«К сожалению, чтобы человек нашел время прочесть Поиски, ему нужно серьезно заболеть или сломать ногу», — говорил Роберт Пруст, брат Марселя. Моя поездка в Израиль обернулась тем, что у меня на ноге образовалась большая рана, напоминающая, без преувеличений, кратер. Все терпимо, но я стараюсь не ходить на дальние расстояния. Не то, чтобы я стала сильно больше читать, но иногда получалось выкраивать время — пару дней назад листала «Лето с Прустом», которое очень давно ждала — из-за эссе Юлии Кристевой, которое есть в этом сборнике.
На меня неожиданно серьезно повлиял выход этой книги: когда я узнала, что там будет эссе Кристевой (постструктуралистки и ученицы Барта), так вдохновилась, что начала читать Пруста, угорела по нему и записалась на французский. А еще я много думала о том, почему меня так заинтересовал Пруст: я как человек, который со школы чувствовал несправедливый перевес в сторону мужчин в каноне, была удивлена своим новым увлечением.
Сначала я думала: все дело в том, что я отдыхаю на Прусте. Когда я его читаю, мне кажется, что я снова в Алексине у бабушки в саду, лежу на скамейке и читаю Тургенева (которого я, на удивление, очень любила подростком). Тогда время тянулось медленно, а книги были бесконечными, и в этом была их красота.
Сейчас, прочтя фрагменты из «Лета с..», я вижу пересечение того, как работал Пруст, со своими мыслями о литературе. Кристева в своем эссе ссылается на две его цитаты: «Прекрасные книги написаны на некоем подобии иностранного языка» и «Долг и задача писателя те же, что у переводчика», подразумевая, что задача автора перевести свои чувства на язык текста. Кристева, конечно, сумела написать это лучше меня, поэтому я просто приведу ее цитату:
Пруст полагает, что писатель живет в мире, полном чувств, бурлящем эмоциями и самом что ни на есть сокровенном. Его бесконечные, полные остроумия и неслыханной мудрости фразы вызывают ощущение многогранности и изменчивости чувств. Эта калейдоскопичность, характеризующая прустовский стиль, — свидетельство его сопротивления описательной литературе <...>.
Вообще, после Пруста писать по меньшей мере боязно. Я пишу по ночам, особенно романы, и тогда мне порой случается открыть страницу-другую Поисков: я вслушиваюсь и наслаждаюсь, словно проникаю внутрь и в этом почти галлюцинаторном состоянии втекаю во французский язык, в этот «приемный язык», ставший моим, зоркий и восприимчивый. Чтение Пруста — больше, чем упражнение, это истинный опыт, через который, мне кажется, должен пройти всякий писатель, чтобы найти собственный путь.
«К сожалению, чтобы человек нашел время прочесть Поиски, ему нужно серьезно заболеть или сломать ногу», — говорил Роберт Пруст, брат Марселя. Моя поездка в Израиль обернулась тем, что у меня на ноге образовалась большая рана, напоминающая, без преувеличений, кратер. Все терпимо, но я стараюсь не ходить на дальние расстояния. Не то, чтобы я стала сильно больше читать, но иногда получалось выкраивать время — пару дней назад листала «Лето с Прустом», которое очень давно ждала — из-за эссе Юлии Кристевой, которое есть в этом сборнике.
На меня неожиданно серьезно повлиял выход этой книги: когда я узнала, что там будет эссе Кристевой (постструктуралистки и ученицы Барта), так вдохновилась, что начала читать Пруста, угорела по нему и записалась на французский. А еще я много думала о том, почему меня так заинтересовал Пруст: я как человек, который со школы чувствовал несправедливый перевес в сторону мужчин в каноне, была удивлена своим новым увлечением.
Сначала я думала: все дело в том, что я отдыхаю на Прусте. Когда я его читаю, мне кажется, что я снова в Алексине у бабушки в саду, лежу на скамейке и читаю Тургенева (которого я, на удивление, очень любила подростком). Тогда время тянулось медленно, а книги были бесконечными, и в этом была их красота.
Сейчас, прочтя фрагменты из «Лета с..», я вижу пересечение того, как работал Пруст, со своими мыслями о литературе. Кристева в своем эссе ссылается на две его цитаты: «Прекрасные книги написаны на некоем подобии иностранного языка» и «Долг и задача писателя те же, что у переводчика», подразумевая, что задача автора перевести свои чувства на язык текста. Кристева, конечно, сумела написать это лучше меня, поэтому я просто приведу ее цитату:
Пруст полагает, что писатель живет в мире, полном чувств, бурлящем эмоциями и самом что ни на есть сокровенном. Его бесконечные, полные остроумия и неслыханной мудрости фразы вызывают ощущение многогранности и изменчивости чувств. Эта калейдоскопичность, характеризующая прустовский стиль, — свидетельство его сопротивления описательной литературе <...>.
Вообще, после Пруста писать по меньшей мере боязно. Я пишу по ночам, особенно романы, и тогда мне порой случается открыть страницу-другую Поисков: я вслушиваюсь и наслаждаюсь, словно проникаю внутрь и в этом почти галлюцинаторном состоянии втекаю во французский язык, в этот «приемный язык», ставший моим, зоркий и восприимчивый. Чтение Пруста — больше, чем упражнение, это истинный опыт, через который, мне кажется, должен пройти всякий писатель, чтобы найти собственный путь.
BY пограничное письмо | аня кузнецова
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
Ukrainian forces have since put up a strong resistance to the Russian troops amid the war that has left hundreds of Ukrainian civilians, including children, dead, according to the United Nations. Ukrainian and international officials have accused Russia of targeting civilian populations with shelling and bombardments. During the operations, Sebi officials seized various records and documents, including 34 mobile phones, six laptops, four desktops, four tablets, two hard drive disks and one pen drive from the custody of these persons. He adds: "Telegram has become my primary news source." As a result, the pandemic saw many newcomers to Telegram, including prominent anti-vaccine activists who used the app's hands-off approach to share false information on shots, a study from the Institute for Strategic Dialogue shows. False news often spreads via public groups, or chats, with potentially fatal effects.
from cn
