Было еще одно обстоятельство, укрепляющее в народе веру в колдовскую природу кузнечного ремесла. Кузни, в силу повышенной пожароопасности, старались ставить отдельно от основного поселения. Кузнец, как и мельник, становился в глазах односельчан немного отшельником. Ну а что же, если у нас целая ремесленническая деревня, где не одна и не две кузницы, а семьи в большинстве своем имеют хотя бы общие представления о реальных трудобуднях мастеров?

В пределах самого поселения потусторонний ореол вокруг кузнечного дела закономерно развеивается. Но в глазах соседей это часто выглядело как натуральная колдовская деревня.

В Павлово дело усугубляло то, что местные специализировались на таких сакральных в народном сознании предметах, как ножи и замки, производство которых выходило за рамки базового уровня, вроде изготовления гвоздей и подков.

Рассказывали еще, что один хуторянин нашёл на старом кладбище кусок железной ограды и отдал его кузнецу, чтоб тот выковал замок для сундука. Мол, хотел иметь «самый надёжный» оберег от воров. Кузнец ковать согласился, хоть и предупреждал, что «кладбищенское железо — плохая примета». Но хуторянин стоял на своём.
Когда замочек был готов, хозяин с радостью стал запирать им свое добро. Да вскоре начал он жаловаться на страшные сны: как будто кто-то просит открыть замок и зовёт к себе. Что чувствует постоянный холод, а сам замок порой покрывался инеем даже в тёплой избе.
Постепенно мужик захирел, осунулся. Люди шутили, что «мертвец железо просит взад». И правда, однажды хозяина нашли без чувств рядом с сундуком, а замок был намертво вцеплен в петлю. Позвали священника, он сказал: «Надо вернуть железо туда, откуда взяли». В итоге замок сняли, отвезли на старое кладбище и закопали. Говорят, после этого хуторянин поправился, а сундук так и осталась без замка.