🧐 25 лет пролетело с тех пор, как и.о. президента Владимир Путин обратился к учредительному съезду движения «Единство».

Его слова, особенно о судьбах российской многопартийности, сегодня звучат с особым оттенком.

Тогда, в феврале 2000-го, было честно признано:

«Можно как угодно относиться к коммунистической идеологии: можно критиковать или быть сторонником, но нельзя не признать, что одна системообразующая партия в России уже есть».

Это была констатация очевидного факта – КПРФ оставалась единственной силой с глубокими корнями, массовой базой, чёткой идеологией социализма и социальной справедливости, пронизывающей всю страну своей структурой...

Центральным же, ключевым для будущего политической системы стал тезис-обещание:

«Надо создавать условия, при которых в России наконец появится несколько общенациональных идейно оформленных партий современного типа».

Это было больше, чем просто пожелание успеха новорожденному «Единству» (ставшему позже «Единой Россией»). Это звучало как программа действий, как курс на преодоление эпохи «карманных партий», и переход к подлинной конкуренции идей и программ.

«Надеюсь, что и «Единство» станет по‑настоящему представительной, крупной и устойчивой политической силой», – добавил тогда президент.

Прошло 25 лет. «Единая Россия» действительно стала сверхпредставительной, колоссально крупной и предельно устойчивой силой, доминирующей в политике. Но вот вопрос: стала ли она той самой «идейно оформленной партией современного типа», о которой говорилось? Её платформа часто воспринимается как адаптивная, ситуативная, больше инструмент управления и консолидации вокруг курса, чем носительница целостной, последовательной доктрины, сравнимой с марксизмом-ленинизмом. Она скорее воплощает систему, чем предлагает ей идейную альтернативу.

А где же обещанные «несколько»? КПРФ, несмотря на все сложности и давление, остаётся единственной партией с безусловно узнаваемой, исторически укоренённой и целостной идеологией, представляющей интересы трудящегося большинства. Но разве она чувствует себя равноправным игроком в условиях, где доступ к ресурсам, СМИ и административному влиянию распределён столь неравномерно? Другие партии в поле зрения – часто лишь тени былых обещаний... Одни воспринимаются как проекты, оттягивающие голоса от реальной оппозиции, другие – как нишевые или вовсе лишённые подлинной массовой поддержки и идеологического стержня, существующие в узком коридоре дозволенного. Плюрализм сильных, самостоятельных, идейно конкурирующих общенациональных сил так и не возник. Вместо него – монополия одной силы.

Ирония судьбы в том, что предупреждение уже президента Путина в мае 2000-го года о тех, «кого нельзя подпускать к власти и на пушечный выстрел», обернулось иной проблемой. Сегодня куда актуальнее вопрос о том, кого можно подпустить только на строго определённых условиях лояльности и в рамках отведённой роли. Критика «карманных партий» 25-летней давности бьёт рикошетом по всей нынешней конструкции, где выживание любой партии, кроме доминирующей, жёстко привязано к умению вписаться в непрозрачные правила игры, часто в ущерб принципам и идеологии.

Признание КПРФ единственной системообразующей партией тогда было честным взглядом на реальность. Но программа создания «нескольких общенациональных идейно оформленных партий современного типа» так и осталась декларацией. Вместо ожидаемого расцвета идейного соревнования мы получили сверхконцентрацию политического поля вокруг одной силы с размытыми идеологическими контурами. КПРФ же, сохранив свою доктринальную чистоту и массовость, вынуждена постоянно доказывать своё право на существование и бороться за голоса в условиях, далёких от обещанного равноправия. Четверть века спустя подлинная многопартийность, основанная на конкуренции идей, а не административных возможностей, остаётся для России недостигнутой целью.

А КПРФ по-прежнему остаётся главным – и, по сути, единственным – носителем целостной альтернативной идеологии, чьё место в системе скорее терпимо, чем равно. Вот каким оказался путь от тех, вроде бы, прогрессивных заявлений 2000-го.