Помилуйте, господа! Во-первых, и без введения цены на углерод цены на электроэнергию уже растут и будут расти опережающими темпами, потому что растут CAPEXы на топливную генерацию и OPEXы за счет роста цены на газ для компенсации части потерь доходов от его экспорта – то есть опора на ископаемое топливо не гасит, а усугубляет этот риск. Во-вторых, если вводится плата за углерод, то начинает работать эффект переноса затрат на потребителей (особенно в высокомонополизированной российской экономике), что дает возможность ограничить потери прибыли и инвестиций. В оценках ИНП РАН ускорение инфляции ограничено значением 0,54% в год, и на фоне нынешней инфляции (10-20% в год) это немного. В-третьих, и это главное, снижение инвестиций в углеродоемкие технологии компенсируется их повышением в низкоуглеродные. Как показывает опыт Китая, баланс инвестиций может быть положительным: доля инвестиций в декарбонизацию в 2024 году достигла 4,3% ВВП, а сам ВВП страны не снизился за счет активной декарбонизации, а прирос на 26% в том же году. В-четвертых, нас всех учили, что критерием истины является практика. Если следовать логике ИНП РАН, то при ценах на углерод около 60 евро/тСО2 ЕС должен был бы потерять 1-2% ежегодного прироста ВВП. Но мы этого не видим (см. рисунок 1). В 1991-2007 гг. темпы роста ВВП составили в среднем 2,2%, а в 2008-2024 гг. (за исключением кризисов 2009 г. и 2020 г., причины которых не имеют ничего общего с ценами на углерод) – 1,9%. То есть снижение составило 0,3%, и оно обусловлено как естественным снижением темпов прироста рабочей силы в стареющей Европе, так и неестественным топливным кризисом 2022-2023 гг. (резким ростом цен на ископаемое топливо). Никакого заметного негативного влияния цен на углерод в масштабах, близких к оцененным ИНП РАН, не видно. Конечно, экономики России и ЕС очень разные, но не настолько, чтобы эффект от введения цен на углерод отличался на порядок. Иными словами, практика опровергает предложенную Консорциумом 5 теорию, и это указывает на неадекватность расчётной модели. Кстати, мы уже отмечали ранее, что в Инерционном сценарии Консорциума 1 ВВП в 2060 году на 10% выше, чем в Целевом. Почему же тогда не поменять их местами?

Дискуссия о том будут ли меры по декарбонизации работать на ускорение или на замедление экономического роста в России, ведется давно. В работах Сафонова и др. (2020), Лайтнера и др. (2020) подчеркивается близорукость стратегий, которые игнорируют преимущества перехода к низкоуглеродной экономике. По мнению этих авторов, положительные эффекты позволяют ускорить рост ВВП на 0,6% в 2015–2030 годах и на 1,3% в 2030–2050 годах (см их анализ в Bashmakov I., V. Bashmakov, K. Borisov, M. Dzedzicek, O. Lebedev, A. Lunin, A. Myshak (2023). Russia on the pathways to carbon neutrality: forks on roadmaps. https://cenef-xxi.ru/articles/russia-on-the-pathways-to-carbon-neutrality:-forks-on-roadmaps и в Bashmakov Igor A. Russia on the pathways to carbon neutrality: forks on roadmaps. Mitig Adapt Strateg Glob Change (2024) 29:70 https://doi.org/10.1007/s11027-024-10164-y). Вывод британских ученых: переход экономики страны к углеродной нейтральности к 2050 году вряд ли заметно скажется на динамике ВВП. The Seventh Carbon Budget - Climate Change Committee)

В работах ЦЭНЭФ-XXI (И. Башмаков. Внешняя торговля, экономический рост и декарбонизация в России. Долгосрочные перспективы. https://cenef-xxi.ru/uploads/RUS_Vneshnyaya_torgovlya_ekonomicheskij_rost_Perspektivy_463a2412c5.pdf а также Нефтегазовая вертикаль, №11 и 12, 2023) показано, что неуклонное снижение нефтегазового ВВП – один из главных факторов, препятствующих экономическому росту. Изначально оно обусловлено санкциями и соображениями энергетической безопасности, а затем – эффектами глобальной декарбонизации. Чтобы повысить темпы роста ВВП, необходимо поднять совокупную факторную производительность (СФП) с отрицательных значений (-1,2%), наблюдавшихся в 2010-2022 гг. Поднять ее даже до нуля – непростая задача, но это еще не позволяет полностью компенсировать сокращение нефтегазовой «шагреневой кожи». Для этого необходим рост СФП до 0,4% в год при возможном потолке около 0,8%. Повышение в этом диапазоне возможно только за счет интенсивной технологической модернизации. Новые технологии – преимущественно низкоуглеродные, и таким образом, для повышения СФП нужно ускорить внедрение таких технологий. Как показывает опыт Китая и ЕС, введение цены на углерод является лишь одним из возможных инструментов их продвижения, причем не самым эффективным. Непонятно, почему Консорциум 5 ограничился анализом только его влияния.

Если санкции будут сохранены, и эффект от них прибавится к эффекту от слабой интеграции России в динамичный процесс глобальной декарбонизации, то это приведет сначала к стагнации, а затем к падению экономической активности в ближайшие десятилетия. Не стоит думать о декарбонизации свысока.

И.А. Башмаков

Дальше – больше. Информационной базой для модели Консорциума 5 послужили данные с сайта Фонда развития территорий. Но там класс ЭЭ присвоен только 13% МКД. Что делают авторы? Они используют алгоритм, который сам присваивает класс ЭЭ остальным МКД. То есть для 87% МКД класс энергетической эффективности придумал сам Консорциум 5. Теперь посмотрим на адекватность присвоения класса ЭЭ МКД на основе отчета, подготовленного ЦЭНЭФ-XXI для Счетной палаты в 2022-2023 годах – Оценка соответствия построенных и капитально отремонтированных МКД нормативным требованиям по энергоэффективности с учетом территориально-климатических различий (Энергосбережение, №4, 2024). В этом отчете приведены результаты проведенных ЦЭНЭФ-XXI энергетических обследований 112 МКД, расположенных в 5 городах России – от Ставрополя до Якутска. Из всех этих МКД только для 30 были указаны проектные классы ЭЭ на фасадах зданий, на сайте МинЖКХ или в информационных системах АИС «Реформа ЖКХ» и ГИС ЖКХ. Значение фактического класса ЭЭ только в 23% совпало с указателями на фасадах МКД и только в 25% - со значениями в вышеупомянутых базах данных; в основном же (64%) значение класса ЭЭ превышало фактический уровень. Поэтому даже данные по 13% МКД неадекватны, не говоря уже о «реставрированных» на их основе значениях. Получается, что вся информационная база модели Консорциума 5 неадекватна.

Но и это еще не все. Консорциум 5 рассматривает удельный расход тепловой энергии без разделения его на отопление и ГВС, а расход электроэнергии на ОДН и вовсе не учитывается. Спрос на тепловую энергию в их расчетах «привязан» к среднегодовой температуре наружного воздуха. Все профессиональное сообщество использует другой и правильный показатель – градусо-сутки отопительного периода (ГСОП). В Приказе Минстроя России №399/пр удельный расход тепловой энергии на нужды ГВС в зависимости от параметров МКД варьирует в диапазоне 102‒147 кВт•ч/(м2•год). Исходя из этого диапазона устанавливается проектный класс ЭЭ МКД. Фактически же, согласно анализу ЦЭНЭФ-XXI, средний расход энергии на нужды ГВС в 112 МКД составил 71 кВт•ч/(м2•год). Получается, что базовый уровень расхода тепловой энергии на нужды ГВС в Приказе Минстроя завышен на 48 кВт•ч/(м2•год), или на 68% (см. подробнее в Башмаков И.А. и К.Б. Борисов. Об определении классов энергетической эффективности многоквартирных домов. Предложения по изменению действующей и новой методик расчета | АВОК). Это позволяет завысить проектный класс ЭЭ. При оценке базового уровня удельного потребления энергии в МКД необходимо существенно снизить значения удельного потребления энергии на нужды ГВС.

В реферате своей работы Консорциум 5 сообщает, что создан инструментарий оценки эффектов от мер по повышению энергоэффективности в секторе зданий. О степени проработки этого инструментария, наверное, предоставим судить читателю, и лишь отметим, что Консорциум 5 приписывает каждому классу ЭЭ удельный расход энергии, затем принимает допущение о росте со временем долей МКД с более высокими классами ЭЭ и на этой основе оценивает экономию энергии. При этом затраты на повышение ЭЭ не зависят от того, с какого до какого класса ЭЭ происходит повышение (на рисунке 1 видно, что длина «шага» между классами заметно различается). Вводится еще параметр востребованности жилья (??) и потепления климата через среднегодовую температуру (и здесь опять игнорируется показатель ГСОП). Однако очевидно, что если построенный МКД заселен лишь частично, то отапливается он уже полностью. Поэтому низкий уровень «востребованности жилья» к экономии тепла на отопление не приводит и дает снижение потребления тепла только на нужды ГВС. Переход из одного класса ЭЭ в другой требует разных пакетов технических мер, которые позволяют реализовать разные доли потенциала экономии энергии. Но в модели Консорциума 5 эти меры не учитываются и даже не упоминаются, просто каким-то магическим образом по щелчку пальцев класс ЭЭ повышается сам собой. Принято допущение, что ЭЭ капитальный ремонт (КР) МКД позволяет повысить класс ЭЭ до «С». Но анализ ЦЭНЭФ-XXI показал, что МКД, прошедшие КР, практически только достигают базового уровня ЭЭ, и в среднем потребление в них снижается на 10%. На рисунке 1 видно, что после ЭЭ КР только 2 из 15 МКД попали в класс ЭЭ «С». Для увеличения объема экономии энергии нужно расширять пакеты мер ЭЭ КР.

Как известно, какие труды, такие и плоды. В отличие от Консорциума 5, который использует столь примитивную модель, ЦЭНЭФ-XXI для анализа повышения ЭЭ в секторе зданий использует несколько сложных моделей (см. их краткое описание в отчете Russia’s carbon neutrality: pathways to 2060); МЭА использует сложную модель, которая описана в IEA (2021), About the World Energy Model – World Energy Model – Analysis - IEA; Департамент энергетики США – модель NEMS (Residential Demand Module - NEMS Documentation и Commercial Demand Module - NEMS Documentation). Таких моделей много больше, но достаточно пройти по указанным ссылкам, чтобы понять, что для повышения ЭЭ в зданиях требуется формирование сложных моделей, а поделка Консорциума 5 для этих целей не годится. Если использовать модельный комплекс ЦЭНЭФ-XXI и учитывать только МКД, то для разных сценариев можно оценить снижение удельных расходов энергии на отопление и ГВС в МКД (рисунок 2); но, как уже было сказано, это всего треть потребления энергии в зданиях. Результаты оценок по всем жилым зданиям и по всем процессам энергопотребления в них даны в работах ЦЭНЭФ-XXI: Russia’s carbon neutrality: pathways to 2060 и Низкоуглеродные технологии в России. Нынешний статус и перспективы.

И.А. Башмаков и К.Б. Борисов

Девятнадцатая серия. Расширение перечня источников данных о введении мощностей возобновляемой энергетики, помимо ВЭС и СЭС

Рисунок. Прогноз роста мощностей солнечной генерации электроэнергии до 2030 года. Источник: 90. Renewable Energy Progress Tracker [Электронный ресурс] // International Energy Agency. Режим доступа: https://www.iea.org/data-and-statistics/data-tools/renewable-energy-progress-tracker

Это девятнадцатая серия сериала «Анализ оценок перспектив декарбонизации российской экономики разными аналитическими центрами». Консорциум 5 в своем отчете декларирует, что ему «удалось расширить перечень источников данных о возобновляемых источниках энергии (отличных от солнечной и ветровой энергетики)». Однако описывая использование биомассы, он опирается на форму статотчетности 4-ТЭР, по которой отчитываются только крупные и средние предприятия. То есть охват неполный, а источник информации – традиционный, и он активно используется ЦЭНЭФ-XXI при формировании энергобалансов России и регионов. Данные по геотермальным ЭС и по приливной ЭС также имеются в статотчетности по электробалансу (см. пост Динамический единый топливно-энергетический баланс России за 2015-2022 годы). И где же анонсированный «расширенный перечень источников данных о введении мощностей возобновляемой энергетики»?

Чего у нас реально не хватает, так это данных по использованию разных видов ВИЭ на объектах потребителей – у просьюмеров, за счётчиками. Во многих странах учет мощностей децентрализованных СЭС, ВЭС, солнечных водоподогревателей, тепловых насосов, индивидуальных котлов на биомассе и дровах, ведется, а в России – нет, есть только отдельные оценки (см., например, Низкоуглеродные технологии в России. Нынешний статус и перспективы; учебник «Развитие ВИЭ в России: технологии и экономика»).

Так каковы же масштабы развития распределенной генерации в мире и в России? На этот вопрос отвечает не Консорциум 5, сформированный из институтов РАН, а моя дипломница из ВШЭ, которая является соавтором данного поста.

Развитие распределенной генерации (РГ) – это магистральный тренд глобального энергетического перехода (см. рисунок). В мире установленная мощность распределенной генерации на ВИЭ (свыше 700 ГВт) обеспечивает выработку более 14% всей ВИЭ-генерации электроэнергии. РГ тепловой энергии составляет около 50 ЭДж, из которых почти половина приходится на традиционное использование биомассы, 30% – на современное использование биомассы, 20% – на тепловые насосы и 1% – на солнечные водонагреватели. Наблюдается тренд на снижение доли традиционного использования биомассы. Глобальные тенденции обусловлены активным использованием широкого спектра механизмов поддержки. Более 70 стран ввели тарифы, позволяющие стимулировать установку объектов РГ, а также программы льгот, субсидий и грантов, позволяющие покрыть часть первоначальных затрат на покупку оборудования. Некоторые страны действуют более радикально и вводят запреты на использование ископаемого топлива в индивидуальных отопительных системах, тем самым также продвигая РГ на основе ВИЭ. Во многих странах, в т.ч. и развивающихся, налажен учет масштабов развития децентрализованных ВИЭ.

Мы все можем! По всем проанализированным технологиям в России есть успешные примеры реализации. Но… ни проблема учета, ни проблема масштабирования РГ на базе ВИЭ в России не решена. Было намерение стимулировать установку 1 ГВт децентрализованных СЭС в 2030 г., но как-то испарилось. В России почти все мощности РГ ВИЭ-генерации представлены СЭС, их суммарная мощность оценивается в 100-150 МВт. РГ тепловой энергии использует в основном топливную древесину и пеллеты, в сумме они обеспечивают более 1,2% от всего произведенного в стране тепла. Мощности тепловых насосов и солнечных водонагревателей оцениваются в 80-130 МВт; они составляют незначительную долю мощностей объектов генерации тепловой энергии в масштабах страны (менее 0,0001%). Практика применения стимулирующих механизмов в России крайне ограниченна, однако наблюдается постепенное наращивание мощностей РГ по различным технологиям. Но пока мощности объектов РГ электроэнергии на ВИЭ в России обеспечивают только 1,5-2,3% от всей ВИЭ-генерации электроэнергии в стране и менее 0,001% от всех мощностей генерации электроэнергии – это в 7000 раз меньше, чем в мире.

И.А. Башмаков и В.А. Иванова

Самые значительные распределительные эффекты порождаются структурными сдвигами в экономике, которые являются результатами изменения как внешних факторов (внешнего спроса на товары и услуги), так и «рамочных мер» политики, включая движение к или от рыночной экономики, а также специальных мер политики декарбонизации. Сдвиги в структуре экономики в пользу низкоуглеродных видов деятельности приведут к росту доли оплаты труда в ВВП и тем самым к выравниваю распределения доходов. Для многих моделируемых мер политики оценки их влияния на расходы домохозяйств показывают, что они являются регрессивными. Однако грамотный социально-экономический инжиниринг позволяет сделать меры климатической политики нейтральными, то есть сохранить баланс доходов или расходов по сравнению с базовой траекторией их динамики (рисунок 2). Многие зарубежные исследования также показывают, что негативное воздействие климатической политики на неравенство можно полностью компенсировать или очень существенно смягчить при тщательном планировании, если эффекты, потенциально влияющие на неравенство, принимаются во внимание на всех стадиях разработки и реализации мер политики. В работе The Seventh Carbon Budget. Advice for the UK Government. February 2025 The Seventh Carbon Budget - Climate Change Committee) анализу распределительных эффектов в Великобритании посвящен специальный большой раздел. В нем, также как и в работе автора, особое внимание уделено оценке изменения затрат на энергоснабжение жилищ и на эксплуатацию автомобилей для домохозяйств с разным уровнем доходо. В работе показано, что с помощью мер политики можно сделать декарбонизацию экономически привлекательной (рисунок 3).

В поиске путей устранения нежелательных последствий отдельных мер климатической политики должна быть усилена роль разных социальных групп при их обсуждении. Концепция справедливости должна реализовываться на всех этапах разработки и реализации мер политики: формулировка целей («что делать?»), разработка инструментов («как делать?»), мониторинг реализации («что сделано?»), и все эти этапы должны отражать справедливость распределения нагрузки и обеспечивать участие заинтересованных сторон. Практика социального диалога по вопросам справедливого энергоперехода с оценкой воздействий климатической политики на разные отрасли промышленности и на население с разными уровнями доходов еще не получила широкого распространения. В России такой диалог почти не ведется.

Сериал подошел к концу. Даже жалко с ним расставаться. В одном из ближайших постов для удобства подписчиков мы сведем все серии со ссылками на каждую из них. Хэппи энд? Нет, еще нет. Исследований перспектив декарбонизации к 2060 году в России становится все больше – это хорошо. Но не все они имеют адекватное качество – это плохо. Пока еще нет консенсуса в отношении того, что декарбонизация – это наше неотвратимое будущее. Как в свое время книгопечатание не только сделало ненужным переписывание книг от руки, но и обеспечило широкий доступ всех слоев населения к информации и знаниям, так и низкоуглеродная экономика не только существенно ослабит важность владения запасами ископаемого топлива, но для всех слоев населения обеспечит достаточный объем потребления экономически доступной чистой энергии, материалов и продукции с низким углеродным следом.

И.А. Башмаков

Почему правительствам не следует прятаться за лесами, чтобы достичь своих целей по выбросам?

Bill Hare и Claudio Forner дают такие ответы на этот вопрос Governments shouldn't rely forests to meet their emissions goals. Чтобы решить проблему изменения климата, ответ должен быть относительно простым: правительствам необходимо декарбонизировать свою экономику, сосредоточившись в первую очередь на прекращении сжигания ископаемого топлива. Но в настоящее время мы сталкиваемся с кризисом, связанным с земельным сектором, который может подвергнуть предел потепления в 1,5˚C еще большему риску. Научному сообществу ясно, что включение хранения углерода в земле и в лесах на равных с ископаемым топливом и другими выбросами в национальные единые национальные цели — как это делают некоторые правительства — вероятно, приведет к увеличению выбросов углерода от ископаемого топлива. Это ограничит нашу способность ограничить потепление до 1,5°C, а в худшем случае это может стать невозможным. Мы объясняем, почему, в недавнем отчете. Два примера иллюстрируют масштаб этого кризиса. Австралия и Бразилия полагаются на свои сообщенные данные о секвестрации углерода на землях для достижения значительной части своих климатических целей на 2030 и/или 2035 годы, значительно сокращая критически важные сокращения, необходимые для выбросов углекислого газа (CO2), связанных с ископаемым топливом. (уж по меньшей мере три: + Россия ИБ).

Давайте проясним: идея о том, что наземное удаление/связывание углерода может «компенсировать» выбросы CO2 от сжигания ископаемого топлива, научно ошибочна. Для всех практических целей выбросы CO2 от ископаемого топлива необратимы. Они могут оставаться в атмосфере тысячи лет, тогда как «компенсации» или «поглотители» в земельном секторе являются непостоянными — особенно с учетом растущего числа лесных пожаров по всей планете. И это не единственная проблема: есть ряд других существенных проблем, которые были проанализированы в научной литературе.

Согласно правилам отчетности о выбросах Парижского соглашения, правительствам разрешено приравнивать выбросы ископаемого топлива и поглощение CO2 некоторыми естественными поглотителями углерода — такими как бореальные леса — как к одной сделке, как изложено в недавней статье, опубликованной в Nature Geological Net Zero and the need for disaggregated accounting for carbon sinks | Nature. Это означает, что страна может казаться «достигшей чистого нуля», при этом продолжая способствовать продолжающемуся потеплению, поскольку выбросы продолжают расти на фоне увеличения посадки деревьев и защиты лесов.

Многие страны, особенно правительства развитых стран, используют определения «управляемых земель», чтобы утверждать, что поглощение углерода их лесами и другими экосистемами является дополнительным из-за прямой деятельности человека, тогда как большая его часть может быть просто пассивным поглощением углерода из-за удобрения атмосферного CO2 и других эффектов, вызванных выбросами ископаемого топлива. Например, повышенный уровень CO2 в атмосфере приводит к усилению роста растений и большему поглощению углерода — явление, которое не является результатом активного управления лесами. Одна из последних оценок заключается в том, что около 44% дополнительного углерода, поглощенного в наземной экосистеме с 2000-х годов, обусловлено эффектом удобрения углеродом, который, в свою очередь, в основном обусловлен выбросами ископаемого топлива. Значительная часть этого будет учитываться в рамках государственных систем учета для отчетности о том, что называется «Землепользование, изменение землепользования и лесное хозяйство».

Ярким примером является Австралия (и Россия – ИБ), которая в последние годы постоянно пересматривала как свои исторические, так и прогнозируемые выбросы в секторе землепользования и, в частности, секвестрацию углерода, в той степени, что теперь она может утверждать, что почти достигла своей цели на 2030 год, при этом практически не предпринимая никаких новых действий по сокращению выбросов ископаемого топлива.

В случае Бразилии ее NDC 2035 года рассчитывается в терминах чистых выбросов и не различает вклад ее земельного сектора и сектора ископаемого топлива, что делает невозможным выяснить, что, если вообще что-то, будет сделано. В этом году Бразилия будет принимать COP30, но учет LULUCF в ее NDC до 2035 года в лучшем случае непрозрачен, в то время как выбросы ее энергетического сектора продолжают расти. Climate Action Tracker всегда исключал LULUCF из своих страновых анализов по всем причинам, указанным выше, подробно изложенным здесь, и бразильский NDC 2035 является прекрасным примером обоснования этого решения.

Леса: поглотитель или источник углерода? Аналогичные проблемы существуют и со странами, которые охватывают северные бореальные леса. В этом отчете о вкладе этих лесов в предел потепления в 1,5˚C Парижского соглашения мы обнаружили, что глобальные модели оценки выбросов углерода и секвестрации лесами существенно отличаются от выбросов земельного сектора, о которых сообщают правительства. Национальные кадастры правительств показывают земельный сектор как глобальный поглотитель, но глобальные модели показывают его как источник выбросов. Разница между ними заметна: примерно эквивалентна всем выбросам США в 2023 году.
В нашем отчете мы изложили четкий список рекомендаций, начиная с призыва к правительствам в первую очередь сосредоточиться на декарбонизации своей экономики, а также к ним — и корпорациям — установить отдельные цели для поглотителей землепользования, чтобы прозрачно сообщать, в какой степени они намерены полагаться на поглотители для достижения своих климатических целей — также известных как определяемые на национальном уровне вклады (NDC).

Вместо того чтобы развертывать то, что все больше напоминает креативные бухгалтерские трюки, правительства должны заняться работой по приоритетизации сокращения выбросов ископаемого топлива. Наряду с четким учетом LULUCF, правительствам также необходимо взять на себя обязательство положить конец вырубке лесов к 2030 году и указать, как и когда они планируют сократить свои выбросы до чистого нуля, включая их запланированное использование торговли углеродом, чтобы помочь им достичь этого.

Без повышения прозрачности и подхода к сокращению выбросов, ориентированного на ископаемое топливо, земельный сектор может привести к увеличению общих выбросов. Однако при согласованных действиях по прекращению вырубки лесов и восстановлению поглотителей углерода земля может сыграть важную роль в достижении нулевого уровня выбросов и сохранении предельного уровня потепления в 1,5˚C, установленного Парижским соглашением.