Артем Драбкин. Я помню

Теперь, собственно, о ПТСР.
Война — это возможность хлебнуть чистейшего адреналина, с которым не сравнится ни один прыжок с парашютом (а я как раз прыгнул первый и последний раз за неделю до того), ни стритрейсинг, ни горные лыжи. Основой этого состояния становится осознание того, что тебя могут убить в любой момент. НЕ ТЫ СЕБЯ МОЖЕШЬ УБИТЬ, а именно ТЕБЯ могут убить. Поэтому, даже когда все закончилось, я ещё пару недель ездил по пустым дорогам от Тбилиси до Гори, высматривая, откуда могут начать стрелять. Всё тело жило в постоянном возбуждении от присутствия потенциальной угрозы — даже если она была иллюзорной.
Это ощущение, что держишь судьбу за яйца, что каждый шаг определят жив ты или мертв, — абсолютно завораживает. У тех, кто долго находится в зоне боевых действий, оно со временем притупляется, оно очень сильно выматывает, пропитывая каждую клетку тела. И вот ты возвращаешься домой, уставший, с чувством выполненного долга — и тебя накрывает. Ощущается это как смесь тоски, безысходности, бессмысленности и серости жизни. Я просто лёг на кровать и думал только об одном: «Зачем я здесь? Когда обратно?»
Хорошо, что нужно было сдавать рукопись книги. Я заставлял себя вставать, садился за компьютер, работал по десять минут — и снова ложился на диван, глядеть в потолок и размышлять о пустоте собственного существования. Потом работал уже по пятнадцать. Через месяц (!) рабочее время стало превышать время, проведённое в прострации. Полностью отпустило примерно через три месяца.
Поэтому, когда в 2014-м предложили снова поехать… я испугался. Не войны — а вот этой пустоты.

👍62❤29😨8👏3🤔3😱2🫡1

www.group-telegram.com/us/rzhev42.com/2098

2.29K viewsedited  Nov 1 at 16:03

Теперь, собственно, о ПТСР.
Война — это возможность хлебнуть чистейшего адреналина, с которым не сравнится ни один прыжок с парашютом (а я как раз прыгнул первый и последний раз за неделю до того), ни стритрейсинг, ни горные лыжи. Основой этого состояния становится осознание того, что тебя могут убить в любой момент. НЕ ТЫ СЕБЯ МОЖЕШЬ УБИТЬ, а именно ТЕБЯ могут убить. Поэтому, даже когда все закончилось, я ещё пару недель ездил по пустым дорогам от Тбилиси до Гори, высматривая, откуда могут начать стрелять. Всё тело жило в постоянном возбуждении от присутствия потенциальной угрозы — даже если она была иллюзорной.
Это ощущение, что держишь судьбу за яйца, что каждый шаг определят жив ты или мертв, — абсолютно завораживает. У тех, кто долго находится в зоне боевых действий, оно со временем притупляется, оно очень сильно выматывает, пропитывая каждую клетку тела. И вот ты возвращаешься домой, уставший, с чувством выполненного долга — и тебя накрывает. Ощущается это как смесь тоски, безысходности, бессмысленности и серости жизни. Я просто лёг на кровать и думал только об одном: «Зачем я здесь? Когда обратно?»
Хорошо, что нужно было сдавать рукопись книги. Я заставлял себя вставать, садился за компьютер, работал по десять минут — и снова ложился на диван, глядеть в потолок и размышлять о пустоте собственного существования. Потом работал уже по пятнадцать. Через месяц (!) рабочее время стало превышать время, проведённое в прострации. Полностью отпустило примерно через три месяца.
Поэтому, когда в 2014-м предложили снова поехать… я испугался. Не войны — а вот этой пустоты.

BY Артем Драбкин. Я помню