Уместность буквального описания стереотипов в научных статьях
Некогда давал тут ссылку свой на препринт по годовой давности исследованию Дагестана. Препринт — это "внежурнальная" форма жизни, а журналы — это хлеб ученого, а вернее магазин, в котором этот хлеб продается и покупается, оттого часто публикуются препринты и одновременно — статья отправляется в журнал, после чего — обычно через год-два — она выходит. Наука не быстрое явление. Но не суть.
Послал я эту статью в уважаемый журнал, получил три положительные рецензии, есть только небольшие замечания. В частности:
На стр. 15 рукописи автор перечисляет некоторые стереотипы о национальностях Дагестана, воспроизведение которых в научном тексте, на мой взгляд, нежелательно и может стать поводом для громких заявлений со стороны этнических общественных деятелей, которые могли бы обвинить автора в имперском шовинизме, ведь в научном исследовании нельзя писать, что «аварцы глупые», а «кумыки слабые». Иными словами предлагаю автору убрать откровенно негативные примеры стереотипов о дагестанских национальностях, ведь одно дело их воспроизведение в повседневности и в определенной компании, о чем говорит и сам автор, и совсем другое дело – воспроизведение этих стереотипов в научном тексте.
По умолчанию, разумеется, речь идет или о цитатах или об эксплицитном описании тех стереотипов, которые имеют место и которые относятся к результативной части исследования. Более того, знать о них — важно в том числе для того, чтобы работать с ними. И откуда как не из научных статей эти стереотипы станут известны другим ученым, практикам из разных секторов и обществу в целом. Сегодня — дедлайн по доработке статьи. С другой стороны — рецензент пишет не о том, что это нельзя вообще, а о том, что это может вызвать негативную, нежелательную реакцию. Что делать?
Если считаете, что статью мне надо изменить сообразно этим соображениям (а это два из трех рецензентов) — ставьте сердечко, если считаете, что не надо — огонек. Если просто задумались и заинтересовались вопросом — ставьте класс. Ну и аргументацию в комментарии)
UPD:
Да, идея оставить вординг стереотипов — явно пришлась по душе подписчикам канала больше, чем идея политкорректно их убирать. Я согласен с большинством. В результате я все стереотипы закавычил, тем самым обеспечив дистанцию, но специально писать, что не солидаризируюсь с ними — не стал. Тем более там всякому негативному стереотипу противопоставляется позитивный. Вот как оно будет.
Другим распространенным вариантом ее [информации о национальностях] использования являются этнические шутки, организованные вокруг довольно шарнирных стереотипов о национальностях. Каждая из «основных» национальностей сопряжена с определенным образом (аварцы «глупые», «прямолинейные» и «смелые»; даргинцы «богатые» и «скаредные»; лакцы «хитрые» и «умные»; кумыки «слабые» и «цивилизованные» и т.д.) , который затем используется в шуточной коммуникации, широко распространенной в полиэтничных контекстах.
Ну и сноска еще будет, где будет сказано, что эти стереотипы — это цитаты и, тем самым, факты, и их важно знать.
Некогда давал тут ссылку свой на препринт по годовой давности исследованию Дагестана. Препринт — это "внежурнальная" форма жизни, а журналы — это хлеб ученого, а вернее магазин, в котором этот хлеб продается и покупается, оттого часто публикуются препринты и одновременно — статья отправляется в журнал, после чего — обычно через год-два — она выходит. Наука не быстрое явление. Но не суть.
Послал я эту статью в уважаемый журнал, получил три положительные рецензии, есть только небольшие замечания. В частности:
На стр. 15 рукописи автор перечисляет некоторые стереотипы о национальностях Дагестана, воспроизведение которых в научном тексте, на мой взгляд, нежелательно и может стать поводом для громких заявлений со стороны этнических общественных деятелей, которые могли бы обвинить автора в имперском шовинизме, ведь в научном исследовании нельзя писать, что «аварцы глупые», а «кумыки слабые». Иными словами предлагаю автору убрать откровенно негативные примеры стереотипов о дагестанских национальностях, ведь одно дело их воспроизведение в повседневности и в определенной компании, о чем говорит и сам автор, и совсем другое дело – воспроизведение этих стереотипов в научном тексте.
По умолчанию, разумеется, речь идет или о цитатах или об эксплицитном описании тех стереотипов, которые имеют место и которые относятся к результативной части исследования. Более того, знать о них — важно в том числе для того, чтобы работать с ними. И откуда как не из научных статей эти стереотипы станут известны другим ученым, практикам из разных секторов и обществу в целом. Сегодня — дедлайн по доработке статьи. С другой стороны — рецензент пишет не о том, что это нельзя вообще, а о том, что это может вызвать негативную, нежелательную реакцию. Что делать?
Если считаете, что статью мне надо изменить сообразно этим соображениям (а это два из трех рецензентов) — ставьте сердечко, если считаете, что не надо — огонек. Если просто задумались и заинтересовались вопросом — ставьте класс. Ну и аргументацию в комментарии)
UPD:
Да, идея оставить вординг стереотипов — явно пришлась по душе подписчикам канала больше, чем идея политкорректно их убирать. Я согласен с большинством. В результате я все стереотипы закавычил, тем самым обеспечив дистанцию, но специально писать, что не солидаризируюсь с ними — не стал. Тем более там всякому негативному стереотипу противопоставляется позитивный. Вот как оно будет.
Другим распространенным вариантом ее [информации о национальностях] использования являются этнические шутки, организованные вокруг довольно шарнирных стереотипов о национальностях. Каждая из «основных» национальностей сопряжена с определенным образом (аварцы «глупые», «прямолинейные» и «смелые»; даргинцы «богатые» и «скаредные»; лакцы «хитрые» и «умные»; кумыки «слабые» и «цивилизованные» и т.д.) , который затем используется в шуточной коммуникации, широко распространенной в полиэтничных контекстах.
Ну и сноска еще будет, где будет сказано, что эти стереотипы — это цитаты и, тем самым, факты, и их важно знать.
🔥41👍11❤4🤣1
Как и почему быть представителем своей национальности для человека оказывается важно?
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо сделать концептуальную «распаковку». О чем идет речь, когда речь идет о важности национальной принадлежности? Во-первых, речь идет о чувствах – «важность» неизбежно равно «неравнодушие», что следующим шагом операционализируется через сильные чувства или эмоции, которые человек испытывает. Во-вторых, однако, важно, что чувства и эмоции, которые он испытывает, он испытывает в отношении некоторых объектов реальности, которые не ограничиваются им, его телом или даже чем-то типа его «базовой личности» (здесь впрочем нужно отметить, что всякая человеческая личность уже «идентификаторна», то есть «захватывает» вещи, внешние по отношению к человеческому телу). В-третьих, эти объекты не случайны – они кластеризованы, объединены в сеть и – в психике человека – образуют когнитивную схему, то есть набор связанных между собой репрезентаций. Одной из этих репрезентаций является репрезентация самого человека, который – в рамках схемы – оказывается связан с некоторыми явлениями, другими людьми, понятиями и проч. В-четвертых же – связи эти появились не в один момент, они складываются на протяжении жизни, через различный опыт, и, в той мере, в какой важность здесь определяется через эмоциональную наполненность, можно предположить, что и опыт этот неизбежно должен быть эмоционально заряженным. Говоря проще, этническая идентичность «присваивается» человеком через серию эмоционально наполненных событий и переживаний, в ходе которых складываются и подтверждаются связь между человеком и внешними по отношению к нему объектами, а также между этими объектами.
Что это могут быть за события и переживания? Строго говоря, это эмпирический вопрос. Можно с уверенностью говорить о том, что таковыми являются национальные праздники/ритуалы, являющиеся классическим «индустриальным» способом производства идентичности. Но в той же мере это может быть, например, травмирующий опыт дискриминации (в результате чего этническая принадлежность «закрепляется» посредством эмоционально насыщенного механизма травмы) или же переживание утраты или ее временной вариации – скучания. Важно, однако, что такого рода эмоциональный опыт должен сопровождаться его содержательной интерпретаций (снаружи или изнутри) в качестве этнического, что в данном случае значит, разделяющего людей на категории, а также ассоциирующего с этими категориями прочие явления (предметы, места, времена и проч.)
ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Для того, чтобы ответить на этот вопрос, надо сделать концептуальную «распаковку». О чем идет речь, когда речь идет о важности национальной принадлежности? Во-первых, речь идет о чувствах – «важность» неизбежно равно «неравнодушие», что следующим шагом операционализируется через сильные чувства или эмоции, которые человек испытывает. Во-вторых, однако, важно, что чувства и эмоции, которые он испытывает, он испытывает в отношении некоторых объектов реальности, которые не ограничиваются им, его телом или даже чем-то типа его «базовой личности» (здесь впрочем нужно отметить, что всякая человеческая личность уже «идентификаторна», то есть «захватывает» вещи, внешние по отношению к человеческому телу). В-третьих, эти объекты не случайны – они кластеризованы, объединены в сеть и – в психике человека – образуют когнитивную схему, то есть набор связанных между собой репрезентаций. Одной из этих репрезентаций является репрезентация самого человека, который – в рамках схемы – оказывается связан с некоторыми явлениями, другими людьми, понятиями и проч. В-четвертых же – связи эти появились не в один момент, они складываются на протяжении жизни, через различный опыт, и, в той мере, в какой важность здесь определяется через эмоциональную наполненность, можно предположить, что и опыт этот неизбежно должен быть эмоционально заряженным. Говоря проще, этническая идентичность «присваивается» человеком через серию эмоционально наполненных событий и переживаний, в ходе которых складываются и подтверждаются связь между человеком и внешними по отношению к нему объектами, а также между этими объектами.
Что это могут быть за события и переживания? Строго говоря, это эмпирический вопрос. Можно с уверенностью говорить о том, что таковыми являются национальные праздники/ритуалы, являющиеся классическим «индустриальным» способом производства идентичности. Но в той же мере это может быть, например, травмирующий опыт дискриминации (в результате чего этническая принадлежность «закрепляется» посредством эмоционально насыщенного механизма травмы) или же переживание утраты или ее временной вариации – скучания. Важно, однако, что такого рода эмоциональный опыт должен сопровождаться его содержательной интерпретаций (снаружи или изнутри) в качестве этнического, что в данном случае значит, разделяющего людей на категории, а также ассоциирующего с этими категориями прочие явления (предметы, места, времена и проч.)
ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
❤9🔥2
НАЧАЛО ВЫШЕ
Это объяснение теоретически исчерпывающее, а теперь можно рассмотреть гипотетический пример. Итак, молодой человек приезжает из деревни на учебу в большой город. Если в деревне все номинально принадлежали к некоторой этнической категории, но фактически не было (или было ограниченное количество) значимых взаимодействий, в которых человек в качестве представителя этой категории действовал, в городе он часто классифицируется в качестве представителя этой категории в ходе формальных и неформальных взаимодействий, и в таком же качестве классифицируются при нем и для него все его родные и близкие, которые остались дома в деревне. По ним он, чувствуя в городе себя одиноко, скучает (негативная эмоция) и, из-за этого, радуется (позитивная эмоция) разным «эрзацам» его родных мест, а значит и родных (вот одна из многих связок в рамках когнитивной схемы), которые нередко присутствуют в городской среде в качестве «национальной символики». А параллельно молодой человек может сталкиваться с пренебрежением в отношении категории, к которой он относится, по линии, например, того, что такие-то «деревенщина», и одновременно эта же «деревенскость» оказывается куском позитивного, публично транслируемого, образа его категории (природа, чистый воздух и проч.) В результате у этого молодого человека довольно быстро накапливаются как сильные позитивные (узнавание родных мест в городской среде, их репрезентации на городских праздниках), так и сильные негативные (дискриминация, скучание) эмоциональные переживания, связанные с его – до того номинальной – категорией. И эти переживания, как и было сказано выше, «сшивают» в когнитивную схему, эту категорию, символы, людей, и – различные – прочие явления. Так – постепенно – и «происходит» этническая идентичность.
Это объяснение теоретически исчерпывающее, а теперь можно рассмотреть гипотетический пример. Итак, молодой человек приезжает из деревни на учебу в большой город. Если в деревне все номинально принадлежали к некоторой этнической категории, но фактически не было (или было ограниченное количество) значимых взаимодействий, в которых человек в качестве представителя этой категории действовал, в городе он часто классифицируется в качестве представителя этой категории в ходе формальных и неформальных взаимодействий, и в таком же качестве классифицируются при нем и для него все его родные и близкие, которые остались дома в деревне. По ним он, чувствуя в городе себя одиноко, скучает (негативная эмоция) и, из-за этого, радуется (позитивная эмоция) разным «эрзацам» его родных мест, а значит и родных (вот одна из многих связок в рамках когнитивной схемы), которые нередко присутствуют в городской среде в качестве «национальной символики». А параллельно молодой человек может сталкиваться с пренебрежением в отношении категории, к которой он относится, по линии, например, того, что такие-то «деревенщина», и одновременно эта же «деревенскость» оказывается куском позитивного, публично транслируемого, образа его категории (природа, чистый воздух и проч.) В результате у этого молодого человека довольно быстро накапливаются как сильные позитивные (узнавание родных мест в городской среде, их репрезентации на городских праздниках), так и сильные негативные (дискриминация, скучание) эмоциональные переживания, связанные с его – до того номинальной – категорией. И эти переживания, как и было сказано выше, «сшивают» в когнитивную схему, эту категорию, символы, людей, и – различные – прочие явления. Так – постепенно – и «происходит» этническая идентичность.
❤10🔥4
«Я еврей, бл*» или краткая инструкция по производству евреев из постсоветской молодежи
А теперь небольшая зарисовка. Диаспоральные организации любят говорить о том, что они «пробуждают спящую идентичность», но при том, что мы-то с вами прекрасно знаем, что человек представителем своей национальности не рождается, а становится в ходе (см. пост выше) разных эмоциональных опытов, понятно, что именно организацией такого опытов в рамках производства идентичностей эти организации и занимаются.
Взять, скажем, разные еврейские организации, которые в 90-х занимались тем, что из обычной молодежи бывшего Советского Союза, подходящей по критериям (т.н. «право на возвращение»), делали евреев. С учетом повальной бедности и серости, организовать соответствующий эмоциональный опыт было несложно. Клевый офис в региональной столице, где происходит интересное, молодежные лагеря, где происходит сплочение, и – как крем на торте – бесплатная поездка в Израиль на две недели.
Израиль – красивая страна, и показать ее красиво – особенно детям из условного Сыктывкара – несложно. Вокруг – красиво, активно пьется вино (а может что еще), мальчики-девочки по кайфу тусуются и все прочее. К концу поездки от всего этого у молодых людей немного едет крыша, и вот кульминация. С рассветом группа поднимается на крепость Масада, а место это связано со всяким античным еврейским героизмом – убили себя, но римлянам не сдались.
И вот, похмельный, укатанный во всех смыслах молодой человек поднимается туда, вокруг красота, друзья, из-за Иордании поднимается диск солнца, и единственное, что может в восхищении «выдохнуть» в мир этот молодой человек, это сдавленное и восторженное «Я еврей бл*!» И это переживание, вместе с еврейской идентичностью, остается с ним навсегда.
Примерно так еврейские организации и производили из постсоветской молодежи евреев, и не только еврейские, и не только евреев, и теперь можно перечитать теоретический пост выше)
А теперь небольшая зарисовка. Диаспоральные организации любят говорить о том, что они «пробуждают спящую идентичность», но при том, что мы-то с вами прекрасно знаем, что человек представителем своей национальности не рождается, а становится в ходе (см. пост выше) разных эмоциональных опытов, понятно, что именно организацией такого опытов в рамках производства идентичностей эти организации и занимаются.
Взять, скажем, разные еврейские организации, которые в 90-х занимались тем, что из обычной молодежи бывшего Советского Союза, подходящей по критериям (т.н. «право на возвращение»), делали евреев. С учетом повальной бедности и серости, организовать соответствующий эмоциональный опыт было несложно. Клевый офис в региональной столице, где происходит интересное, молодежные лагеря, где происходит сплочение, и – как крем на торте – бесплатная поездка в Израиль на две недели.
Израиль – красивая страна, и показать ее красиво – особенно детям из условного Сыктывкара – несложно. Вокруг – красиво, активно пьется вино (а может что еще), мальчики-девочки по кайфу тусуются и все прочее. К концу поездки от всего этого у молодых людей немного едет крыша, и вот кульминация. С рассветом группа поднимается на крепость Масада, а место это связано со всяким античным еврейским героизмом – убили себя, но римлянам не сдались.
И вот, похмельный, укатанный во всех смыслах молодой человек поднимается туда, вокруг красота, друзья, из-за Иордании поднимается диск солнца, и единственное, что может в восхищении «выдохнуть» в мир этот молодой человек, это сдавленное и восторженное «Я еврей бл*!» И это переживание, вместе с еврейской идентичностью, остается с ним навсегда.
Примерно так еврейские организации и производили из постсоветской молодежи евреев, и не только еврейские, и не только евреев, и теперь можно перечитать теоретический пост выше)
❤29😁4🤣4👍3
Где формируется идентичность: ритуалы или рутины?
Мейнстримная традиция, которая связывается с Дюркгеймом, ищет причины идентичности в коллективных ритуалах. Идея простая: в ходе этих ритуалов переживается чувство общности с окружающими людьми, которое затем – в той или иной степени – остается с человеком, когда ритуал заканчивается, и он остается наедине с собой или оказывается в менее регламентированных обстоятельствах.
Баскские психологи Йон Забала и коллеги решили проверить эту гипотезу количественно на примере Коррики – забега в поддержку баскского языка. Это сильно ритуализированный, полный символизма, эстафетный забег, в который вовлечены как бегущие, так и зрители, поддерживающие бегущих аплодисментами и скандированием. Фактически происходит постоянная координация участников, эта координация создает эмоциональное переживание общности, (в этой традиции получившее название кама мута, от санскритского «быть движимым любовью»), и в результате этого переживания люди оказываются в большей степени привержены тем идеям, с которыми связан забег, и к той социальной категории («баски»), с которыми они связаны.
Особенное в этом исследовании состоит в том, что исследователи провели аж три замера – за несколько недель до забега, сразу после забега и через несколько недель после него. Детально связи и величины эффектов можно посмотреть на картинке, но общий их вывод состоит в том, что (1) в результате участия в забеге идентичность усиливается, (2) через несколько недель она, если и ослабляется, то не сильно, (3) происходит это именно в свете эмоционального переживания близости, которое, в свою очередь, достигается за счет синхронности (видимо этот, третий, пункт – и есть наиболее выраженный результат).
Ритуалы – это все конечно хорошо. Думаю, каждый из нас что-то подобное испытывал. В июне 2018 года я, скептично относящийся к разного рода общественным бурлениям, обнаружил себя с флажком России в руках, братающимся с перуанцами, мексиканцами (но не итальянцами, если помните популярную тогда шутку) и всеми прочими, кто тогда бродил в национальной атрибутике по улицам Москвы. Но много ли больших общественных ритуалов в нашей жизни и насколько они действительно формативны? Уверен, что не так много, и, если что-то и объясняет, а также формирует идентичность всерьез – то это прежде всего рутинный опыт, разного рода и разной эмоциональной насыщенности.
А ритуалы – это лишь частный случай такого опыта, и внимание к ним объясняется частью антропологизацией социологии (обряды перехода, которые так любил Дюркгейм), частью тем, что изучать ритуалы – удобнее, чем повседневность. Но без этого никуда.
Zabala, Jon, et al. "Exploring the origins of identity fusion: Shared emotional experience activates fusion with the group over time." British Journal of Social Psychology 63.3 (2024): 1479-1496.
Мейнстримная традиция, которая связывается с Дюркгеймом, ищет причины идентичности в коллективных ритуалах. Идея простая: в ходе этих ритуалов переживается чувство общности с окружающими людьми, которое затем – в той или иной степени – остается с человеком, когда ритуал заканчивается, и он остается наедине с собой или оказывается в менее регламентированных обстоятельствах.
Баскские психологи Йон Забала и коллеги решили проверить эту гипотезу количественно на примере Коррики – забега в поддержку баскского языка. Это сильно ритуализированный, полный символизма, эстафетный забег, в который вовлечены как бегущие, так и зрители, поддерживающие бегущих аплодисментами и скандированием. Фактически происходит постоянная координация участников, эта координация создает эмоциональное переживание общности, (в этой традиции получившее название кама мута, от санскритского «быть движимым любовью»), и в результате этого переживания люди оказываются в большей степени привержены тем идеям, с которыми связан забег, и к той социальной категории («баски»), с которыми они связаны.
Особенное в этом исследовании состоит в том, что исследователи провели аж три замера – за несколько недель до забега, сразу после забега и через несколько недель после него. Детально связи и величины эффектов можно посмотреть на картинке, но общий их вывод состоит в том, что (1) в результате участия в забеге идентичность усиливается, (2) через несколько недель она, если и ослабляется, то не сильно, (3) происходит это именно в свете эмоционального переживания близости, которое, в свою очередь, достигается за счет синхронности (видимо этот, третий, пункт – и есть наиболее выраженный результат).
Ритуалы – это все конечно хорошо. Думаю, каждый из нас что-то подобное испытывал. В июне 2018 года я, скептично относящийся к разного рода общественным бурлениям, обнаружил себя с флажком России в руках, братающимся с перуанцами, мексиканцами (но не итальянцами, если помните популярную тогда шутку) и всеми прочими, кто тогда бродил в национальной атрибутике по улицам Москвы. Но много ли больших общественных ритуалов в нашей жизни и насколько они действительно формативны? Уверен, что не так много, и, если что-то и объясняет, а также формирует идентичность всерьез – то это прежде всего рутинный опыт, разного рода и разной эмоциональной насыщенности.
А ритуалы – это лишь частный случай такого опыта, и внимание к ним объясняется частью антропологизацией социологии (обряды перехода, которые так любил Дюркгейм), частью тем, что изучать ритуалы – удобнее, чем повседневность. Но без этого никуда.
Zabala, Jon, et al. "Exploring the origins of identity fusion: Shared emotional experience activates fusion with the group over time." British Journal of Social Psychology 63.3 (2024): 1479-1496.
❤24🔥1
Повседневный (banal) национализм Майкла Биллиха и идентичность
Если говорить о повседневности и идентичности, сложно пройти мимо Майкла Биллиха и его концепции повседневного (banal) национализма. Свою – влиятельную – книгу он начинает с указания на то, что современный человек почти неизбежно националист, потому что современный мировой порядок строится на национальных государствах, которые, равно как и множество разнообразных идей и установок, с ними связанные, воспринимаются как единственно нормальные. Мир делится на страны, в каждой стране живет некоторый народ, который говорит на своем языке – все эти очевидности не были таковыми еще пару столетий назад, потому что не было – в привычном понимании – ни стран, ни народов, ни языков.
Идея, скажем, дискретного языка происходит из современной лингвистики, а воспроизводится не в последнюю очередь за счет того, что существует политический порядок, построенный на идее языковых наций, который действительно воспроизводит такую ситуацию. В средневековье же дискретных языковых множеств не существовало, и путешествующий крестьянин просто говорил, слушал, что ему говорили в ответ, пытался понять, и по мере отдаления от его деревни – постепенно – понимал все меньше и меньше.
Основной вопрос Биллиха – в отличие от других классических авторов – состоял в том, как и за счет чего реальность наций становится реальностью людей. И ответ на него таков: реальность наций размазана тонким слоем по повседневности. Нации присутствуют как в виде waved flags, символов, на которые предполагается обращать внимание – типа флагов, гимнов и проч., но и в виде unwaved flags – очертаний государств на банкнотах, газетных заголовков «от лица» нации, национальных героев в мультфильмах для детей. И эти unwaved flags в некотором смысле важнее, чем waved – потому что их посланиями, не замечая, ты пропитываешься и – становишься, в нейтральном смысле, националистом, то есть агентом этого – глобального – порядка.
В курсе «Современные исследования этничности», который я преподаю, есть «задание пятиминутка» -- демонстрируется силуэтная карта России и предлагается описать те элементарные перцептивно-коммуникативные события, в рамках которых идея России закрепляется в сознании. Переход границы, политическая карта мира, спортивные мероприятия, где участвует сборная – довольно быстро каждый год слушатели воспроизводят этот набор, тем самым тренируясь подмечать, как социальная реальность нас делает «банальными националистами».
Но если вернуться к Биллиху и идентичности – да, это важный вклад, но почему для одних людей национальная идентичность оказывается важна, они действуют из нее, а для других она проходит по касательной? Почему одни «покупаются» на национальное, присутствующее в повседневности и организующее его, а другие нет? На этот вопрос Биллих прямого ответа не дает. А значит, нам надо двигаться дальше.
Billig, Michael. Banal Nationalism. London: Sage, 1995.
Если говорить о повседневности и идентичности, сложно пройти мимо Майкла Биллиха и его концепции повседневного (banal) национализма. Свою – влиятельную – книгу он начинает с указания на то, что современный человек почти неизбежно националист, потому что современный мировой порядок строится на национальных государствах, которые, равно как и множество разнообразных идей и установок, с ними связанные, воспринимаются как единственно нормальные. Мир делится на страны, в каждой стране живет некоторый народ, который говорит на своем языке – все эти очевидности не были таковыми еще пару столетий назад, потому что не было – в привычном понимании – ни стран, ни народов, ни языков.
Идея, скажем, дискретного языка происходит из современной лингвистики, а воспроизводится не в последнюю очередь за счет того, что существует политический порядок, построенный на идее языковых наций, который действительно воспроизводит такую ситуацию. В средневековье же дискретных языковых множеств не существовало, и путешествующий крестьянин просто говорил, слушал, что ему говорили в ответ, пытался понять, и по мере отдаления от его деревни – постепенно – понимал все меньше и меньше.
Основной вопрос Биллиха – в отличие от других классических авторов – состоял в том, как и за счет чего реальность наций становится реальностью людей. И ответ на него таков: реальность наций размазана тонким слоем по повседневности. Нации присутствуют как в виде waved flags, символов, на которые предполагается обращать внимание – типа флагов, гимнов и проч., но и в виде unwaved flags – очертаний государств на банкнотах, газетных заголовков «от лица» нации, национальных героев в мультфильмах для детей. И эти unwaved flags в некотором смысле важнее, чем waved – потому что их посланиями, не замечая, ты пропитываешься и – становишься, в нейтральном смысле, националистом, то есть агентом этого – глобального – порядка.
В курсе «Современные исследования этничности», который я преподаю, есть «задание пятиминутка» -- демонстрируется силуэтная карта России и предлагается описать те элементарные перцептивно-коммуникативные события, в рамках которых идея России закрепляется в сознании. Переход границы, политическая карта мира, спортивные мероприятия, где участвует сборная – довольно быстро каждый год слушатели воспроизводят этот набор, тем самым тренируясь подмечать, как социальная реальность нас делает «банальными националистами».
Но если вернуться к Биллиху и идентичности – да, это важный вклад, но почему для одних людей национальная идентичность оказывается важна, они действуют из нее, а для других она проходит по касательной? Почему одни «покупаются» на национальное, присутствующее в повседневности и организующее его, а другие нет? На этот вопрос Биллих прямого ответа не дает. А значит, нам надо двигаться дальше.
Billig, Michael. Banal Nationalism. London: Sage, 1995.
❤19🔥8
Завтра начинается Конгресс антропологов и этнологов России, а послезавтра — начинает работу наша секция, "Когнитивный поворот в исследованиях этничности". С некоторыми из вас мы там и увидимся!
Собираюсь с мыслями на тему того, что можно сказать о когнитивном повороте "на затравку". И — вот он бич и одновременно счастье эмпирического исследователя — еще полтора месяца назад, до очередного поля и чтений в этой связи — представления и понимания были иные, более шарнирные, и сейчас говорить о когнитивном повороте хочется и можется иначе. Поэтому оставлю здесь предыдущую версию (середина мая, фестиваль ЛШ) которая не то, чтоб устарела, но — сейчас у меня в голове пересобирается. Более того, скорее всего изменятся представления о том, что такое когнитивный, поворот из за время работы секции, иначе зачем она. Эта динамика поистине упоительна, но имеет один существенный минус — презентации все время надо дорабатывать, а скорее даже принципиально менять. Переживем)
С секции, да и с КАЭР, попробую что-то писать по мере возможности, благо пищи для размышлений будет много. Ну и до встречи!
Собираюсь с мыслями на тему того, что можно сказать о когнитивном повороте "на затравку". И — вот он бич и одновременно счастье эмпирического исследователя — еще полтора месяца назад, до очередного поля и чтений в этой связи — представления и понимания были иные, более шарнирные, и сейчас говорить о когнитивном повороте хочется и можется иначе. Поэтому оставлю здесь предыдущую версию (середина мая, фестиваль ЛШ) которая не то, чтоб устарела, но — сейчас у меня в голове пересобирается. Более того, скорее всего изменятся представления о том, что такое когнитивный, поворот из за время работы секции, иначе зачем она. Эта динамика поистине упоительна, но имеет один существенный минус — презентации все время надо дорабатывать, а скорее даже принципиально менять. Переживем)
С секции, да и с КАЭР, попробую что-то писать по мере возможности, благо пищи для размышлений будет много. Ну и до встречи!
❤18👍3👏2
Стадии формирования этнической идентичности у психологов
Если вернуться к вопросам этнической идентичности, тому, как и почему она складывается, логичный шаг – заглянуть к психологам. Там все… гм… стадийно. В разных исследованиях в той или иной степени описывается следующая картина: сначала человеку все равно, затем он сталкивается с некоторым опытом, который заставляет его искать, разбираться, читать и размышлять, и затем его идентичность закрепляется. В работе Джин Финни 1989 года «Стадии развития этнической идентичности у подростков, относящихся к меньшинствам» приводятся следующие 4 стадии: (1) diffuse – нет ни понимания собственной принадлежности, ни особого интереса к вопросу, (2) foreclosed – есть понимание, нет интереса, (3) moratorium – есть понимание и интерес, который реализуется в «исследовании», но есть сомнения в отношении смысла принадлежности, (4) achieved – есть понимание, интерес и устойчивое принятие собственной принадлежности. В связи с этой моделью Финни интервьюирует порядка 100 подростков разного происхождения, дает выдержки из интервью с ними и приходит к выводам, что примерно так все по стадиям и раскладывается, разве только что всерьез эмпирически отличить первую стадию от второй невозможно, более того, вопреки более ранней литературе (Уильям Кросс, «Nigrescence», букв. почернение, цитируемая работа о складывании «черной» идентичности), на пути к устойчивой позитивной этнической идентичности меньшинствам совершенно не обязательно проходить через описанную Кроссом стадию негативной идентичности, в рамках которой происходит интериоризация негативного взгляда белых на черных.
Любят психологи разложить все по полочкам и стадиям, но я совершенно не уверен в линейности процесса идентификации – ведь в конечном счете эта модель сводится к тому, что сначала чего-то нет, а потом что-то возникает (и весьма логично, что это что-то возникает не сразу). Но важнее то, что в этой модели нет социального – институционального, организационного, событийного, реляционного, вещного, эмоционального – контекста, который по всей видимости является ключевым в производстве значимых идентичностей. И ответ на вопрос о факторах контекста, которые регулярно эти идентичности производит – лежит в основании социологического исследования идентичности. Упомянутые психологические модели меньшинств в качестве такого фактора контекста по умолчанию подразумевают опыт дискриминации, но, во-первых, не дискриминацией единой, во-вторых, для кого-то такой опыт является ключевым, и он «бросается» в этничность, а для кого-то нет, в-третьих, важно помнить, что интериоризируется не только и не столько категория идентификации, сколько вся система отношений, в которой эта категория, рядоположенная другим, что-то значит. В нашем контексте – человек оказывается не только русским, татарином или аварцем, но «впускает в себя» идею, что национальная принадлежность важна, и что другие люди тоже имеют национальности.
Если все получится, скоро выйдем с аккуратным описанием траекторий идентичности в контексте, ответив на вопрос, почему и как национальность оказывается для человека способом самопонимания и самоописания, а также «библиотекой» скриптов для действия.
Phinney, Jean S. "Stages of ethnic identity development in minority group adolescents." The Journal of Early Adolescence 9.1-2 (1989): 34-49.
Если вернуться к вопросам этнической идентичности, тому, как и почему она складывается, логичный шаг – заглянуть к психологам. Там все… гм… стадийно. В разных исследованиях в той или иной степени описывается следующая картина: сначала человеку все равно, затем он сталкивается с некоторым опытом, который заставляет его искать, разбираться, читать и размышлять, и затем его идентичность закрепляется. В работе Джин Финни 1989 года «Стадии развития этнической идентичности у подростков, относящихся к меньшинствам» приводятся следующие 4 стадии: (1) diffuse – нет ни понимания собственной принадлежности, ни особого интереса к вопросу, (2) foreclosed – есть понимание, нет интереса, (3) moratorium – есть понимание и интерес, который реализуется в «исследовании», но есть сомнения в отношении смысла принадлежности, (4) achieved – есть понимание, интерес и устойчивое принятие собственной принадлежности. В связи с этой моделью Финни интервьюирует порядка 100 подростков разного происхождения, дает выдержки из интервью с ними и приходит к выводам, что примерно так все по стадиям и раскладывается, разве только что всерьез эмпирически отличить первую стадию от второй невозможно, более того, вопреки более ранней литературе (Уильям Кросс, «Nigrescence», букв. почернение, цитируемая работа о складывании «черной» идентичности), на пути к устойчивой позитивной этнической идентичности меньшинствам совершенно не обязательно проходить через описанную Кроссом стадию негативной идентичности, в рамках которой происходит интериоризация негативного взгляда белых на черных.
Любят психологи разложить все по полочкам и стадиям, но я совершенно не уверен в линейности процесса идентификации – ведь в конечном счете эта модель сводится к тому, что сначала чего-то нет, а потом что-то возникает (и весьма логично, что это что-то возникает не сразу). Но важнее то, что в этой модели нет социального – институционального, организационного, событийного, реляционного, вещного, эмоционального – контекста, который по всей видимости является ключевым в производстве значимых идентичностей. И ответ на вопрос о факторах контекста, которые регулярно эти идентичности производит – лежит в основании социологического исследования идентичности. Упомянутые психологические модели меньшинств в качестве такого фактора контекста по умолчанию подразумевают опыт дискриминации, но, во-первых, не дискриминацией единой, во-вторых, для кого-то такой опыт является ключевым, и он «бросается» в этничность, а для кого-то нет, в-третьих, важно помнить, что интериоризируется не только и не столько категория идентификации, сколько вся система отношений, в которой эта категория, рядоположенная другим, что-то значит. В нашем контексте – человек оказывается не только русским, татарином или аварцем, но «впускает в себя» идею, что национальная принадлежность важна, и что другие люди тоже имеют национальности.
Если все получится, скоро выйдем с аккуратным описанием траекторий идентичности в контексте, ответив на вопрос, почему и как национальность оказывается для человека способом самопонимания и самоописания, а также «библиотекой» скриптов для действия.
Phinney, Jean S. "Stages of ethnic identity development in minority group adolescents." The Journal of Early Adolescence 9.1-2 (1989): 34-49.
👍11❤7
Секция «Когнитивный поворот в исследованиях этничности» на КАЭР
Несколько дней назад закончился КАЭР, главное этнологическое событие двух лет. И секция «Когнитивный поворот в исследованиях этничности» на нем более чем прозвучала. А значит – направлению дан официальный старт в России. Планируется также выйти с текстами, но как и с какими именно – будем думать.
Если говорить содержательно, когнитивный поворот – происходит. Он как пелотон в Формуле 1 – кто-то только выходит на идею, что этничность организована вокруг категорий, кто-то уже отказывается от этой идеи, кто-то продолжает «примирять» конструктивизм и групповое мышление, кто-то уже «перепрошился» и группы для него – это тоже функция от категоризаций, кто-то думает, что когнитивный поворот – это качественные методы, а кто-то уже вешает датчики потливости на людей для ответа на вопросы на стыке социологии и когнитивистики.
Так устроен любой поворот и в принципе – динамика науки. Следующим постом я повешу чуть отредактированное вступительное слово секции, а пока – можно насладиться фотографиями с секции. В общем – «повернули».
Несколько дней назад закончился КАЭР, главное этнологическое событие двух лет. И секция «Когнитивный поворот в исследованиях этничности» на нем более чем прозвучала. А значит – направлению дан официальный старт в России. Планируется также выйти с текстами, но как и с какими именно – будем думать.
Если говорить содержательно, когнитивный поворот – происходит. Он как пелотон в Формуле 1 – кто-то только выходит на идею, что этничность организована вокруг категорий, кто-то уже отказывается от этой идеи, кто-то продолжает «примирять» конструктивизм и групповое мышление, кто-то уже «перепрошился» и группы для него – это тоже функция от категоризаций, кто-то думает, что когнитивный поворот – это качественные методы, а кто-то уже вешает датчики потливости на людей для ответа на вопросы на стыке социологии и когнитивистики.
Так устроен любой поворот и в принципе – динамика науки. Следующим постом я повешу чуть отредактированное вступительное слово секции, а пока – можно насладиться фотографиями с секции. В общем – «повернули».
❤🔥13👍8❤2🔥1
КАЭР - секция "Когнитивный поворот в исследованиях этничности", вступительное слово, ч. 1
Но перед тем, как перейти к первому докладчику, на затравку, я бы хотел поделиться с вами своим видением когнитивного поворота. Вернее, наметить некоторые собственные ориентиры в этой связи. Прежде всего несколько вещей, о которых я не стану говорить, потому что это очевидно требует сильно больше времени, чем позволяет формат этого вступительного слова. Я не буду говорить о том, что когнитивный поворот – это во многом поворот обратно в сторону психологии, из которой социальные науки выделились в начале XX века и формулировали свой предмет в «теоретическом конфликте» с психологией. Я не буду говорить о том прогрессе, который сделали науки о мышлении (а, наверное, так можно определить предмет когнитивистики) за последние 100 лет, и что когнитивный поворот в социальных науках – это неизбежно и необходимо рецепции когнитивной революции 1960-х и позже (а на самом деле – и раньше). Я не буду говорить о мейнстримном направлении современной когнитивной социологии, «брендированным» такими исследователями как Энн Свидлер, Поль ДиМаджио, а также их позже прозвучавшими коллегами. Я не буду говорить об альтернативных версиях когнитивного поворота – Эвиатара Зерубавела, Тёна ван Дейка или Сержа Московичи. Переходя уже непосредственно к когнитивному повороту в исследованиях этничности, я не буду говорить о том, что он уже во многом происходит – в основном силами и влиянием его предтеч, обычно с когнитивным поворотом не связываемых, но в некотором смысле его осуществившим, перенеся фокус с исследований групп на исследование институционализированного восприятия. Я, разумеется, говорю (а вернее не говорю) о Фредрике Барте, а также манчестерцах – Максе Глакмане, Джеймсе Клайде Митчелле и других. Хотелось бы детальнее остановиться на парадигматическом тексте Роджерса Брубекера «Этничность как познание (когниция)», где когнитивный поворот де-факто заявляется, но этого я тоже не буду делать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
Но перед тем, как перейти к первому докладчику, на затравку, я бы хотел поделиться с вами своим видением когнитивного поворота. Вернее, наметить некоторые собственные ориентиры в этой связи. Прежде всего несколько вещей, о которых я не стану говорить, потому что это очевидно требует сильно больше времени, чем позволяет формат этого вступительного слова. Я не буду говорить о том, что когнитивный поворот – это во многом поворот обратно в сторону психологии, из которой социальные науки выделились в начале XX века и формулировали свой предмет в «теоретическом конфликте» с психологией. Я не буду говорить о том прогрессе, который сделали науки о мышлении (а, наверное, так можно определить предмет когнитивистики) за последние 100 лет, и что когнитивный поворот в социальных науках – это неизбежно и необходимо рецепции когнитивной революции 1960-х и позже (а на самом деле – и раньше). Я не буду говорить о мейнстримном направлении современной когнитивной социологии, «брендированным» такими исследователями как Энн Свидлер, Поль ДиМаджио, а также их позже прозвучавшими коллегами. Я не буду говорить об альтернативных версиях когнитивного поворота – Эвиатара Зерубавела, Тёна ван Дейка или Сержа Московичи. Переходя уже непосредственно к когнитивному повороту в исследованиях этничности, я не буду говорить о том, что он уже во многом происходит – в основном силами и влиянием его предтеч, обычно с когнитивным поворотом не связываемых, но в некотором смысле его осуществившим, перенеся фокус с исследований групп на исследование институционализированного восприятия. Я, разумеется, говорю (а вернее не говорю) о Фредрике Барте, а также манчестерцах – Максе Глакмане, Джеймсе Клайде Митчелле и других. Хотелось бы детальнее остановиться на парадигматическом тексте Роджерса Брубекера «Этничность как познание (когниция)», где когнитивный поворот де-факто заявляется, но этого я тоже не буду делать.
ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ
❤8
КАЭР - секция "Когнитивный поворот в исследованиях этничности", вступительное слово, ч. 2
НАЧАЛО ВЫШЕ
Вместо этого я коротко скажу, как я вижу когнитивный поворот и как реализуем его мы в нашей Группе исследований миграции и этничности, которая в полном составе присутствует на этой секции. Прежде всего, мы – вслед за Брубекером – говорим не о группах, а категориях. Более того, и это во-вторых, излишняя фокусировка на категориях нас последнее время устраивает все меньше, и последнее время – вслед за когнитивными социологами – мы фокусируемся на том, что называется культурные когнитивные схемы – связки между репрезентациями явлений в сознании. Примерно этим занимаются когнитивисты, но мы, находясь на территории социальных наук, пытаемся понять, как на складывание схем влияют факторы контекста, как в результате рутинных, типичных взаимодействий, происходящих в рамках институтов и организаций, эти схемы складываются и «затвердевают», а также тем, как затем они детерминируют человеческое поведение и тем самым – влияют на «большие» социальные факты – государства, миграции, социальные изменения. Как так получается, что в индивидуальных сознаниях возникает и «затвердевает» связка между этнической категорией, явлениями природы, разными предметами, политическими установками и проч., и как затем эти установки реализуются – вот это нас последнее время интересует, равно как интересует каждая отдельная деталь этой «фабрики» этничности. Но не то, чтобы этим когнитивный поворот заканчивался. В широком смысле когнитивный поворот в нашем понимании – это почти любое междисциплинарное исследование этничности на стыке социальных наук с одной стороны и когнитивистики/психологии с другой. Если начать заниматься этим – выяснится, что куда ни пойти – будет зияющая лакуна, а значит почти любые эксперименты – в прямом и переносном смысле – будут развитийны для области. Физиологические реакции на этнические символы? Пожалуйста. Вариации face-space в различных этнических контекстах? Разумеется. Механизмы социального производства этнических чувств? Сколько угодно. Список такого рода стыковок можно продолжать. И в этой секции мы предлагаем вместе пофантазировать о том, как можно и нужно делать такие исследования.
НАЧАЛО ВЫШЕ
Вместо этого я коротко скажу, как я вижу когнитивный поворот и как реализуем его мы в нашей Группе исследований миграции и этничности, которая в полном составе присутствует на этой секции. Прежде всего, мы – вслед за Брубекером – говорим не о группах, а категориях. Более того, и это во-вторых, излишняя фокусировка на категориях нас последнее время устраивает все меньше, и последнее время – вслед за когнитивными социологами – мы фокусируемся на том, что называется культурные когнитивные схемы – связки между репрезентациями явлений в сознании. Примерно этим занимаются когнитивисты, но мы, находясь на территории социальных наук, пытаемся понять, как на складывание схем влияют факторы контекста, как в результате рутинных, типичных взаимодействий, происходящих в рамках институтов и организаций, эти схемы складываются и «затвердевают», а также тем, как затем они детерминируют человеческое поведение и тем самым – влияют на «большие» социальные факты – государства, миграции, социальные изменения. Как так получается, что в индивидуальных сознаниях возникает и «затвердевает» связка между этнической категорией, явлениями природы, разными предметами, политическими установками и проч., и как затем эти установки реализуются – вот это нас последнее время интересует, равно как интересует каждая отдельная деталь этой «фабрики» этничности. Но не то, чтобы этим когнитивный поворот заканчивался. В широком смысле когнитивный поворот в нашем понимании – это почти любое междисциплинарное исследование этничности на стыке социальных наук с одной стороны и когнитивистики/психологии с другой. Если начать заниматься этим – выяснится, что куда ни пойти – будет зияющая лакуна, а значит почти любые эксперименты – в прямом и переносном смысле – будут развитийны для области. Физиологические реакции на этнические символы? Пожалуйста. Вариации face-space в различных этнических контекстах? Разумеется. Механизмы социального производства этнических чувств? Сколько угодно. Список такого рода стыковок можно продолжать. И в этой секции мы предлагаем вместе пофантазировать о том, как можно и нужно делать такие исследования.
❤14