Предатель или герой? Продолжаем разговор с дезертиром.
Напоминаем: А. — Анастасия Шевченко, участница Антивоенного комитета России Д. — Дезертир, имя изменено по его просьбе и из соображений безопасности.
Вот вторая часть беседы с человеком, который отказался участвовать в войне.
⸻
А. — Слушай, много говорят о том, что люди в армии лишены субъектности, они просто выполняют приказы. На все мои вопросы российские военнопленные отвечают: «Как приказали, я так и делал. Что скажет власть, так и будет». В таком духе снимают с себя ответственность. А должна ли вообще быть ответственность у военнослужащего Российской Федерации?
Д. — Конечно, должны нести ответственность. Если бы они все разом побежали, то сделали бы верное решение. Или развернули просто стволы. Но они этого не делают. То есть, я думал, что, если у меня не получится всё-таки дезертировать, то я кого-нибудь из командования уничтожу, либо гранату кину. Я понимаю, что меня просто убьют. Лучше я тогда кого-то заберу с собой.
А. — Такая степень отчаяния?
Д. — Конечно. Мало того, что на меня постоянно давили насчёт контракта, за меня два раза подписывали контракт. Я уехал из-за того, что за меня подписали рапорт о том, что я очень сильно хочу на войну, когда я был в госпитале. Я рад, что так получилось, что я сохранил жизнь кому-то из украинцев и, в первую очередь, себе.
А. — Поговорим про твоё место службы — РВСН, Ракетные войска стратегического назначения. Ракеты летят в Украину и попадают в жилые дома в том числе. В РВСН служат узкие специалисты, которых принято считать элитой. Почему ракетчиков отправляют в штурмовые батальоны? Ведь они гораздо полезнее режиму, находясь в своих частях, нет?
Д. — Просто нужно любыми средствами достать людей. Тот человек, который служит в армии, — его легче всего найти. Подписывал контракт? Вот давай иди и воюй.
А. — Ну то есть не хватает людей на фронте?
Д. — Конечно, конечно, голод с таким расходом людей. Их всегда будет мало. И для государства, чем их больше, тем лучше.
А. — Терял друзей на фронте?
Д. — Ну у меня одногруппник погиб. Не скажу, что прям терял, но очень много раненых.
А. — А что дальше с ранеными? Какова их судьба?
Д. — Их возвращают. С нашей части кого-то отправили в разведку, кого-то склады охранять, кого-то ремонтировать технику. Им, по большому счёту, повезло. Я думаю, это будет усугубляться, и будут отправлять воевать снова. Уже отправляли в артиллерию и в штурмовые подразделения. Не знаю, что стало с теми людьми. Я ни с кем из них не общаюсь. Начинаю жизнь с чистого листа.
А. — Вообще какой ценой тебе далось это дезертирство? Какую роль сыграл проект «Идите лесом»?
Д. — Ну слушай, «Идите лесом» дали мне алгоритм действий, которому я следовал, и всё у меня получилось. Самое важное было решиться. Если бы не было приказа об отправке меня в штурмовой батальон, если бы меня уволили, я бы не уехал из России. Я бы ещё на полгода–год остался. Открытой-то мобилизации нет в России. Она как бы действует, но открыто её нет. Дезертировать было сложным решением, но необходимым. Все способы уволиться законным способом я использовал. Фишка в том, что не по правилам играть начало раньше командование. А я стал играть не по правилам только в самом конце.
Предатель или герой? Продолжаем разговор с дезертиром.
Напоминаем: А. — Анастасия Шевченко, участница Антивоенного комитета России Д. — Дезертир, имя изменено по его просьбе и из соображений безопасности.
Вот вторая часть беседы с человеком, который отказался участвовать в войне.
⸻
А. — Слушай, много говорят о том, что люди в армии лишены субъектности, они просто выполняют приказы. На все мои вопросы российские военнопленные отвечают: «Как приказали, я так и делал. Что скажет власть, так и будет». В таком духе снимают с себя ответственность. А должна ли вообще быть ответственность у военнослужащего Российской Федерации?
Д. — Конечно, должны нести ответственность. Если бы они все разом побежали, то сделали бы верное решение. Или развернули просто стволы. Но они этого не делают. То есть, я думал, что, если у меня не получится всё-таки дезертировать, то я кого-нибудь из командования уничтожу, либо гранату кину. Я понимаю, что меня просто убьют. Лучше я тогда кого-то заберу с собой.
А. — Такая степень отчаяния?
Д. — Конечно. Мало того, что на меня постоянно давили насчёт контракта, за меня два раза подписывали контракт. Я уехал из-за того, что за меня подписали рапорт о том, что я очень сильно хочу на войну, когда я был в госпитале. Я рад, что так получилось, что я сохранил жизнь кому-то из украинцев и, в первую очередь, себе.
А. — Поговорим про твоё место службы — РВСН, Ракетные войска стратегического назначения. Ракеты летят в Украину и попадают в жилые дома в том числе. В РВСН служат узкие специалисты, которых принято считать элитой. Почему ракетчиков отправляют в штурмовые батальоны? Ведь они гораздо полезнее режиму, находясь в своих частях, нет?
Д. — Просто нужно любыми средствами достать людей. Тот человек, который служит в армии, — его легче всего найти. Подписывал контракт? Вот давай иди и воюй.
А. — Ну то есть не хватает людей на фронте?
Д. — Конечно, конечно, голод с таким расходом людей. Их всегда будет мало. И для государства, чем их больше, тем лучше.
А. — Терял друзей на фронте?
Д. — Ну у меня одногруппник погиб. Не скажу, что прям терял, но очень много раненых.
А. — А что дальше с ранеными? Какова их судьба?
Д. — Их возвращают. С нашей части кого-то отправили в разведку, кого-то склады охранять, кого-то ремонтировать технику. Им, по большому счёту, повезло. Я думаю, это будет усугубляться, и будут отправлять воевать снова. Уже отправляли в артиллерию и в штурмовые подразделения. Не знаю, что стало с теми людьми. Я ни с кем из них не общаюсь. Начинаю жизнь с чистого листа.
А. — Вообще какой ценой тебе далось это дезертирство? Какую роль сыграл проект «Идите лесом»?
Д. — Ну слушай, «Идите лесом» дали мне алгоритм действий, которому я следовал, и всё у меня получилось. Самое важное было решиться. Если бы не было приказа об отправке меня в штурмовой батальон, если бы меня уволили, я бы не уехал из России. Я бы ещё на полгода–год остался. Открытой-то мобилизации нет в России. Она как бы действует, но открыто её нет. Дезертировать было сложным решением, но необходимым. Все способы уволиться законным способом я использовал. Фишка в том, что не по правилам играть начало раньше командование. А я стал играть не по правилам только в самом конце.
Часть 2/3
#дезертир #нетвойне
BY Антивоенный Комитет России
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Despite Telegram's origins, its approach to users' security has privacy advocates worried. "The inflation fire was already hot and now with war-driven inflation added to the mix, it will grow even hotter, setting off a scramble by the world’s central banks to pull back their stimulus earlier than expected," Chris Rupkey, chief economist at FWDBONDS, wrote in an email. "A spike in inflation rates has preceded economic recessions historically and this time prices have soared to levels that once again pose a threat to growth." At its heart, Telegram is little more than a messaging app like WhatsApp or Signal. But it also offers open channels that enable a single user, or a group of users, to communicate with large numbers in a method similar to a Twitter account. This has proven to be both a blessing and a curse for Telegram and its users, since these channels can be used for both good and ill. Right now, as Wired reports, the app is a key way for Ukrainians to receive updates from the government during the invasion. Telegram was co-founded by Pavel and Nikolai Durov, the brothers who had previously created VKontakte. VK is Russia’s equivalent of Facebook, a social network used for public and private messaging, audio and video sharing as well as online gaming. In January, SimpleWeb reported that VK was Russia’s fourth most-visited website, after Yandex, YouTube and Google’s Russian-language homepage. In 2016, Forbes’ Michael Solomon described Pavel Durov (pictured, below) as the “Mark Zuckerberg of Russia.” Telegram has become more interventionist over time, and has steadily increased its efforts to shut down these accounts. But this has also meant that the company has also engaged with lawmakers more generally, although it maintains that it doesn’t do so willingly. For instance, in September 2021, Telegram reportedly blocked a chat bot in support of (Putin critic) Alexei Navalny during Russia’s most recent parliamentary elections. Pavel Durov was quoted at the time saying that the company was obliged to follow a “legitimate” law of the land. He added that as Apple and Google both follow the law, to violate it would give both platforms a reason to boot the messenger from its stores.
from ca
