Сегодня день рождения у одного из лучших людей, которых я знаю. С днем рождения, Юрий Юлианович, Юра музыкант! Будьте всегда, пожалуйста, рядом с вами тепло и есть надежда!

Меж тем общественность в интернетах буквально в кровищу хлещется, выясняя, чей же донос на издательства "Индивидуум" и "Попкорн" сработал, и кто в этом деле был первым храбрым застрельщиком, а кто задним числом пытается примазаться к чужому успеху. Список претендентов на эти лавры растет с каждым часом.

Я, конечно, человек весьма старомодный, но мне всегда казалось, что этикет требует от доносчика радоваться тихо. Публично же демонстрировать сообразную ситуации сдержанность, произнося что-то вроде "наверху не дураки сидят - разберутся по справедливости".

Неоднократно слышала, что из культуры стыда мы перешли в культуру достоинства, и это, дескать, большой прогресс. Честно сказать, мне иногда кажется, что культура стыда-то получше была - она по крайней мере предполагала, что людям бывает стыдно.

Сегодня родной Минюст пробудился от каникулярной спячки и, помимо прочих хороших людей и организаций, внёс в список иноагентов мою дорогую подругу и коллегу, автора телеграм-канала "Православие и зомби" Ксению Лученко. В сущности, в одни руки Ксения делает лучшее в русскоязычном интернете медиа о церкви и религии. А ещё, как и всем иноагентам, сейчас ей будет даже сложнее, чем раньше (хотя и раньше было не то, чтобы легко). Если вы живете в России, то помогать финансово, наверное, не стоит - это опасно. Но если вы за границей, то вот тут описано как можно поддержать Ксению Лученко и её прекрасный проект. Ну, и на канал подписывайтесь, не забывайте.

Ни одну книгу в этом году я не жду так, как "Свечи апокалипсиса" Татьяны Замировской. Гомерически смешные, по-довлатовски точные и трогательные рассказы о работе беларуской эмигрантки в магазине бессмысленно дорогих свечей на Манхэттене теперь еще и буквально зудят под кожей мучительным и немного стыдным узнаванием - о, этот ни с чем не сравнимый опыт адаптации... Через год после начала ковида, за год до начала войны я была в абсолютно пустынном, слегка постапокалиптическом Нью-Йорке. Зашла тогда к Татьяне в тот свечной магазин (теперь его уж нет ни на карте, ни вообще в подлунном мире), и подаренная автором свеча вот уже четыре года озаряет мой путь (свечи не зря такие дорогие, горят они примерно вечность). В общем, совсем уже скоро, через месяц где-то во всех не закрытых еще книжных нашей необъятной родины.

Прекрасная в своем безумии инициатива - одновременно и декларативно громкая, и относительно безвредная. Не знаю, как там обстоят дела с "Сексом в большом городе" и "Игрой престолов", а вот про "Гарри Поттера" на всякий случай напомню: права на легальное распространение цикла о мальчике-волшебнике в России истекли и не были продлены правообладателями (потому что мы себя плохо вели и не заслужили - в отличие от). То, что продается в магазинах сейчас, это остатки, которых довольно много, но они кончаются - и закончатся. Электронные и аудиокниги уже давно купить нельзя. Так что запретить то, что уже и так фактически недоступно - мощный, конечно, пиар-ход. Дешево, как говорится, и сердито. Я бы предложила к этой кампании слоган "Не больно-то и хотелось!" или более скрепный вариант: «Ну, что‌ ж! / На взгляд-то он хорош, / Да зелен — ягодки нет зрелой: / Тотчас оскомину набьешь».

Но если у вас дома нет "Гарри Поттера" в бумаге на русском и если вы хотите им обладать, то лучше бы докупить, да.

А вот и мы с Екатериной Михайловной вновь в качестве знаменитых радионянь обсуждаем "Крошку Цахеса" Гофмана в новом выпуске "Закладки". Я, как мне кажется, на сей раз в роли наивного и порывистого студента Бальтазара, Екатерина Михайловна - в роли премудрой и неосмотрительно благонамеренной феи Розабельверде. Пока ранний доступ к выпуску за донаты - и благодарность наша вам за поддержку не знает границ.

Прощание с иллюзиями, или о "Золотом мальчике" Екатерины Манойло.

Я редко пишу отрицательные рецензии, поэтому и в этот раз никого громить развернуто и в деталях мне бы не хотелось. Но все же совсем пройти мимо нового романа Екатерины Манойло мне представляется неправильным. И дело не в том, что издательство всерьез вложилось в его продвижение - для критика последнее дело всерьез на такого рода сигналы и стимулы реагировать. А в том, что первый роман Екатерины - "Отец смотрит на запад" - был если не хорошим, то во всяком случае многообещающим. В нем было очень много "сырости" и недоделок, но при этом было и что-то очень живое, настоящее. Не выдающийся роман - еще нет, но определенно писатель с серьезным потенциалом.

Второй роман Манойло "Ветер уносит мертвые листья" показался мне откровенно слабым, но окей - со вторыми романами это случается чуть реже, чем всегда. Ну, и вот, наконец, третий, собственно "Золотой мальчик", окончательно все расставил по своим местам: сырость победила жизнь, победа сырости засчитана за неявкой противника. Четвертый роман Екатерины Манойло, если она его напишет, я читать не буду.

Первая половина "Золотого мальчика" при этом не хороша (стать хорошей ей мешают мелкие, но раздражающие неточности вроде белых кроссовок на ногах московской девушки, приехавшей на Колыму в 1986 году), но приемлема. Тревожные звоночки для меня зазвучали, когда я вдруг сообразила, что прочла уже 2/3 романа (о, эти вечные наши 256 страниц крупным шрифтом с широкими полями), а никакого даже самого слабого признака того, что сюжетные линии начнут куда-то сходится, не наметилось. Более того, какие-то новые ответвления и сюжетные повороты, какие-то новые герои продолжали врываться в повествование едва ли не до последней страницы, а старые исчезали и за полной ненадобностью забывались.

А потом вдруг книжка просто взяла и кончилась, оставив по себе впечатление вороха пестрых лоскутов - не слишком, впрочем, объемного, которые даже скреплять никто особо не пытался. История ничем не закончилась - да и не началась, в общем, тоже, и единственное, что может утешить читателя, так и не узнавшего, что же случилось с героями, это то, что он едва ли имел шанс к этим героям привязаться. Короче, ветер продолжает уносить мертвые листья, и в "Золотом мальчике" они и правда мертвее мертвого.

Возможно, конечно, во мне говорят общие подавленность и уныние от индустриальных книжных новостей. Возможно, я просто больше не могу читать книги на 256 страниц. Вполне вероятно, меня сильнее, чем прежде, раздражают книги и без истории, и без месседжа или какой-никакой мысли. Все эти предположения не выглядят совсем уж абсурдными, и я сама это отлично понимаю. Возможно, вы найдете, за что "Золотого мальчика" Екатерины Манойло можно полюбить. Возможно, вы в целом добрее, веселее и оптимистичней меня.

Ну, в общем, я с этой миссией не справилась.

Новости, которые по нынешним временам могут считаться хорошими. У "Подписных" не закрытие на три месяца, а штраф. И не максимальный миллион, а всего лишь гуманные 800 000. А ведь могли бы и бритвочкой по глазам, в самом-то деле.

Сегодня я сдавала греческий на В1, но результаты будут еще через два месяца только, поэтому рассказать я вам пока хотела не об этом. А о том, как различается, с позволения сказать, менталитет у носителей русского и греческого языков.

Я учу греческий с совершенно замечательной учительницей - энергичной, остроумной, образованной киприоткой. Вы не поверите, она даже читала на греческом Пелевина и нашла его интересным, что с иностранцами случается исчезающе редко. В общем, абсолютно как родная, ничего объяснять не надо, каждый урок - радость.

И вот в нашем учебнике на этот самый уровень В1 есть такой тип упражнений - приводятся предложения, и требуется определить, можно ли так сказать по-гречески. То есть ошибки, если встречаются, то касаются не грамматики, а словоупотребления и общей логики языка.

Ну, и позавчера нам встретилась фраза следующего содержания: "Потеплело, температура достигла 7 градусов". Все, говорю, тут правильно, так сказать можно. Нет, отвечает мне моя Андри терпеливо, давай, подумай еще. Я и так подумала, и эдак, все варианты перебрала - не вижу ошибки. Андри начинает закипать (обычно я так уж не туплю): "А тебя, - спрашивает, - не смущает слово "потеплело" в этой фразе? Вот 7 градусов - и потеплело, нормально сочетается, как по-твоему?". Я продолжаю тупить - ну, говорю, было, допустим, 0, а потом потеплело и стало 7. Андри уже прямо ерзает от негодования: "Галина, ПОТЕПЛЕЛО! Подсказываю - ПОТЕПЛЕЛО!".

В общем, после 10 минут пререканий, рисования на бумажке графиков изменения температуры и сверки с ключом от упражнений мы выяснили, что по мнению создателей учебника, равно как и по глубокому убеждению Андри, словам "потеплело" и "7 градусов" не место в одной фразе. Потому что, ну, худо-бедно можно сказать "температура повысилась" (хотя это все равно будет издевательство, конечно). Но "потеплело" в таком контексте употребить никак невозможно, потому что где "тепло", а где 7 градусов. 7 градусов - это ХОЛОДНО.

Пожалуй, впервые с переезда на Кипр так остро ощутила свою иностранность и чужеродность. Когда бы знали дети юга. Никогда мне не стать своей в стране, где 7 градусов и "потеплело" вещи несовместные.

Весь прошлый месяц мы в "Страдариуме" прожили под знаком Джона Фаулза и его "Женщины французского лейтенанта". В процессе коллективных бдений и обсуждений выяснила много неожиданного, в частности, про собственное отношение к героям, сюжетам и к автору в целом.

Так, например, оказалось, что по прошествии лет первая, мещанская, наиболее викторианская концовка (это та, где Чарльз остается с Эрнестиной и живет с ней, как сказала одна из участниц нашего семинара, "долго и несчастливо", а таинственная Сара уходит в закат) нравится мне сегодня больше других - и уж точно больше третьей концовки, где совместное счастье героев невозможно, зато возможны вольность и покой. А ведь когда-то именно этот вариант казался мне мало того, что подлинным, так еще и наиболее счастливым.

Ну ладно бы еще просто концовка - я обнаружила, что "пошлая" Эрнестина, эта капризная балованная девочка из богатой семьи, состоящая из конформизма, запретов и социально обусловленного ханжества, мне нравится куда больше блистательной свободной Сары. Именно Эрнестину я вижу главной жертвой обстоятельств, именно ее мне жальче, чем остальных героев.

Если же отвлечься от конкретного текста и посмотреть на три самых известных романа Фаулза - "Коллекционер", "Волхв" и "Женщина французского лейтенанта" - вместе , то окажется, что концептуально они собираются в некоторую трилогию. И объединяет эти романы идея, которую с некоторой натяжкой можно описать как "божественный произвол".

Если вы помните, то в "Коллекционере" Фредерик Клегг, главный герой и некоторым образом маньяк, держит в заточении свою обожаемую принцессу Миранду, примеряя на себя роль бога, вершащего судьбу прекрасной пленницы. Впрочем, Клегг нигде в таких терминах не рассуждает - он вообще существо довольно бессмысленное, подобная мысль для него сложна. В "Волхве" тот же прием обнажается и вербализуется: герои-интеллектуалы, жертвой которых становится протагонист, сами называют свои забавы "игрой в бога". Они гоняют Николаса Эрфе по выстроенному ими затейливому лабиринту, с любопытством наблюдая за реакциями подопытного.

Ну, и наконец, в "Женщине французского лейтенанта" в бога берется играть уже сам автор - вернее, его романная проекция. Автор буквально врывается в повествование, чтобы глядя в глаза своему персонажу, решить, какую же судьбу ему определить - получше, похуже или совсем уж дрянь. Как писал по сходному поводу другой поэт, "бедро или крылышка кусок, // Что насадить на кончик вилки? // Все, решено, сюда вот, в бок, // Я попаду в конце посылки!".

Неслучайно в своем эссе, предпосланном собственно роману, Фаулз пишет, что самое интересное для автора - это когда герои начинают делать что-то, автором не предусмотренное. И если оставить в стороне этот чисто писательский совет, как будто просочившийся в текст 1967 года с современных курсов литературного мастерства, и посмотреть на него именно в контексте того, что я чуть выше определила как "божественный произвол", то да, все понятно - коты любят играть с живыми мышками. Богу не интересны люди, не обладающие свободой воли.

Иными словами, если смотреть на "Коллекционера", "Волхва" и "Женщину" как на триптих, то в нем отчетливо прослеживается и эволюция темы: "бог = человек, но без рефлексии", "бог = группа лиц по предварительному сговору, хорошо отдающая себе отчет в своих действиях", и, наконец, "бог = автор". По мере движения от первого романа к третьему возрастает и уровень могущества бога и, соответственно, масштаб доступного этому богу произвола: от довольно скромного в "Коллекционере" до практически абсолютного в "Женщине французского лейтенанта" (странным образом этот бог-автор не вполне властен над Сарой, но это тема для отдельного разговора).

О связи между писательским ремеслом и пантократорскими амбициями написано и сказано много, но вот, как говорится, еще один элемент в копилку знаний. Прямо жалко прощаться с Фаулзом, еще бы его почитала и разобрала в коллективе. Но впереди нас ждет месяц со "Светилами" Элеанор Каттон, а меня - не дочитанная "История Новой Зеландии" Майкла Кинга.

Если помните, я в какой-то момент постановила, что не буду больше читать автофикшн, потому что ну не могу уже, все, хватит. Хочу историю, героев, мысль - что угодно, но чтобы не про себя любимого.

Однако некоторая непоследовательность в читательских практиках - неотъемлемая черта любого много читающего человека, поэтому вчера вечером я внезапно обнаружила себя буквально с фонариком под одеялом с телефона и без очков дочитывающей "Тропы песен" Брюса Чатвина. А ведь именно Брюса Чатвина (наряду с Джоан Дидион и еще некоторыми другими авторами 60-70-80х годов) числят в родоначальниках того самого автофикшна, который я поклялась более не читать.

В целом, конечно, ничего удивительного - у меня исключительно низкая резистентность к прозе Чатвина, как ее ни назови. Примерно раз в полгода у меня начинается острый, почти болезненный приступ стремления в Патагонию. Не потому, чтобы я в ней когда-нибудь бывала и мне понравилось, а потому, что лет 25 назад я прочла "В Патагонии" Брюса Чатвина и, честно сказать, до сих пор пребываю под впечатлением. После "Троп песен" я, вероятно, буду испытывать такую же ломку из-за никогда не виденной мною Австралии, которой эта книга посвящена.

Впрочем, посвящена она не всей Австралии, или, вернее, не Австралии Сиднейской оперы и кенгуру. Австралия Чатвина - это Австралия аборигенов, о которых автор пишет без снисходительного сочувствия белого человека, но и без почтительного придыхания в духе нью-эйдж. Его "Тропы песен" - это не антропология (к ней Чатвин относится скорее иронически) и не травелог в чистом виде. Скорее правильно будет говорить об этой книге как о неком исследовании - любительском, откровенно необязательном, ни в малой мере не претендующем на объективность, но в то же время производящем впечатление идеальной, балетной просто-таки выверенности.

Вся Австралия, если верить Чатвину и его проводнику по этому континенту, русскому австралийцу по имени Аркадий, опутана священными тропами, по которым в прежние времена ходили Сновидения. Сновидения - это своего рода тотемы или, проще говоря, платоновские эйдосы, по образу и подобию которых созданы были все живые существа. У каждого племени - свой тотем-эйдос и, соответственно, свои тропы. Но чтобы по ним беспрепятственно передвигаться, тропы следует пропевать - без песни они мертвы.

И вот, собственно, о полуслепом блуждании по тропам, проложенным некогда Сновидениями, а также о встречах, которые с ним на этих тропах происходят, Чатвин и пишет. О кустах и колючках, о людях всех цветов, культур и рас, о традициях и об их вымирании, о живописи аборигенов, о придорожных барах и железных дорогах. О том, как мир сотворяется ногами идущего и о том, как звук превращается в пространство - и наоборот.

Сам Брюс Чатвин называл свое письмо "номадическим", и, пожалуй, это хороший термин, потому что он вводит сразу и метод - "что вижу, то пою", и субъекта - того, кто поет и видит. А это значит, что, помимо скитания, в тексте Чатвина присутствует и скиталец - он сам. Иными словами, его книга - очень, очень персональная, принципиально не отчуждаемая и не отделимая от его личности.

То есть, как будто бы, автофикшн как автофикшн. Но есть, как говорится, нюанс. В книге Чатвина автор - точка входа в мир, глаза, которыми мы на него смотрим, сердце, которым чувствуем. В отличие от того автофикшна, которому я больше не чтец: там сам автор весь мир и есть, целостный и абсолютно самодостаточный. Микрокосм как макрокосм, и не просите о большем.

Ну, в общем, теперь я точно знаю, что я не хочу читать не вообще автофикшн, а специфический русский автофикшн, проходящий под девизом "а сейчас я вам расскажу, как меня в детстве не любила мама / как я болела / как меня травили в школе / как я росла в депрессивном регионе / как у меня была депрессия" и т. д. Ничего не имею против - просто это, пожалуйста, без меня.

Но если вдруг вы встретите написанный на русском автофикшн вроде чатвиновского, то дайте мне знать, пожалуйста, как можно скорее.

Меж тем, последняя гастроль выдающегося социального антрополога Александры Архиповой на платформе "Страдариум" уже в разгаре, но вы еще можете присоединиться! Почему последняя? Потому что Минюст считает Сашу иноагентом, а с сентября родное государство запрещает иноагентам любую публичную деятельность на русском языке - в том числе в интернете. Поэтому спешите видеть - ритуалы, магические практики, поверья, день Колумба, "Бессмертный полк", посидеть на дорожку и прочая, и прочая. Самыми лучшими моими историями в жизни я обязана Саше - слушайте ее скорее, пока это легально.

Сегодня меня что-то много, но нельзя же утаить от любезного читателя факт выхода нового выпуска литературно-утешительной передачи "Закладка". На этот раз - про Эрнста Теодора и даже отчасти Амадея Гофмана.

Извелась, вспоминая, что же мне напоминает название единственного романа Рэндалла Гаррета о лорде Дарси "Слишком много магов". И вот, наконец, вспомнила - "Слишком много поваров" Рекса Стаута, конечно же! И заход похож - у Гаррета убийство происходит на съезде магов, а у Стаута - на конференции кулинаров. Прямо отпустило и полегчало разом, сижу выдыхаю. Не знаю, зачем вам эта информация, но зачем-то же я с этим мучалась два дня - вдруг вы тоже мучаетесь, а тут я.

Абсолютно великий Муратов. Абсолютно душераздирающий мартиролог.

Очень милый каст на нового "Гарри Поттера", но все же не могу понять, почему на роль Рона опять выбрали круглолицего крепыша. Рон у Роулинг описан как тощий, долговязый, нервный и носатый - совершенно другой типаж. Надеюсь, хотя бы в сериале Рону не будет отведена роль комического дурачка, единственная функция которого - собственной туповатостью оттенять блистательные достоинства протагониста.

Если кому-то показалось, что плохие новости для книгоиздателей в России кончились, то это вам только показалось. Количество книг, которые теперь придется закатывать в пленку и маркировать "18+", еще увеличилось буквально одним легким росчерком чиновного пера. Обратите внимание, пожалуйста - сам список новой запрещенки вы найдете на скрине в комментариях к посту творческого юриста Наташи Левених.

Моральные стандарты нового российского общества неуклонно растут, а с ними растет и список слов, считающихся бранными. Помните, одно время была мода на "аскезы" - типа, не курить, не пить, не ругаться матом, очищаться душой и телом? Супруга писателя Цыпкина очень этим делом увлекалась. В общем, теперь всей стране влепили такую аскезу принудительно.

А я еще, наивный цветок, негодовала, когда мне слово "проститутка" в тексте заменяли на "секс-работница". Ш-word не желаете ли?

Дивный, дивный новый мир. Век бы тебя не видать.

UPD Читатели резонно замечают, что никто же это не будет всерьез отслеживать и отлавливать каждую "ж*пу" в уже изданных книгах. Не будет - это правда. Но принятое решение создает возможности для новых штрафов и репрессий, и рано или поздно эти возможности будут использованы. Следовательно, издатели будут по возможности стараться себя обезопасить, увеличивая тем самым расходы на производство книг - а значит, и их розничную стоимость для нас. Уж не говоря о том, что книги 18+ хуже продаются и с ними сложнее работать.

Интереснейшая статья Мичико Какутани, в прошлом обозревательницы The New York Times и the литературного критика всего цивилизованного мира, о том, как неистовая любовь к "Властелину колец" приводит людей вроде Илона Маска, Джеффа Безоса и Питера Тиля к весьма сомнительным и парадоксальным выводам.

В очередной раз убеждаюсь, что если кто-то читает и любит те же книжки, что и ты, он просто читает и любит те же книжки - этот факт ничего нам не говорит о его морально-нравственном, так сказать, облике и вообще о нем как о человеке. Мало ли что он там вычитывает - от создателей "родился орком - защищай Мордор", так сказать.

"Конечно же, литературная классика допускает миллиарды интерпретаций, и сегодня мы живем во времена, когда точка зрения читателя ценится неизмеримо выше авторских намерений. Но в то же время поразительно, насколько радикально многие взгляды на классические произведения фэнтези и научной фантастики противоречат всему тому, что мы знаем о взглядах их создателей.

Вот, например решение Марка Цукерберга произвести ребрендинг Facebook в Meta* — это отсылка к так называемому "метаверсу" ("метавселенной"), термину, введенному Нилом Стивенсоном в его романе 1992 года "Лавина". В "Лавине" Стивенсон пишет о мрачном антиутопическом будущем, в котором корпорации заменили правительственные институты, а по миру распространяется опасный вирус"

*что-то на экстремистском

Добрый друг и проницательный читатель из Латвии в процессе чтения "Лорда Дарси" обнаружил в романе "Слишком много магов" еще одну параллель с книгами Рекса Статута. Один из помощников главного героя носит у Рэндалла Гаррета звучную фамилию Бонтриомф - и это, конечно, тот же Арчи Гудвин, вид с французского берега.