в первом же эпизоде саксешн мы наблюдали за тем, как рушится институт. олицетворением этого процесса был логан рой. может быть, он и не умер в начале сериала, но один из главных вопросов о том, какую форму принимает эта смерть, был обозначен уже тогда. модернизируется ли учреждение в ответ на изменение медиаландшафта? или же оно рухнет под тяжестью собственного декаданса и высокомерия? сериал всегда был посвящён процессу краха. и этот привкус смертности — главная тональная особенность сериала. выхолощенная эстетика богатства пыталась вызывать давление и замкнутость, подчеркивая, что персонажи метафорически загоняют себя в многофункциональные гробы. погружение в саксешн — это намеренно извилистый лабиринт без выхода, что было привычным и для других представителей престижного телевидения. безусловно, саксешн — это не сопрано и не безумцы. хотя сериал и стал очередным примером феномена, когда зрители воспринимают антигероев как героев, в данном случае не было никакой предыстории персонажей, чтобы смягчить или контекстуализировать их аморальность. тем не менее, при всей безнадёжности и отчаянии, напряжение в сериале строится на почти слепом гуманизме. да, мы наблюдаем за умиранием институтов и системы. да, мы видим смерть тех, кто эти институты создавал, и понимаем, как невозможно выбраться из-под их тени. да, мы осознаём, что соответствовать их амбициям невозможно, ведь эти амбиции принадлежат умирающему миру. и да, человеку невероятно сложно измениться в лучшую сторону, пока он пытается вписаться в этот мир. но разве не вдохновляет то, что в этом выжженном корпоративностью пространстве порой мелькают моменты подлинной близости и привязанности? несмотря на детерминированность судьбы персонажей, у каждого из них всегда был шанс на иную жизнь. то, что они раз за разом отвергали эти возможности, всё глубже увязая в умирающей системе, скорее является жестоким отражением нашей реальности. но само существование множества маленьких надежд в абсолютно безнадёжном месте — это то, за что я буду бесконечно сильно любить саксешн, и, может быть, именно поэтому я всё ещё пишу о нём.