Улус Джучи

ИМПЕРАТОР, как представитель служилого сословия: образ власти в евразийской традиции

В политической культуре евразийских обществ власть традиционно понималась не как привилегия, а как форма высшей службы. В отличие от западной феодальной модели, где монарх— верховный сеньор с правом даровать и не служить, в тюркско-монгольской традиции, а затем и в Московии, глава государства мыслился прежде всего как исполнитель воли рода, закона, народа или высшего принципа.
Эта установка имела прямое отражение в социальных институтах:
В ордынской традиции— хан должен был быть «справедлив» и лично возглавлять военные и судебные действия.
На Москве— царь был слугою Божиим и государства, и обязан был лично вершить суд и требовать верной службы.
В имперской России и в СССР— государь и генсек рассматривались как верховные служащие, чья власть легитимна лишь при выполнении долга.

Выражение Александра I в конце его правления, записанное современниками, звучало следующим образом:
«Солдату после 25 лет службы дают вольную. Я, как император, отслужил свой срок и имею право уйти».
(Цит. по: Мартос А.И. Воспоминания. СПб., 1870)
Это не просто высказывание монарха, уставшего от власти. Это акт отождествления высшего правителя с человеком службы. Император не воспринимается как владыка по праву крови, но как тот, кто «отбывает службу» в пользу государства— в точности как офицер или чиновник.
Такое понимание согласуется с Петровским учреждением Табели о рангах (1722), где государственная служба становится основой социальной иерархии, а продвижение— вопросом заслуги и выслуги, а не рождения.

В советской системе это понимание службы усиливается и демократизируется. Лидер государства не именуется царём или вождём, а обозначается как товарищ, председатель, первый среди равных, чья власть оправдана исключительно трудом и заслугой.
Сталин в выступлениях регулярно подчёркивал:
«Я— лишь скромный ученик Ленина. Служу делу партии и народа»
(см. «Речь на XVIII съезде ВКП(б)», 1939)

Идеологема «Служу трудовому народу!», закреплённая как нормативная формула в армии и госаппарате, представляет собой распространение логики службы на всю вертикаль власти, от солдата до председателя Совнаркома.
Таким образом, как в монгольском ясаке, так и в Соборном уложении 1649 г., и в Табели о рангах, и в поздней сталинской риторике мы видим единый правовой архетип:
Верховная власть в евразийской традиции— это не автономия, а служебное звание.

Она требует не столько происхождения, сколько подчинения высшему долгу. Правитель— это служилый человек, чей срок— это жизнь в структуре обязательств.
И это— глубинный код евразийской государственности.

www.group-telegram.com/hk/juchiulus.com/277

58 viewsedited  Jun 23 at 16:57

ИМПЕРАТОР, как представитель служилого сословия: образ власти в евразийской традиции

В политической культуре евразийских обществ власть традиционно понималась не как привилегия, а как форма высшей службы. В отличие от западной феодальной модели, где монарх— верховный сеньор с правом даровать и не служить, в тюркско-монгольской традиции, а затем и в Московии, глава государства мыслился прежде всего как исполнитель воли рода, закона, народа или высшего принципа.
Эта установка имела прямое отражение в социальных институтах:
В ордынской традиции— хан должен был быть «справедлив» и лично возглавлять военные и судебные действия.
На Москве— царь был слугою Божиим и государства, и обязан был лично вершить суд и требовать верной службы.
В имперской России и в СССР— государь и генсек рассматривались как верховные служащие, чья власть легитимна лишь при выполнении долга.

Выражение Александра I в конце его правления, записанное современниками, звучало следующим образом:
«Солдату после 25 лет службы дают вольную. Я, как император, отслужил свой срок и имею право уйти».
(Цит. по: Мартос А.И. Воспоминания. СПб., 1870)
Это не просто высказывание монарха, уставшего от власти. Это акт отождествления высшего правителя с человеком службы. Император не воспринимается как владыка по праву крови, но как тот, кто «отбывает службу» в пользу государства— в точности как офицер или чиновник.
Такое понимание согласуется с Петровским учреждением Табели о рангах (1722), где государственная служба становится основой социальной иерархии, а продвижение— вопросом заслуги и выслуги, а не рождения.

В советской системе это понимание службы усиливается и демократизируется. Лидер государства не именуется царём или вождём, а обозначается как товарищ, председатель, первый среди равных, чья власть оправдана исключительно трудом и заслугой.
Сталин в выступлениях регулярно подчёркивал:
«Я— лишь скромный ученик Ленина. Служу делу партии и народа»
(см. «Речь на XVIII съезде ВКП(б)», 1939)

Идеологема «Служу трудовому народу!», закреплённая как нормативная формула в армии и госаппарате, представляет собой распространение логики службы на всю вертикаль власти, от солдата до председателя Совнаркома.
Таким образом, как в монгольском ясаке, так и в Соборном уложении 1649 г., и в Табели о рангах, и в поздней сталинской риторике мы видим единый правовой архетип:
Верховная власть в евразийской традиции— это не автономия, а служебное звание.

Она требует не столько происхождения, сколько подчинения высшему долгу. Правитель— это служилый человек, чей срок— это жизнь в структуре обязательств.
И это— глубинный код евразийской государственности.

BY Улус Джучи