Ну вот и до меня дошла очередь попасть в элитный закрытый клуб: ЕС внес меня в персональные санкционные списки. Что ж, имею честь стоять в них рядом с подругой Юлией Барановской.
Радуюсь ли я этому? Да не особо. Я — человек европейской культуры, как и почти все русские. Я люблю скалы Капри, улицы Парижа, цвета Испании, и даже селёдка по-баварски с пивом не отталкивает меня. Но я понимаю, что оказаться в списках ЕС сейчас — это признание заслуг перед Родиной. И пофиг, что обоснование писали фейкомёты и вымогатели, торговавшие исключением из этих списков.
Но без галереи Уффици или квартала Маре русский человек может прожить с чистой совестью.
Страшнее, когда наоборот: ты добровольно выбираешь сторону врага, навсегда покидаешь свой дом и каждое утро вынужден просыпаться с мыслью о том, что на Родину тебе больше никогда не вернуться. Весь этот отряд трёхкопеечных стукачей, использованный предыдущей администрацией Белого дома и выброшенный новой на мороз, так и продолжит растворяться на чужбине на атомы, грызть друг друга до смерти за крошки с барского стола и трястись от страха в ожидании ледоруба.
Ну вот и до меня дошла очередь попасть в элитный закрытый клуб: ЕС внес меня в персональные санкционные списки. Что ж, имею честь стоять в них рядом с подругой Юлией Барановской.
Радуюсь ли я этому? Да не особо. Я — человек европейской культуры, как и почти все русские. Я люблю скалы Капри, улицы Парижа, цвета Испании, и даже селёдка по-баварски с пивом не отталкивает меня. Но я понимаю, что оказаться в списках ЕС сейчас — это признание заслуг перед Родиной. И пофиг, что обоснование писали фейкомёты и вымогатели, торговавшие исключением из этих списков.
Но без галереи Уффици или квартала Маре русский человек может прожить с чистой совестью.
Страшнее, когда наоборот: ты добровольно выбираешь сторону врага, навсегда покидаешь свой дом и каждое утро вынужден просыпаться с мыслью о том, что на Родину тебе больше никогда не вернуться. Весь этот отряд трёхкопеечных стукачей, использованный предыдущей администрацией Белого дома и выброшенный новой на мороз, так и продолжит растворяться на чужбине на атомы, грызть друг друга до смерти за крошки с барского стола и трястись от страха в ожидании ледоруба.
On Telegram’s website, it says that Pavel Durov “supports Telegram financially and ideologically while Nikolai (Duvov)’s input is technological.” Currently, the Telegram team is based in Dubai, having moved around from Berlin, London and Singapore after departing Russia. Meanwhile, the company which owns Telegram is registered in the British Virgin Islands. In 2014, Pavel Durov fled the country after allies of the Kremlin took control of the social networking site most know just as VK. Russia's intelligence agency had asked Durov to turn over the data of anti-Kremlin protesters. Durov refused to do so. Oh no. There’s a certain degree of myth-making around what exactly went on, so take everything that follows lightly. Telegram was originally launched as a side project by the Durov brothers, with Nikolai handling the coding and Pavel as CEO, while both were at VK. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.” On February 27th, Durov posted that Channels were becoming a source of unverified information and that the company lacks the ability to check on their veracity. He urged users to be mistrustful of the things shared on Channels, and initially threatened to block the feature in the countries involved for the length of the war, saying that he didn’t want Telegram to be used to aggravate conflict or incite ethnic hatred. He did, however, walk back this plan when it became clear that they had also become a vital communications tool for Ukrainian officials and citizens to help coordinate their resistance and evacuations.
from us
