Что скажет мама?

Я пытаюсь избавиться от ложного убеждения, что могу предугадать желания всех вокруг и тем самым предотвратить страдания.

Не знаю, когда и где на извилистом пути своей жизни я решила, что обладаю всеведущей способностью улавливать чужие желания, потребности, раздражители, недомогания и обиды — и не просто улавливать, но и что-то с этим делать. Со всем этим.

Похоже, это случилось очень рано — странное нагромождение моментов, когда я, ещё маленькая девочка, наблюдала, пыталась осмыслить происходящее и складывала всё это в какую-то запутанную, абсурдную математику. Я не могу рассказать логичную, стройную историю этих моментов, что, конечно, сводит меня, как автора, с ума. Но я знаю одно: так или иначе, я оказалась запрограммирована верить, что отвечаю за чужие эмоции (или хотя бы за то, как мне кажется, люди себя со мной чувствуют).

Эта установка полна странностей. Во-первых, она невероятно самонадеянна. Это такая самонадеянность — детская, та, что заставляет ребёнка думать, будто он способен удержать брак родителей или даже предотвратить смерть близкого человека, если будет достаточно милым и удобным. Это гордыня, которая делает меня глубоко неправой в вопросе собственной силы и места в устройстве мира.

Другая странность — то, что стремление угадывать чужие желания порой кажется заботой, но чаще всего это отталкивает и раздражает. Люди чувствуют, что я их чиню. Или я лишаю их права самим говорить о том, что им нужно. Я слишком загружена чужими эмоциями, чтобы быть включённой. И вот, пытаясь проявить любовь, я выгляжу совсем не любящей.

Но самое странное — этот навык, теоретически делающий меня мастером предугадывания чужих желаний, напрочь лишает меня способности осознавать и формулировать свои собственные.

Какой же это подвох. Я 25 лет усиленно развивала одну мышцу, в то время как другую практически не использовала, и теперь выгляжу перекошенной, нелепой, когда просто пытаюсь быть собой, особенно в семье, которую люблю.

Осознание ложности этого образа мысли укрепилось в материнстве. Моё место, моя правильная роль — видеть, чувствовать, любить свою дочь, защищать ее, восхищаться ее странностями и чудесами. Но я хочу не уберечь ее от страданий, а пройти через них вместе. Если я хочу подготовить ее к присутствию в жизни, я не могу провести ее детство, телом заслоняя от любой боли, которая к ней приближается.

Я также хочу показать ей пример того, как взрослая женщина ясно и уверенно говорит о своих потребностях. Почему это звучит так просто, когда я перечитываю эту фразу, и так невыносимо сложно, когда пытаюсь воплотить это в жизни?

Как и в случае с любой новой установкой, я иногда ощущаю, каково это — перестать верить, что я отвечаю за чужие чувства и обязана их предвосхищать. Это освобождает. Дышать легче. Это ощущается мудрым, зрелым, радостным и — да, немного пугающим, но в основном как огромное облегчение.

Но это ощущение часто ускользает. Я снова подбираю старую мысль и укутываюсь в неё, как в тяжёлый, свинцовый плащ — особенно в близких отношениях. Потом снова сбрасываю. Потом снова подбираю. Сбрасываю. Подбираю. Сбрасываю.

Я учусь. Я перенастраиваю себя. Я осознаю, что этот ложный образ мысли связан с множеством других динамик в моей жизни. Как писал натуралист Джон Мьюир: «Когда мы пытаемся выделить что-то одно, мы обнаруживаем, что оно связано со всем остальным во Вселенной».

Он говорил о физических экосистемах, но это справедливо и для эмоциональных.

Мы, люди, — это грибница из адаптивных и деструктивных установок, сформированных ещё в детстве, которые мы переплетаем, над и под землёй, с теми, кого любим.

Мы чрезмерно усиливаем одни сигналы. Игнорируем другие, пока они не вспыхнут яростью. Мы стараемся увидеть себя яснее, точнее понять свои детские страхи и взрослую силу, изменить привычные реакции, даже когда всё в теле и сознании вопит, что оно знает, как привычно и безопасно, и будет цепляться за это.

Это начало. Некрасивое, неловкое, настоящее. Но эта внутренняя работа не остаётся без награды.

❤31🔥11👍7

www.group-telegram.com/us/whatwillmamasay.com/190

639 viewsFeb 17 at 17:10

Я пытаюсь избавиться от ложного убеждения, что могу предугадать желания всех вокруг и тем самым предотвратить страдания.

Не знаю, когда и где на извилистом пути своей жизни я решила, что обладаю всеведущей способностью улавливать чужие желания, потребности, раздражители, недомогания и обиды — и не просто улавливать, но и что-то с этим делать. Со всем этим.

Похоже, это случилось очень рано — странное нагромождение моментов, когда я, ещё маленькая девочка, наблюдала, пыталась осмыслить происходящее и складывала всё это в какую-то запутанную, абсурдную математику. Я не могу рассказать логичную, стройную историю этих моментов, что, конечно, сводит меня, как автора, с ума. Но я знаю одно: так или иначе, я оказалась запрограммирована верить, что отвечаю за чужие эмоции (или хотя бы за то, как мне кажется, люди себя со мной чувствуют).

Эта установка полна странностей. Во-первых, она невероятно самонадеянна. Это такая самонадеянность — детская, та, что заставляет ребёнка думать, будто он способен удержать брак родителей или даже предотвратить смерть близкого человека, если будет достаточно милым и удобным. Это гордыня, которая делает меня глубоко неправой в вопросе собственной силы и места в устройстве мира.

Другая странность — то, что стремление угадывать чужие желания порой кажется заботой, но чаще всего это отталкивает и раздражает. Люди чувствуют, что я их чиню. Или я лишаю их права самим говорить о том, что им нужно. Я слишком загружена чужими эмоциями, чтобы быть включённой. И вот, пытаясь проявить любовь, я выгляжу совсем не любящей.

Но самое странное — этот навык, теоретически делающий меня мастером предугадывания чужих желаний, напрочь лишает меня способности осознавать и формулировать свои собственные.

Какой же это подвох. Я 25 лет усиленно развивала одну мышцу, в то время как другую практически не использовала, и теперь выгляжу перекошенной, нелепой, когда просто пытаюсь быть собой, особенно в семье, которую люблю.

Осознание ложности этого образа мысли укрепилось в материнстве. Моё место, моя правильная роль — видеть, чувствовать, любить свою дочь, защищать ее, восхищаться ее странностями и чудесами. Но я хочу не уберечь ее от страданий, а пройти через них вместе. Если я хочу подготовить ее к присутствию в жизни, я не могу провести ее детство, телом заслоняя от любой боли, которая к ней приближается.

Я также хочу показать ей пример того, как взрослая женщина ясно и уверенно говорит о своих потребностях. Почему это звучит так просто, когда я перечитываю эту фразу, и так невыносимо сложно, когда пытаюсь воплотить это в жизни?

Как и в случае с любой новой установкой, я иногда ощущаю, каково это — перестать верить, что я отвечаю за чужие чувства и обязана их предвосхищать. Это освобождает. Дышать легче. Это ощущается мудрым, зрелым, радостным и — да, немного пугающим, но в основном как огромное облегчение.

Но это ощущение часто ускользает. Я снова подбираю старую мысль и укутываюсь в неё, как в тяжёлый, свинцовый плащ — особенно в близких отношениях. Потом снова сбрасываю. Потом снова подбираю. Сбрасываю. Подбираю. Сбрасываю.

Я учусь. Я перенастраиваю себя. Я осознаю, что этот ложный образ мысли связан с множеством других динамик в моей жизни. Как писал натуралист Джон Мьюир: «Когда мы пытаемся выделить что-то одно, мы обнаруживаем, что оно связано со всем остальным во Вселенной».

Он говорил о физических экосистемах, но это справедливо и для эмоциональных.

Мы, люди, — это грибница из адаптивных и деструктивных установок, сформированных ещё в детстве, которые мы переплетаем, над и под землёй, с теми, кого любим.

BY Что скажет мама?