этими состояниями разные:

В случае страха, попытки «выключить» это чувство не только нежелательны, но и вредны. Поскольку страх указывает на реальную опасность, задача организма в этом случае позаботиться об избегании опасности, сделать для этого максимум возможного. В случае если все необходимые меры по избеганию опасности предприняты, но угроза все равно есть, можно воздействовать не на сам страх, а на его переносимость. т.е справляться со стрессом. Для этой цели хорошо подходят различные телесно-ориентированные методики: физические упражнения; массаж; дыхательные практики и прочее. Важно понимать при этом: задача не в том, чтобы страх побороть, а в том, чтобы управлять стрессом.

В случае фобии задача совсем противоположная – нужно научить мозг выключать сигналы повышенной опасности там, где они неуместны.

В случае паники хорошо работают методики, направленные на восстановления взаимодействия между телесной, когнтивиной и эмоциональной сферой. Так, например, при панических атаках, когда страх запредельный и кажется, что нет ничего, кроме страха, помогает осознанное обращение внимания на дыхание, или простой разговор с другим человеком, или попытка называть пять разных предметов, которые окружают человека. Связь тело-эмоции-когниции восстанавливается, паника проходит (хотя в случае с паническими атаками часто все не так просто и копать нужно глубже)

Что касается тревоги, то она часто оказывается вообще не тем, чем кажется. Если под повышенной тревожностью маскируется стыд, например, то она вряд ли уйдет без прицельной работы с неадекватной самооценкой. Поскольку тревога пронизана самыми разными формами избеганий: действий, эмоций, мыслей, - работа с тревожными состояниями бывает долгой и непростой. Но, как-правило, очень интересной.