Они говорят, что готовы воевать десятилетиями. Но кто будет воевать за них?
На переговорах в Стамбуле представитель российской стороны Мединский заявил, что Россия готова вести войну не год и не два, а хоть двадцать один — как когда-то со Швецией. Звучит, как будто речь идёт о государственной стойкости, о принципах, о стратегической уверенности. Но если убрать громкие формулировки, остаётся один сухой вопрос: кто именно собирается воевать столько лет?
Не Москва. Не те, кто принимает решения. Не те, кто делит бюджет и живёт на тендерах. На войну стабильно отправляют тех, чьё мнение никогда не учитывалось. Бурятов, дагестанцев, чеченцев, тувинцев, башкир, якутов, мордву, калмыков, ингушей.
Тех, кто не имеет доступа к реальной власти. Тех, чьи языки уничтожаются в школах. Тех, кто на федеральных каналах появляется только как “этническая массовка” или объект насмешки. Тех, чьи сёла и районы десятилетиями оставались без дорог, без врачей, без нормального будущего. Теперь им предлагают автомат, зарплату, и героическое молчание в обмен на жизнь.
Во власти это понимают. Если кто-то из их круга и гибнет — это скорее исключение, и чаще всего где-нибудь в глубоком тылу, по собственной инициативе, чтобы “отметиться” в деле. Но сознательно туда никто из них не идёт. Они умеют сохранять себя. Воевать за государство должны другие.
Особенно активно призывают исламскую молодёжь. Делают ставку на её горячую кровь, внушают чувство долга, через предателей имамов, их заманивают через религию, через ложную честь, через обещания, подталкивая к участию в чужой войне — войне, которая не имеет ничего общего с защитой Ислама, с достоинством или справедливостью. Сегодня мусульманин для этой системы — удобная фигура: и сильный, и дисциплинированный, и готовый к лишениям, а его смерть — лишь статистика.
Война стала способом избавиться от тех, кого не смогли ассимилировать. Год за годом исчезают языки, умирают сёла, стираются родовые связи. Это не просто военные действия — это зачистка под видом мобилизации. Прямая, без шума, управляемая.
Кремль может заявлять о готовности воевать сколько угодно. Он будет бросать вперёд всех подряд, и пока одни рисуют линии на картах, другие ложатся в землю.
Суть этой войны не какой - то “особый путь”. А утилизация населения, Россия не просто использует народы — она их тратит.
И чем дольше это продолжается, тем очевиднее, что молчание — тоже участие.
Они говорят, что готовы воевать десятилетиями. Но кто будет воевать за них?
На переговорах в Стамбуле представитель российской стороны Мединский заявил, что Россия готова вести войну не год и не два, а хоть двадцать один — как когда-то со Швецией. Звучит, как будто речь идёт о государственной стойкости, о принципах, о стратегической уверенности. Но если убрать громкие формулировки, остаётся один сухой вопрос: кто именно собирается воевать столько лет?
Не Москва. Не те, кто принимает решения. Не те, кто делит бюджет и живёт на тендерах. На войну стабильно отправляют тех, чьё мнение никогда не учитывалось. Бурятов, дагестанцев, чеченцев, тувинцев, башкир, якутов, мордву, калмыков, ингушей.
Тех, кто не имеет доступа к реальной власти. Тех, чьи языки уничтожаются в школах. Тех, кто на федеральных каналах появляется только как “этническая массовка” или объект насмешки. Тех, чьи сёла и районы десятилетиями оставались без дорог, без врачей, без нормального будущего. Теперь им предлагают автомат, зарплату, и героическое молчание в обмен на жизнь.
Во власти это понимают. Если кто-то из их круга и гибнет — это скорее исключение, и чаще всего где-нибудь в глубоком тылу, по собственной инициативе, чтобы “отметиться” в деле. Но сознательно туда никто из них не идёт. Они умеют сохранять себя. Воевать за государство должны другие.
Особенно активно призывают исламскую молодёжь. Делают ставку на её горячую кровь, внушают чувство долга, через предателей имамов, их заманивают через религию, через ложную честь, через обещания, подталкивая к участию в чужой войне — войне, которая не имеет ничего общего с защитой Ислама, с достоинством или справедливостью. Сегодня мусульманин для этой системы — удобная фигура: и сильный, и дисциплинированный, и готовый к лишениям, а его смерть — лишь статистика.
Война стала способом избавиться от тех, кого не смогли ассимилировать. Год за годом исчезают языки, умирают сёла, стираются родовые связи. Это не просто военные действия — это зачистка под видом мобилизации. Прямая, без шума, управляемая.
Кремль может заявлять о готовности воевать сколько угодно. Он будет бросать вперёд всех подряд, и пока одни рисуют линии на картах, другие ложатся в землю.
Суть этой войны не какой - то “особый путь”. А утилизация населения, Россия не просто использует народы — она их тратит.
И чем дольше это продолжается, тем очевиднее, что молчание — тоже участие.
He said that since his platform does not have the capacity to check all channels, it may restrict some in Russia and Ukraine "for the duration of the conflict," but then reversed course hours later after many users complained that Telegram was an important source of information. Soloviev also promoted the channel in a post he shared on his own Telegram, which has 580,000 followers. The post recommended his viewers subscribe to "War on Fakes" in a time of fake news. Pavel Durov, Telegram's CEO, is known as "the Russian Mark Zuckerberg," for co-founding VKontakte, which is Russian for "in touch," a Facebook imitator that became the country's most popular social networking site. "There is a significant risk of insider threat or hacking of Telegram systems that could expose all of these chats to the Russian government," said Eva Galperin with the Electronic Frontier Foundation, which has called for Telegram to improve its privacy practices. DFR Lab sent the image through Microsoft Azure's Face Verification program and found that it was "highly unlikely" that the person in the second photo was the same as the first woman. The fact-checker Logically AI also found the claim to be false. The woman, Olena Kurilo, was also captured in a video after the airstrike and shown to have the injuries.
from us
