Егор Сергеев, поэт

Ещё о священных монстрах и небесных принцах. Я вообще почти за каждым выдающимся автором, вне зависимости от его признанности, позиции и прочего соцкапитала, вижу его тень (можно также назвать это ядром образа, а можно моей больной галлюцинацией, как угодно, значения не имеет). Ясно одно — образ автора по определению сложен, как образ любого хорошего драматического героя: без оттенков, парадоксов и противоречий он нежизнеспособен, как тело без сосудов. Так на самом деле было всегда, но в будущем эта цветущая сложность будет играть всё более и более важную роль, особенно в России.

Так что Игорь Караулов в моём ноосферном рентгене — вздорный рок-идол, бьющий гитары о мониторы, таскающий девиц в бэкстейдж и дирижирующий татуированными пальцами подпевающим залом. Дмитрий Воденников — советский интеллигент-стоик, работник зоопарка в блокадном Ленинграде, умирающий от голода, но не позволяющий ни себе, ни другим трогать животных. Дмитрий Артис — надзиратель в сальвадорской тюрьме для смертников — с добрыми глазами, но не сводящий подопечных с мушки винтовки во время ежеутреннего досмотра, потому что так надо — но когда в тюрьме случится бунт, он будет единственным, кого перерезавшие всех банды почему-то оставят в живых.

Можно продолжать очень долго. Павел Мицкевич — юный деревенский пастух в дореволюционной Хатыни, безнадёжно влюблённый в дочь богача. Диана Никифорова — старая бабушка то ли из Костромы, а то ли с Сицилии, знающая больше, чем мы все и намного больше, чем сама помнит. Иногда могут меняться гендеры (Анна Долгарева — мальчик-подросток, Марина Кудимова — мужчина, Борис Кутенков — женщина), могут меняться биологические виды или даже одушевлённость — (Михаил Кедреновский — собака, Алексей Шмелёв — камень).

И так далее, и так далее. Весело быть мной. Как-нибудь ещё расскажу, как некоторые отдельные стихи напоминают отдельные породы или виды кошек, но наверное в другой раз, а то уже перебор, кажется. Хорошего дня.

#простихи

5124952

www.group-telegram.com/us/sergeev_poet.com/2301

2.67K viewsedited  Jul 8 at 09:13

Ещё о священных монстрах и небесных принцах. Я вообще почти за каждым выдающимся автором, вне зависимости от его признанности, позиции и прочего соцкапитала, вижу его тень (можно также назвать это ядром образа, а можно моей больной галлюцинацией, как угодно, значения не имеет). Ясно одно — образ автора по определению сложен, как образ любого хорошего драматического героя: без оттенков, парадоксов и противоречий он нежизнеспособен, как тело без сосудов. Так на самом деле было всегда, но в будущем эта цветущая сложность будет играть всё более и более важную роль, особенно в России.

Так что Игорь Караулов в моём ноосферном рентгене — вздорный рок-идол, бьющий гитары о мониторы, таскающий девиц в бэкстейдж и дирижирующий татуированными пальцами подпевающим залом. Дмитрий Воденников — советский интеллигент-стоик, работник зоопарка в блокадном Ленинграде, умирающий от голода, но не позволяющий ни себе, ни другим трогать животных. Дмитрий Артис — надзиратель в сальвадорской тюрьме для смертников — с добрыми глазами, но не сводящий подопечных с мушки винтовки во время ежеутреннего досмотра, потому что так надо — но когда в тюрьме случится бунт, он будет единственным, кого перерезавшие всех банды почему-то оставят в живых.

Можно продолжать очень долго. Павел Мицкевич — юный деревенский пастух в дореволюционной Хатыни, безнадёжно влюблённый в дочь богача. Диана Никифорова — старая бабушка то ли из Костромы, а то ли с Сицилии, знающая больше, чем мы все и намного больше, чем сама помнит. Иногда могут меняться гендеры (Анна Долгарева — мальчик-подросток, Марина Кудимова — мужчина, Борис Кутенков — женщина), могут меняться биологические виды или даже одушевлённость — (Михаил Кедреновский — собака, Алексей Шмелёв — камень).

И так далее, и так далее. Весело быть мной. Как-нибудь ещё расскажу, как некоторые отдельные стихи напоминают отдельные породы или виды кошек, но наверное в другой раз, а то уже перебор, кажется. Хорошего дня.

#простихи

BY Егор Сергеев, поэт