У нас с друзьями, подругами, а иногда даже и малознакомыми людьми есть хорошая особенность: в букинистах мы смотрим по сторонам не только своими глазами, но и глазами этих самых друзей-знакомых-незнакомых. Вот я взором дорогой Ани Слащевой ухватил в «Эйдосе» томик Нацумэ Сосэки «Мальчуган» (1956), предложил ей, получил согласие и купил. Себе оставляю цифровую копию и с вами делюсь. Файл в комментариях.

Замечательный утренний стих-осознание от маленького Глеба Колондо. Всем привет.

Сегодня проснулся пораньше и вспомнил, как маленьким сочинил короткое стихотворение, типа хокку, которое звучало примерно следующим образом:

Сегодня я проснулся рано
Сам умылся сразу
Ну я и вляпал*

*Вляпал - это в смысле "влип", в каком-то мультике, наверное, услышал это слово и неправильно запомнил

С утра перетащил из грузовика в квартиру под полторы тонны книг своей домашней библиотеки, которая наконец добралась до Петергофа. Теперь новая морока — разместить все это богатство где-то вне коробок.

А днем отсканировал и прочел «Зону свободы» — историю верующего-сидельца, который поучаствовал в строительстве тюремного храма. Текст получился выспренный, с нарочитыми красивостями, прямо и просто тут ничто не сказано. Местами поэтому «Зона…» превращается почти в готическую повесть:
«Изнуренная горячкой душа уже не в силах была цепляться за бренную плоть, соскальзывая в заволокшую сознание серую мглу. Из самых глубин потустороннего мира белесыми пузырями всплывали лица умерших, и хор призрачных голосов назойливым шепотом зазывал уйти с ними, раствориться в вечном безмолвии».

Рекомендую проглядеть любителям графоманических текстов. Файл в комментариях.

Начал разбирать шкафы с бабушкино-дедушкиной библиотекой, чтобы переселить туда свою. Нашел несколько штук, которые никогда раньше тут не видел, — толстенную книгу-альбом о Ленине с записями его выступлений на пластинках (кармашки прямо посреди книги, не с внутренней стороны обложки даже) или детскую повесть о Мичурине из 50-х (очень жаль, но без нескольких страниц в начале). С этими реликтами рядом странновато смотрятся наши с сестрой подарки — современное издание «Врунгеля» с комментариями, какой-нибудь «Дневник токаря Белоусова» от Common Place или Метерлинк «Азбуки-классики». Дедушка вроде эти подарки читал, теперь мой черед.

Часть книг переложу в коробки, а коробки или уедут в загородный дом (не на растопку, разумеется, просто хранить так удобнее), или куда-нибудь в квартире притулятся. Другая часть будет стоять на заветных полках, неслиянно с моими. Это у нас такое мирное соглашение с сестрой, опять-таки, — не разбазаривать книжки родственников. Возникло оно уже после того, как я в бурном студенчестве регулярно возил в букинист на Старой деревне тонны всего, своего и чужого, на обмен. Не сказать, чтоб очень уж много уник сгинуло, но тем не менее.

В общем, наконец-то, спустя долгое время могу с уверенностью, гордо сказать: я — книгоноша. Без оговорок — в том смысле, дескать, что цифровые приношу в интернет или еще что-то в таком духе, — нет: руками таскаю по квартире туда-сюда.

Вечерняя идиллия.

Тимур Селиванов возвращается в журналистику. Дали редакционное задание прочесть свежевышедшую книгу и поговорить с автором накануне ее презентации в «Рупоре». Получилось! Приглашаю почитать, а если вы в Москве, то и сходить. Там помимо разговоров наливают пиво и поют музыку.

Из пут полуденного сна не вылезти, особенно если всю дорогу льет дождь, как у нас. Кое-как дочитываю оставленные было «12 стульев» в полной редакции, там нашлась, выпущенная глава с пародией на сами же «12 стульев» и шире — на тогдашний советский жанровый роман.

Поэт Никифор Ляпис-Трубецкой, поэт-халтурщик, додумывается до фантастического сужета: «Советский изобретатель изобрел луч смерти и запрятал чертежи в стул. И умер. Жена ничего не знала и распродала стулья. А фашисты узнали и стали разыскивать стулья. А комсомолец узнал про стулья и началась борьба». К сужету тут же подбивают клинья два других литератора-портача, и вместе они решают превратить его в оперу с балетными вставками.

Очень интересный и многоплановый ход сделали Ильф и Петров:
- заранее посмеялись над авторами, которые будут пытаться повторить их успех
- вписали свое же детище в контекст эпохи, смешали с другими ходовыми темами и мотивами, тем самым подчеркнули: наша история, дескать, вполне естественна и созвучна времени
- в очередной раз за книгу подмигнули читателям, напомнили об «антисоцреалистичности», нарочитой литературности своего проекта

Очень даже жаль, что главу эту впоследствии сняли — ничего крамольного в ней нет, зато есть важное метавысказывание о самом романе изнутри романа.