В лагере «Нит Гедайгет» действовали библиотека, книжный киоск, больница. Был свой хор, свой джазовый оркестр, свой театр (на фото – сцена из спектакля «Гирш Леккерт» по пьесе советского еврейского автора Арона Кушнирова) и две газеты – одна серьёзная, другая юмористическая. Появился и собственный гимн:

В нашем лагере «Нит Гедайгет»
Мы все друг другу братья* и товарищи.
Нас объединила работа и борьба,
Печали и нужда сделали нас друзьями.
Мы пришли сюда из городов и фабрик.
Мы поём песню, вот эта песня:
Не унывай, не унывай, не унывай!

(*На идише yatn; yat – это «парень», «свой человек», что-то вроде нашего «братишка». Юмористическая газета лагеря называлась Camp Yat).

С «Нит Гедайгет» были связаны многие известные деятели американской культуры. Некоторое время культурной программой там руководил отец певца Джо Дассена, Жюль Дассен из АРТЕФ («Арбетер театер фарбанд», Рабочее театральное объединение), танцевала и преподавала современный и восточноевропейский народный танец Эдит Сигал из Рабочей танцевальной лиги, выступали с концертами левые фолк-музыканты Пит Сигер и Вуди Гатри – последние двое неевреи; их музыка объединяла людей вне зависимости от национальности, происхождения и профессии.

В пьесе американского юмориста Перельмана 1936 года главный герой, рабочий, влюблён в дочь своего хозяина и признаётся ей в любви следующим образом: «Я не могу есть, не могу спать, вот как я тебя люблю. Ты для меня как двойной виски с двумя ложками взбитых сливок, как двухнедельный отдых в лагере “Нит Гедайгет”!» ❤️ Это показывает роль лагеря в американском левом еврейском мире.

Куда же потом всё это делось? Об этом в следующей серии.

#США #коммунизм #пролетарское #1920е #1930е #идишкайт #идиш #интернационализм

Золотым веком лагеря «Нит Гедайгет», как и всего американского еврейского левого движения, были 1930-е годы. Дальнейший закат лагеря был связан со множеством причин. Уровень жизни рабочих улучшался благодаря деятельности профсоюзов и правительственным программам рузвельтовского «Нового курса», многие из потомков иммигрантов переходили во втором-третьем поколении в ряды среднего класса. Различные повороты советской внутренней и внешней политики 1930-1940-х годов отталкивали от партии всё новые и новые группы еврейских коммунистов и сочувствующих. Наконец, политика маккартизма напугала левую интеллигенцию, коммунистические еврейские организации в 1950-е были поставлены вне закона, а их денежные средства были конфискованы государством.

Между 1952 и 1954 годом (точная дата неизвестна) «Нит Гедайгет» закрылся, а спустя десятилетие его постройки сгорели в результате поджога. Землю выкупил государственный парк Гудзон-Хайлендс, и теперь о былых временах напоминают только ржавые поручни и покрытые мхом ступени, ведущие в овраг – всё, что осталось от бассейна (см. фото). А статья об истории лагеря в местном краеведческом сборнике называется «Исчезнувшая утопия».

Впрочем, «Нит Гедайгет» был, как уже указывалось, лишь одним из многих подобных лагерей (кстати, такое же название носили ещё несколько из них). Отдельные экземпляры этого вида дожили до наших дней, правда, сильно эволюционировали. Расскажу об этом далее, не переключайтесь.

#США #коммунизм #пролетарское #1930е #1940е #1950е #фото

«Нит Гедайгет» был лагерем для молодёжи и взрослых (при этом семейные пары часто приезжали с детьми), но большинство других еврейских левых лагерей отдыха в США были ориентированы на детей и подростков. Два таких лагеря в штате Нью-Йорк, основанные в 1920-х годах, существуют до сих пор.

Первый из них называется «Киндерланд» («Детская страна») и изначально был создан просоветским Интернациональным рабочим орденом (IWO) и его еврейской секцией; второй, «Киндер Ринг» («Детский круг») – детище социал-демократического «Арбетер Ринг» («Рабочий круг»), от которого ранее откололся IWO. Два лагеря располагались на противоположных берегах одного и того же озера, которое использовалось обоими для плавания на каноэ. Политические распри взрослых сказывались и на детях: проплывая рядом, они обзывали друг друга, соответственно, «сталинистами» и «буржуазными фашистами». Однако это не мешало тайным свиданиям между парнями и девчонками из враждующих лагерей ❤️ Потому что все они, в конечном счёте, были частью общего еврейского левого поля и имели общую генеалогию (как в идейном, так и в социальном смысле).

С тех пор утекло много воды. Взгляды антикоммунистического «Арбетер Ринг» смещались всё больше и больше вправо, вплоть до поддержки не только союза между США и Израилем, но и всей американской внешней политики (включая, например, войну во Вьетнаме). В соответствии с этим, изменилась и аудитория «Киндер Ринг» – теперь это были в основном дети успешного, патриотически настроенного американского среднего класса, так называемых «олрайтников» (allrightniks), для которых память о своих радикальных корнях сохранилась разве что на уровне ностальгии и песен, а остатки идишизма, уже совершенно аполитичного, заменили прежнее классовое сознание. «Киндерланд» перестал отождествлять себя с Коммунистической партией и с коммунистическим движением вообще, но сохранил некую левизну и акцент на социальную активность. Оба лагеря остаются светскими и поддерживают идишский компонент в образовании и воспитании, хотя и не на таком всеобъемлющем уровне, как раньше.

Несмотря на некоторую сохраняющуюся разницу, сейчас отношения между двумя лагерями достаточно дружелюбные, и они даже обмениваются опытом друг с другом. В том числе, видимо, и потому, что остались одними из немногих выживших представителей данного вида (правда, остаётся вопрос, того ли самого вида или они уже эволюционировали в нечто иное, а прошлое используют лишь как бренд).

Возвращаясь к вопросу о факторах упадка подобных структур, исследовательница этой темы Фрейдл Фрейденрайх отмечает следующие:

👉 растущая социальная и экономическая мобильность американских евреев и их возросшая интеграция в американское общество в целом;

👉 переезд многих евреев из однородных городских еврейских кварталов в пригороды (субурбанизация), где все перемешаны друг с другом, а еврейская преемственность поддерживается (в отсутствие общности условий жизни и быта) через членство в синагогах;

👉 растущее значение, придаваемое общиной ивриту, а не идишу, в основном из-за создания государства Израиль;

👉 две центробежные силы, разрывавшие еврейскую общину, – тяготение к религиозности, с одной стороны, и к ассимиляции, с другой;

👉 Холокост, который потряс и переориентировал умы американских евреев (в сторону сионизма), а также сделал невозможным приток в США новых иммигрантов, говорящих и пишущих на идише;

👉 утрата идишем роли общего языка для американских евреев и сокращение возможностей для преподавания языка, литературы и культуры на нём.

#США #коммунизм #социализм #пролетарское #детское #идишкайт #1920е #историография

Всегда приятно находить единомышленников, а ещё приятнее, когда они находят тебя. Во время недавней поездки в Москву встретился с одним из подписчиков, известным учёным-индологом из Института стран Азии и Африки МГУ Ильёй Спектором. Хотя тема Индии от меня очень далека, нам, конечно, нашлось о чём поговорить, в силу общности происхождения (у нас у обоих предки из белорусских евреев и даже почти что земляки), принципиального диаспоризма, т.е. идентификации себя с ашкеназами как одним из коренных народов Восточной Европы, и схожести в подходах к анализу еврейской истории. Хотя времени для общения было не очень много, спасибо Илье за конструктивное обсуждение и ценные мысли по поводу стратегии исследований и популяризации их результатов.

А тем, кого интересует тематика колониализма и национализма, модернизации и традиций на примере самой густонаселённой страны мира, рекомендую подписаться на канал Ильи «Пробковый шлем».

#личное

Из архивов. Время действия – 1907 год, место действия – Самара. Один молодой еврейский портной, родом из Виленской губернии, состоял в партии эсеров, но вместе с группой других рабочих вступил в конфликт с руководством самарской партийной организации. В итоге они вышли из партии и решили «организовать группу для частных экспроприаций».

Спрашивается, кого же этот портной намечает в качестве первой жертвы? Конечно же, местного еврейского олигарха купца первой гильдии Моисея Бобермана, владельца паровой мельницы, зернохранилища и нескольких особняков, торгового представителя фирмы Нобеля, уважаемого человека и одного из главных спонсоров синагоги! А в качестве напарника, вместе с которым организует ограбление единоверца, выбирает себе гоя типографского рабочего Петра Баранникова! Никакого чувства ранга «кол исраэль хавейрим» («все евреи братья»), один сплошной бездуховный пролетарский интернационализм!

Конечно, Б-г не позволил совершиться такому гнусному делу, потому что в группу рабочих был внедрён провокатор, жандармы следили за злоумышленниками, и, когда те шли к месту сбора перед налётом на контору Бобермана, их взяли с поличным, а именно с заряженными револьверами и патронами. И после полугода тюрьмы выслали под надзор полиции в Туруханский край на четыре года.

#1900е #революция #эсеры #РоссийскаяИмперия #Самара

Борис Цезаревич Урланис (1906-1981) – выдающийся советский учёный в области демографии и статистики. Пара штрихов к его биографии, как отражение коллективной исторической судьбы советских евреев:

✍️ в 1922 году, в возрасте 15 лет, будучи ещё школьником, стал работать научным сотрудником при Истпарте ЦК РКП(б);

✍️ в 1949 году был изгнан из МГУ как «оголтелый космополит, апологет и проповедник англо-американского империализма».

Урланис оставил интересные, не опубликованные при его жизни воспоминания (к сожалению, он успел осветить в них только период детства и юности), в которых тоже многие моменты этой коллективной судьбы наглядно прослеживаются – как и истоки искренних и прочных левых взглядов этого «проповедника империализма». Некоторые примечательные фрагменты из его мемуаров буду публиковать в последующих записях.

#БорисУрланис #советскиеевреи #1920е #1940е

Борис Урланис был девятым ребёнком в семье киевского еврея-коммивояжёра (и пятым из выживших). Слово «коммивояжёр», на первый взгляд, предполагает нечто престижное и высокооплачиваемое, но на самом деле это была разновидность того самого, описанного Шолом-Алейхемом и другими классиками идишской литературы, «человека воздуха» («люфтменш»):

Он разъезжал по многим городам и уговаривал состоятельных лиц застраховать свою жизнь. Эта "аквизиторская", как тогда говорили, деятельность его привлекала своей подвижностью, поездками, разнообразием впечатлений, но доход давала весьма скромный, и он почти не вылезал из долгов. Особенно трудно стало, когда семья увеличилась в размере. Дневник моего брата изобилует сообщениями о материальных затруднениях. Они были особенно велики в те дни, когда отец был в разъездах. Оставленных им денег "на жизнь" обычно не хватало, и моя мать должна была изыскивать способы, чтобы прокормить семью. Главный способ заключался в том, чтобы брать в долг или обивать пороги папиного начальства и выпрашивать несколько рублей.

Вскоре после рождения Бориса семья переехала из Киева в Москву, причём нелегально: его отец не имел права жительства в столице и «должен был отвоевывать свое право на жизнь в Москве путем "предоставления" трёшек околоточным и приставам» (кстати, весьма распространённый способ существования многих евреев вне черты оседлости, описанный, в частности, в рассказах Залмана Вендрова).

Цезарь Лазаревич Урланис, коммивояжёр и страховой агент, судя по всему, не был чужд революционных симпатий, которые передавались и его детям:

Я отчётливо помню, как в предреволюционные годы все дети нашей семьи во главе со старшим братом усаживались в дальней угловой комнате нашей квартиры, доставали из потайного места книжку без обложки с текстом революционных песен, изданную еще в 1905-1907 годах, и вполголоса хором их пели. Это были "Интернационал", "Варшавянка", "Красное знамя", "Марсельеза", "Вы жертвою пали" и многие другие.

(Продолжение следует)

#РоссийскаяИмперия #революция #советскиеевреи #БорисУрланис

В тяжёлые для москвичей годы Гражданской войны, когда в городе царили голод и хозяйственная разруха, Урланисы – и отец, и сын – проявили себя в сфере общественной самоорганизации:

Помню, что мой отец в целях улучшения продовольственного положения населения стал одним из инициаторов создания кооперативных огородов. Было организовано специальное общество, где его избрали заместителем председателя правления. Он взял на себя вербовку членов в это общество. С этой целью им было написано воззвание к населению со следующим текстом, напечатанным крупными буквами.

"Граждане!
Хлеба нет, продуктов нет!
Голод на пороге!"

Дальше следовало предложение записываться в организацию "Кооперативные огороды" и указывался адрес. Эти "прокламации" были напечатаны большим тиражом в виде плаката среднего размера. Расклейка плакатов на улицах частично была поручена мне. Это был мой первый заработок в жизни... Организация кооперативных огородов имела успех и просуществовала 2-3 года. Ей предоставили специальное помещение в начале Остоженки, была организована контора с пишущей машинкой Ундервуд, избрано правление.

На фоне голодных будней, где пшённая каша с маслом считалась за счастье, 14-летний подросток увлекается сначала демографией, читая зимой в неотапливаемом зале библиотеки Румянцевского музея (будущей Ленинки, ныне РГБ) серьёзные книги, в том числе на иностранных языках. Затем его интерес смещается в область истории народных восстаний и социалистического движения:

Ненависть к империализму, порождающему войны, зародилась у меня давно. Веря в успехи цивилизации XX века, я никак не мог примириться с мыслью о том, что на войне люди убивают друг друга. Припоминаю своё негодование, когда, высунувшись из окна квартиры, смотрел как по Остоженке бесконечные шеренги солдат с пением "Соловей, соловей, пташечка" шли на фронт погибать на поле боя. Эти переживания детства были, вероятно, одной из причин, побудившей меня 30 лет спустя взяться за монографию о военных потерях, изданную в 1960 году и переведенную затем на 7 языков.

Кроме того, меня возмущало социальное неравенство: почему одни люди утопают в роскоши, а другие прозябают в нищете. Как можно терпеть такую несправедливость! Вот из этих настроений и возникло моё увлечение историей социалистического движения в России и за рубежом.

Будущий учёный подходит к делу основательно и решает создать МАСОЭН, Малую социалистическую энциклопедию, задача которой – «дать в алфавитном порядке все сведения, относящиеся к социалистическому движению»:

Для реализации поставленной цели я составил словарик, завел картотеку всех слов и заносил туда все сведения, которые я добывал из книг, периодической печати и других источников. Помню, что много материала я извлекал из журнала "Коммунистический Интернационал", дававшего обширную информацию о работе социалистических и коммунистических партий многих стран. В картотеку я записывал все биографические сведения о деятелях международного рабочего движения, все данные об итогах выборов в парламент в различных странах, о числе членов партий и многое другое. В этой картотеке у меня было более тысячи карточек…

Старший брат Бориса занимает важную должность в профсоюзе кожевников, имеет пропуск в Кремль (благодаря чему Борису удаётся несколько раз увидеть Ленина на заседаниях) и приводит на квартиру знакомых партийных лекторов, один из которых под впечатлением от МАСОЭН предлагает юному энциклопедисту, ещё не окончившему школу, стать научным сотрудником отдела по истории партии ЦК РКП(б) – знаменитого Истпарта.

Борис, конечно, с радостью соглашается – работа интересная и паёк хороший. Получает собственный пропуск в Кремль, общается со всякими звёздами российского революционного движения. Но в его рассказе нет упоения причастностью к «элите», а, напротив, подчёркивается эгалитаризм большевиков 1920-х:

Заканчивая воспоминания о работе в Истпарте, я хочу отметить еще такой факт. Заработную плату научные сотрудники получали разную. Это вызвало недовольство сотрудников, получающих более высокую зарплату, и они решили складывать зарплату всех вместе и делить поровну, чтобы не было никакой разницы. Этот факт характеризует моральный уровень сотрудников.

#БорисУрланис #1920е #СССР #коммунизм #советскиеевреи

Будучи в Москве, нашёл ещё солидную порцию материалов по Коммунистическому университету национальных меньшинств Запада (КУНМЗ), о котором как-то писал, и его еврейскому сектору. Буду постепенно всё это разбирать и выкладывать здесь. И сегодня начнём с самого раннего из сохранившихся номеров вузовского журнала под эпичным названием «Красный Западник» (зацените сочетание названия со стилистикой шрифта) – №5 за 1923 год. Номер переплетён кое-как, отпечатан на стеклографе (основной текст представляет собой плохого качества машинописную копию) и пока ещё больше напоминает подпольную брошюру, чем печатный орган престижного вуза, кузницы кадров великого и могучего Коминтерна.

Помимо общевузовских печатных изданий, каждый национальный сектор КУНМЗ ещё издавал свои газеты и журналы на своих языках. В этом номере «Красного Западника» публикуются рецензии на них, в том числе на журнал евсектора «Ин эйнем» («Вместе»). Рецензент под ником Жорж троллит вовсю (и буквально предвидит мои страдания, когда я пытаюсь прочитать что-то художественное или рукописное на идише):

«Журнал Евсектора, как и почти все издания Университета, в значительной мере забронирован от сурового взгляда критики: буквы тщательно замазаны, слиты одна с другой, у многих недостаёт разных частей тела, так что они становятся удивительно похожими друг на друга или приобретают вид чего угодно, только не букв. При желании и терпеливости (а они у меня были) я всё же не мог разобрать всего содержимого журнала. Поэтому не ручаюсь за полноту обзора».

Среди тех материалов «Ин эйнем», которые рецензент всё же смог прочесть, особой его похвалы удостаивается литературно-художественный отдел:

«Удачны и интересы воспоминания тов. Голубицкого о подпольной работе коммунистов в Киеве во время петлюровщины. О необходимости коммунистического Нат Пинкертона много писали наши вожди. Но для молодёжи ещё интереснее и полезнее не выдуманное, а воспоминания, написанные самими комсомольцами, в особенности, если они написаны так живо, как у тов. Голубицкого».

Шнеер Меерович (Моисеевич) Голубицкий, 1901 года рождения, участник Гражданской войны, после окончания КУНМЗ работал журналистом, печатался в еврейских детских и молодёжных изданиях – журналах «Юнгвалд» («Молодняк») и «Пионер», издавал и собственные книги на идише, например, «Polit alef-beys farn komyugist» («Политазбука для комсомольца») в соавторстве с Иосифом Лезманом. С 1931 года служил на флоте, преподавал в военно-морских учебных заведениях, в годы Великой Отечественной войны защищал Ленинград и Кронштадт, награждён орденами и медалями. Вышел в отставку в 1953 году в звании полковника, жил в Риге.

А вот ещё один автор «Ин эйнем», упоминаемый в рецензии: «Тов. Матлин в стиле библейских пророков обрисовал борьбу чудо-богатырей против каких-то тёмных сил» (ничего не понятно, но очень интересно). Шолом Зимелевич Матлин, ставший после КУНМЗ историком, в 1941 году пошёл на фронт добровольцем, имел ранения и награды. Его дочь Эрлена (имя означает «эра Ленина») позже участвовала в движении отказников и в 1987 году уехала в Израиль. А книга её отца о политической деятельности молодого Карла Маркса опубликована на русском языке в Иерусалиме в 2001 году.

Как причудливо тасуется колода. И как радостно, несмотря ни на что, выцеплять всё новые и новые имена из омута забвения.

#советскиеевреи #КУНМЗ #ВеликаяОтечественная #ГражданскаяВойна #1920е #1940е #коммунизм #печать #идиш

Дружеский шарж на ректора КУНМЗ Марию Фрумкину. Журнал "Красный Западник", №14, июнь 1927 года.

Мария Яковлевна Фрумкина (партийный псевдоним Эстер, 1880-1943) – одна из виднейших деятелей сначала Бунда, затем Евсекций РКП(б). Специализировалась на вопросах культуры и образования, продвигала "пролетарский идишизм", участвовала в создании еврейских школ, клубов, учительских курсов. Стояла у истоков КУНМЗ с 1921 года, поначалу возглавляла его еврейский сектор, а в 1925 году после смерти Юлиана Мархлевского стала ректором вуза (до этого была его заместителем). Входила в редакции еврейских изданий – газеты "Дер Эмес", журналов "Юнгвалд" и "Пионер". Руководила советским радиовещанием на зарубежные страны. После закрытия КУНМЗ в 1936 году стала ректором Института иностранных языков. Арестована в 1938 году, виновной себя не признала. Умерла в лагере под Карагандой.

По воспоминаниям, студенты КУНМЗ действительно называли её "мамой".

#Бунд #евсекции #1920е #1930е #КУНМЗ #репрессии #советскиеевреи #коммунизм

Весной 1928 года в журнале «Красный Западник» было опубликовано письмо выпускника КУНМЗ Хаима Цыпина, которое начиналось словами:

«Не только маленькие дети бывают беспризорными. Это может случиться и с довольно взрослыми людьми, если они кончают Комвуз и по доброй воле своей ставятся партией на низовую работу в селе».

Цыпин работал сельским партийным пропагандистом, судя по всему, в Сталиндорфском еврейском национальном районе Украинской ССР; письмо было написано им из сельскохозяйственной колонии Красино, но, по его словам, он вёл кочевую жизнь и дольше пары месяцев на одном месте не задерживался. За полтора года работы он «иногда встречал внимательное отношение, но чаще безразличие или даже враждебность». Мечты о том, чтобы совмещать партработу в крестьянстве с научно-исследовательским трудом, не осуществились. В итоге:

«С ужасом увидел я себя опустошённым, с глубокой физической и моральной болью. Вокруг меня белая-белая степь, лютая вьюга предвесенья [письмо написано в начале февраля], заглушившая свистки паровозов, застлавшая свет близких рудников Криворожья».

Особенно ранит Цыпина формальное отношение КУНМЗ к своему выпускнику:

«За всё это время я получил от Университета 1 письмо, несколько журналов, материалы по тезисам к партсъезду. А я, росший или увядавший, как будто не интересовал ту школу, чьё учение я нёс в широкие массы народные».

В финале письма личная драма Цыпина приобретает философское звучание:

«Конечно, я знаю: я только винтик. Износится винтик, его выбросят, заменят, а могучая машина бесперебойно будет двигаться дальше и дальше. Но нужно ли, чтоб винтики так скоро изнашивались?»

О том, что ответила Цыпину ректор КУНМЗ Фрумкина, напишу далее.

#КУНМЗ #1920е #коммунизм #Украина #советскиеевреи

Письмо выпускника КУНМЗ с жалобами на разочарование в работе и отсутствие поддержки со стороны вуза не только было опубликовано в университетском журнале, но и удостоено подробного (в четыре раза больше, чем само письмо) ответа со стороны ректора. Фрумкина, в первую очередь, подчёркивает, что это не личная проблема отдельно взятого Цыпина (которого она называет «далеко не последним из своего выпуска и по теоретической, и по практической подготовке и, казалось, партийной выдержанности»), но проблема комплексная. Она пишет о трудностях партийной работы в деревне вообще и в особенности в еврейской деревне: здесь крестьяне мало того, что мелкособственнические по своей сущности, так ещё к тому же сплошь и рядом вчерашние торговцы, «люди воздуха», люмпен-пролетарии, которых нужно перевоспитывать в людей производительного труда вообще. Она с пониманием относится к физической усталости Цыпина и готова частично объяснить этим его моральное состояние, но считает несправедливостью с его стороны перекладывать всю вину на университет: другие выпускники работают в ещё более тяжёлых условиях и вообще не получают от alma mater ни писем, ни материалов, но, тем не менее, не жалуются. При этом у Фрумкиной получается сформулировать эту мысль так, чтобы не заклеймить Цыпина, а, напротив, приободрить его, указав на положительный пример:

«Многие наши выпускники… не только не опустошаются, не растрачивают полученный в университете закал, а являются источником неисчерпаемой бодрости для окружающих. Таким мы хотели бы видеть и Вас».

Фрумкина признаёт, что и университет виноват в сложившейся ситуации. Во-первых, тем, что не дал Цыпину «и некоторым другим ребятам» надлежащей закалки. Во-вторых, хотя Цыпин и сам перестал писать и не указывал свои места пребывания, которые часто менял, бюро связи нужно было интересоваться судьбой товарищей, спрашивать их об их потребностях, особенно по отношению к тем, кто работает «в глуши, на низовой деревенской работе». Но и выпускникам следует проявлять больше инициативы и не ждать, пока бюро связи спросит их, что им нужно:

«Они должны верить без лишних заверений с нашей стороны, что их судьба всегда нас интересует, что мы всегда готовы прийти им на помощь, и просто и конкретно просить этой помощи, а не предаваться унынию “в общем и целом”».

Тот же Цыпин, если хотел заняться научной работой, мог бы написать об этом, указав конкретную тему. И тогда бюро связи, журнал КУНМЗ «Красный Западник» и журнал еврейского сектора «Дер Майревник» ответили бы ему, помогли бы ему материалами и консультациями, купили и прислали бы ему нужные книги и т.д.

Ответ Фрумкиной Цыпину заканчивается по-человечески тепло и душевно (не зря студенты КУНМЗ называли её мамой):

«А если уж очень устали и нужна передышка, нужно на время перестать быть странствующим работником, нужно отдохнуть, подлечиться, так и не резон впадать в “ужас”. Никто от Вас не потребует, чтоб вы без передышки вели такую работу.

Так вот, т. Цыпин. Живые “винтики” не должны изнашиваться так скоро. На то у них ленинская закалка.

Давайте же все вместе, университет, студенты теперешние и студенты бывшие – работать над тем, чтоб ещё крепче была эта закалка, чтоб каждый наш выпускник унёс с собою и сохранил навсегда искру того неугасимого пламени, перед которым бессильны степные вьюги».

Такая реакция Фрумкиной дорогого стоит на фоне времени, когда оттаптываться на «нытиках, паникёрах, дезорганизаторах» уже входило в мейнстрим. Но что касается машины и винтиков – этот образ не ставили под сомнение ни Цыпин, ни Фрумкина. Цыпин спрашивал: неужели нужно, чтобы винтики так скоро изнашивались, а Фрумкина его успокаивала: нет, не нужно. То есть Вы ценны и важны, но ценны в качестве винтика.

Время по-своему написало послесловие к этой переписке. О судьбе Фрумкиной я уже говорил. Цыпин погибнет в годы войны на фронте, воюя в составе штрафной роты (почему туда попал, был ли ранее в заключении – неизвестно). Большинство евреев села Красино, где Цыпин когда-то пытался приобщать крестьян к социализму, были уничтожены нацистами, а те немногие, кто вернулся с войны, вскоре разъехались кто куда. А еврейские национальные районы на Украине и сам КУНМЗ, упразднённые ещё до войны, превратились в Атлантиду. Вопрос, что это была за машина и для чего она была нужна, остаётся открытым.

И тут, казалось бы, в качестве эпилога подходят слова Державина про реку времён, которая уносит все дела людей и топит их в пропасти забвения. Но нет, не совсем подходят. Ведь почему-то почти век спустя после этой переписки найдётся кто-то, кто её откопает в давно забытом журнале, и расскажет об этом людям, а люди (надеюсь) будут читать, и в их сердце и разуме что-то будет откликаться. А про машины и винтики – мы сейчас, зная, как всё обернулось, понимаем, какие опасности таит в себе эта теория. Но я вот лично ощущаю ещё и другое: тягость существования винтика без машины. Иногда очень не хватает ощущения себя и своей работы частью какого-то коллективного целого. Нет, это не бегство от свободы по Фромму, не желание отказаться от собственной воли. Это желание ощущать, что твой труд нужен не только лично тебе, что ты делаешь вместе с другими что-то важное, такое, что помогает менять общество к лучшему.

#КУНМЗ #1920е #МарияФрумкина #коммунизм #Украина #советскиеевреи