Заявление о преемнике: публичный сигнал или управляемая проверка системы?
В новейшей политической истории России, пожалуй, нет более сакральной темы, чем вопрос преемственности власти. Именно поэтому недавнее заявление Владимира Путина о том, что он «постоянно думает» о преемнике, вызывает закономерный интерес.
Путин не просто обозначил саму тему, но и задал параметры будущей транзитной конструкции: это должен быть не один, а «человек, а лучше несколько», обладающий «доверием народа». Это — не просто личная рефлексия президента, это управляемый вброс в информационное поле. И он, как всё в путинской системе управления, решает сразу несколько задач: проверку лояльности элиты, зондирование реакции общества, и, возможно, подготовку к будущей институциональной трансформации.
Путин чётко обозначил критерий будущего лидера — доверие населения. Но, в реальности, этот фактор в России есть не столько результат открытой политической конкуренции, сколько результат управляемого консенсуса между Кремлём, элитами и медиа-машиной. Это доверие можно «сконструировать», и российская система это не раз доказывала. Сценарий 2008 года — с Медведевым как «преемником с ограниченной ответственностью» — сработал тогда потому, что сохранялся гарантированный механизм возврата Путина. Сегодня его нет — и это качественно меняет конфигурацию.
Поэтому нынешнее упоминание сразу о нескольких возможных преемниках может быть попыткой избежать повторения ошибки прошлого: если ты делаешь ставку на одного, то теряешь контроль, как только он садится в кресло. Несколько кандидатов — это конкуренция, это баланс, это возможность маневра. Это и внутренняя проверка: кто из них лоялен лично, а кто — только пока удобно.
Один из самых недооценённых аспектов поправок Конституции 2020 года — перераспределение полномочий между президентом, правительством и парламентом. То, что Госдума теперь утверждает министров (за исключением силового блока), может сыграть ключевую роль в случае «коллективного транзита». Путин создал систему, в которой президент — de jure глава государства, но de facto вся реальная власть аккумулирована в руках одного человека. Если следующим лидером станет «технический президент», не обладающий ни личным авторитетом, ни устойчивой партийной опорой, баланс в системе может нарушиться.
Возникает вопрос: будет ли следующим шагом дальнейшая институционализация власти в виде перехода к парламентско-президентской модели, где президент — это фасад, а реальные решения принимаются в более гибком, менее персонифицированном центре?
В экспертном и околополитическом сообществе не первый год циркулируют слухи о возможной «династической» передаче власти — мол, преемником может стать один из детей Путина. Однако, как бы привлекательной ни казалась эта идея для любителей российских «Игры престолов», она сталкивается с реалиями постсоветской политической культуры. Россия — не Северная Корея. Для такой передачи нужен культ личности, монархический консенсус и полное вымывание политической альтернативы. Сегодня этого нет. Да, детей Путина держат в тени. Да, их биографии тщательно охраняются. Но ввести одного из них в большую политику — значит нарушить хрупкий баланс интересов элит, которые не готовы аплодировать чужой родословной.
Кремль не раз показывал: преемники не растут сами по себе — их выращивают, вводят в повестку, тестируют на лояльность, прощупывают реакцию общества. Мы, возможно, входим в такую фазу. Кто из нынешнего второго эшелона элит начнёт активнее проявлять себя? Кто станет «публично патриотичным», но достаточно системным, чтобы не вызвать ревности у старых игроков? А кто, наоборот, выгорит, попытавшись сыграть в преемника слишком рано?
Это заявление не означает немедленной передачи власти. Оно означает начало нового раунда внутрисистемной игры. Пока — без внешнего шума, но с чётким сигналом: «следите за руками». Элиты должны мобилизоваться, показать, кто чего стоит. А народ — получить иллюзию выбора и сопричастности к историческому моменту.
Заявление о преемнике: публичный сигнал или управляемая проверка системы?
В новейшей политической истории России, пожалуй, нет более сакральной темы, чем вопрос преемственности власти. Именно поэтому недавнее заявление Владимира Путина о том, что он «постоянно думает» о преемнике, вызывает закономерный интерес.
Путин не просто обозначил саму тему, но и задал параметры будущей транзитной конструкции: это должен быть не один, а «человек, а лучше несколько», обладающий «доверием народа». Это — не просто личная рефлексия президента, это управляемый вброс в информационное поле. И он, как всё в путинской системе управления, решает сразу несколько задач: проверку лояльности элиты, зондирование реакции общества, и, возможно, подготовку к будущей институциональной трансформации.
Путин чётко обозначил критерий будущего лидера — доверие населения. Но, в реальности, этот фактор в России есть не столько результат открытой политической конкуренции, сколько результат управляемого консенсуса между Кремлём, элитами и медиа-машиной. Это доверие можно «сконструировать», и российская система это не раз доказывала. Сценарий 2008 года — с Медведевым как «преемником с ограниченной ответственностью» — сработал тогда потому, что сохранялся гарантированный механизм возврата Путина. Сегодня его нет — и это качественно меняет конфигурацию.
Поэтому нынешнее упоминание сразу о нескольких возможных преемниках может быть попыткой избежать повторения ошибки прошлого: если ты делаешь ставку на одного, то теряешь контроль, как только он садится в кресло. Несколько кандидатов — это конкуренция, это баланс, это возможность маневра. Это и внутренняя проверка: кто из них лоялен лично, а кто — только пока удобно.
Один из самых недооценённых аспектов поправок Конституции 2020 года — перераспределение полномочий между президентом, правительством и парламентом. То, что Госдума теперь утверждает министров (за исключением силового блока), может сыграть ключевую роль в случае «коллективного транзита». Путин создал систему, в которой президент — de jure глава государства, но de facto вся реальная власть аккумулирована в руках одного человека. Если следующим лидером станет «технический президент», не обладающий ни личным авторитетом, ни устойчивой партийной опорой, баланс в системе может нарушиться.
Возникает вопрос: будет ли следующим шагом дальнейшая институционализация власти в виде перехода к парламентско-президентской модели, где президент — это фасад, а реальные решения принимаются в более гибком, менее персонифицированном центре?
В экспертном и околополитическом сообществе не первый год циркулируют слухи о возможной «династической» передаче власти — мол, преемником может стать один из детей Путина. Однако, как бы привлекательной ни казалась эта идея для любителей российских «Игры престолов», она сталкивается с реалиями постсоветской политической культуры. Россия — не Северная Корея. Для такой передачи нужен культ личности, монархический консенсус и полное вымывание политической альтернативы. Сегодня этого нет. Да, детей Путина держат в тени. Да, их биографии тщательно охраняются. Но ввести одного из них в большую политику — значит нарушить хрупкий баланс интересов элит, которые не готовы аплодировать чужой родословной.
Кремль не раз показывал: преемники не растут сами по себе — их выращивают, вводят в повестку, тестируют на лояльность, прощупывают реакцию общества. Мы, возможно, входим в такую фазу. Кто из нынешнего второго эшелона элит начнёт активнее проявлять себя? Кто станет «публично патриотичным», но достаточно системным, чтобы не вызвать ревности у старых игроков? А кто, наоборот, выгорит, попытавшись сыграть в преемника слишком рано?
Это заявление не означает немедленной передачи власти. Оно означает начало нового раунда внутрисистемной игры. Пока — без внешнего шума, но с чётким сигналом: «следите за руками». Элиты должны мобилизоваться, показать, кто чего стоит. А народ — получить иллюзию выбора и сопричастности к историческому моменту.
BY Плавильный котёл
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
WhatsApp, a rival messaging platform, introduced some measures to counter disinformation when Covid-19 was first sweeping the world. There was another possible development: Reuters also reported that Ukraine said that Belarus could soon join the invasion of Ukraine. However, the AFP, citing a Pentagon official, said the U.S. hasn’t yet seen evidence that Belarusian troops are in Ukraine. These entities are reportedly operating nine Telegram channels with more than five million subscribers to whom they were making recommendations on selected listed scrips. Such recommendations induced the investors to deal in the said scrips, thereby creating artificial volume and price rise. This ability to mix the public and the private, as well as the ability to use bots to engage with users has proved to be problematic. In early 2021, a database selling phone numbers pulled from Facebook was selling numbers for $20 per lookup. Similarly, security researchers found a network of deepfake bots on the platform that were generating images of people submitted by users to create non-consensual imagery, some of which involved children. The Security Service of Ukraine said in a tweet that it was able to effectively target Russian convoys near Kyiv because of messages sent to an official Telegram bot account called "STOP Russian War."
from us
