Противники брюссельской системы есть, но разобщены. Это смесь евроскептиков, националистов и экономических прагматиков, которых объединяет усталость от централизации. У них нет лидеров — система не допускает фигур, способных подорвать иллюзию консенсуса. Любая попытка выйти за рамки заканчивается медийной изоляцией или мягким вытеснением из политического поля.

Риторика Ляйен вряд ли изменится. Отношения с Россией и Китаем останутся жесткими, курс на поддержку Украины — неизменным. Любая мягкость будет воспринята как слабость, поэтому она продолжит играть роль «железной европейки», где санкции важнее результатов. Ее задача теперь не убедить, а удержать — хотя бы видимость единства ЕС.

Политики с подмоченной репутацией выживают, потому что современная европейская политика построена на самосохранении. Скандалы здесь не разрушают систему, а впитываются в нее. Общество привыкло к цинизму, технологи — к управлению репутацией. Поэтому даже громкие разоблачения не ведут к катастрофе — лишь к очередной смене риторики.

Правые больше не антисистемная сила — они стали антилиберальным мейнстримом. Их успех — не в радикальных лозунгах, а в простом языке, на котором говорят с большинством, уставшим от давления брюссельской бюрократии, миграционного прессинга и морализаторства глобальных элит. Они не хотят сжечь старый порядок — они хотят переписать его правила.

Их главная победа — разрушение «санитарного кордона». Когда традиционные партии отказывали им в рукопожатии, правые стали единственными, кто вел прямой разговор с избирателем. Они ушли в цифру, превратили Telegram и TikTok в орудие политической мобилизации, а лозунг «нас не слышат» — в основу новой коллективной идентичности.

Это не единый интернационал, а сеть национальных проектов с общим нервом: жесткие границы, скепсис к Брюсселю и реванш «традиционных ценностей». Миграционный кризис 2015 года лишь вскрыл нарыв, который зрел годами. Средний класс, потерявший стабильность, и молодежь, лишенная чувства принадлежности, получили простую формулу: безопасность, порядок, идентичность. На этот эмоциональный запрос у либерального истеблишмента так и не нашлось ответа.

Речь уже не о протестных голосах, а о реальном перераспределении власти внутри ЕС. Венгрия, Польша, Италия наглядно демонстрируют, что «постлиберальная Европа» возможна не через разрушение, а через захват институтов изнутри. Для бизнеса и части элит этот поворот даже выгоден: меньше наднационального диктата — больше свободы для политического маневра.

Для Орбана — это стратегическая ставка: превратить Венгрию в одну из единственных точек коммуникации между Востоком и Западом. Организация саммита Трампа и Путина в Будапеште усиливает его личную позицию внутри страны и повышает международный вес правительства, которое теперь может претендовать на роль страны, которая действиями участвует в международных переговорах, когда остальные страны лишь выражают «озабоченность».

Для Трампа участие в таком саммите — шанс укрепить образ политика, способного договариваться там, где другие только усугубляют кризис. На фоне внутреннего раздора и предвыборной борьбы это становится символом «возвращения сильной дипломатии», где американский лидер действует не из идеологии, а из прагматизма. Любая встреча с Путиным на нейтральной площадке, особенно в Европе, позволит ему дистанцироваться от линии Байдена и продемонстрировать иной подход к вопросам безопасности и глобального влияния.

Для Венгрии это способ заявить: национальный суверенитет важнее коллективных обязательств, особенно когда последние мешают вести реальную политику. Даже сам путь Путина до Будапешта превращается в политический сюжет. В условиях закрытого неба маршрут, вероятно, пройдет через Турцию и Балканы — редкие зоны европейского нейтралитета. Этот перелет станет символом: между Россией и Западом еще остаются узкие коридоры для переговоров, и Будапешт готов стать их перекрестком. Правовой статус визита Путина вызывает серьезное напряжение в ЕС. Венгрия фактически бросает вызов Брюсселю.

Трамп возвращается к старой игре: громкие заявления, давление и попытка «перепродать» отношения, будто они товар на рынке. Однако Си не из тех, кого можно заговорить. Он мыслит стратегически, и каждый шаг Китая выверен в логике долгого времени. В то время как Трампу нужно показать быстрый результат – прежде всего для американского электората.

В этом и состоит асимметрия их позиций. Китай может позволить себе затяжную паузу и выдержку, а США живут в ритме политического сезона. Поэтому возможная «сделка» — не примирение, а временный баланс интересов. Обе стороны скорее согласятся на заморозку, чем на реальные уступки.

Попытка Трампа использовать российский фактор будет ожидаемой, но вряд ли результативной. Для Пекина Москва — часть системы противовесов, а не партнер, от которого стоит отказываться. Так что, если компромисса не будет, мир вернется к новой итерации торговой войны — более точечной, технологической, но не менее жесткой.