С этим RFMB тоже история любопытная. Дело в том, что, несмотря на провозглашенный курс на вовлечение в борьбу именно фабрично-заводских женщин-работниц, успехов на этом поприще достигнуто было мало: миролюбивые заводчанки почему-то не особо желали вступать в оставшийся излишне воинственным коммунистический женский фронт, предпочитая ему более умеренную социал-демократию. Поэтому основным контингентом RFMB являлись…безработные домохозяйки рабочих кварталов. Которых коммунисты привлекали педалированием вопросов, касающихся семейного быта: высокой арендной и коммунальной платы, дороговизны продуктов и социальных услуг. Т.о. к 1927 году RFMB почти полностью состоял из домохозяек, а не из работниц предприятий, как это было задумано.
Меж тем, если в 1926 в женском фронте состояло около 25 тысяч женщин, то уже к концу 1929 их осталось чуть более 4 тысяч. Что случилось?
Случилась т.н. “большевизация” массовых фронтов, целью которой было превращение их членов в дисциплинированную и единообразную армию, готовую оказать активное сопротивление наступлению реакции (как раз во второй половине 20-х началась эпоха Kampfzeit, - активных уличных столкновений, - совпавшая с переходом Коминтерна, ожидавшего падения мирового капитализма со дня на день, к ультрареволюционному “третьему периоду”)
В контексте “большевизации” женского фронта, речь шла о продвижении определенного единого внешнего вида “коммунистической женщины”. Прежде всего, как и в RFB, в RFMB вводилась единая форма. Причем выглядела эта форма предельно ассексуально, подчеркивая нормативный физический идеал коммунистической женщины, совершенно лишенной “буржуазного кокетства и соблазнительности”.
Свободный/мешковатый крой блуз и юбок (теперь такое называют “оверсайз”), короткие прически (символ женской эмансипации в межвоенные годы), отсутствие каких-либо украшений; все это дополнялось организацией воинственных ритуалов, сходных с традициями мужских полувоенных коллективов (маршировка, распевание революционных песен и скандирование воинственных лозунгов) и продвижением милитаристской ментальности как проявления “новой революционной роли” женщин. Все это вкупе выглядело, наверное, эпатажно и круто, но отталкивало массы женщин, не разделявших столь агрессивных и новаторских убеждений.
В общем, уже в те годы излишне радикально понятая некоторыми “повесточка” создавала проблемы.
Небезынтересно, что попытки превратить женщин в бесполых и агрессивных “революционных солдат” наталкивались как на критику со стороны “мужского” RFB (что интерпретировалось радикальными деятельницами как проявление “реакционной отсталости”), так и на осуждение наиболее адекватными женщинами из самого RFMB: сама Клара Цеткин сокрушалась, что пропаганда милитаризма внутри RFMB демонстрирует неспособность самих участниц организации “понять женский образ мышления”.
Но все было тщетно: активное меньшинство агрессивных сторонниц эмансипации продолжало навязывать внутри RFMB “женский мачизм”, отталкивая от организации не только аполитичные массы, но и некоторые ассоциации “Союза красных фронтовиков”, которые во многих местах просто повернулись спиной к странным женским инициативам (иногда открыто их высмеивая), что грозило совершенно разрушить сколоченный коммунистами альянс женского и мужского фронта.
XI конференция КПГ в марте 1927, наблюдая очевидный вред, который наносит партийному влиянию в массах этот “женский милитаризм” уже напрямую призвала RFMB разорвать связи с воинственной политической культурой, указав, что вместо военизированной деятельности, женский фронт должен сконструировать собственный профиль, понятный и симпатичный “пролетарским женщинам”. Это ничего не изменило.
Ко времени Третьего конгресса RFMB в августе 1929 стало окончательно ясно, что идея коммунистического женского массового фронта провалилась с треском, уступая позиции социал-демократам, пацифистам и даже нацистам. Но выправлению ситуации помешала изменившаяся конъюнктура: после кровавых первомайских столкновений 1929 года в Берлине (т.н.
С этим RFMB тоже история любопытная. Дело в том, что, несмотря на провозглашенный курс на вовлечение в борьбу именно фабрично-заводских женщин-работниц, успехов на этом поприще достигнуто было мало: миролюбивые заводчанки почему-то не особо желали вступать в оставшийся излишне воинственным коммунистический женский фронт, предпочитая ему более умеренную социал-демократию. Поэтому основным контингентом RFMB являлись…безработные домохозяйки рабочих кварталов. Которых коммунисты привлекали педалированием вопросов, касающихся семейного быта: высокой арендной и коммунальной платы, дороговизны продуктов и социальных услуг. Т.о. к 1927 году RFMB почти полностью состоял из домохозяек, а не из работниц предприятий, как это было задумано.
Меж тем, если в 1926 в женском фронте состояло около 25 тысяч женщин, то уже к концу 1929 их осталось чуть более 4 тысяч. Что случилось?
Случилась т.н. “большевизация” массовых фронтов, целью которой было превращение их членов в дисциплинированную и единообразную армию, готовую оказать активное сопротивление наступлению реакции (как раз во второй половине 20-х началась эпоха Kampfzeit, - активных уличных столкновений, - совпавшая с переходом Коминтерна, ожидавшего падения мирового капитализма со дня на день, к ультрареволюционному “третьему периоду”)
В контексте “большевизации” женского фронта, речь шла о продвижении определенного единого внешнего вида “коммунистической женщины”. Прежде всего, как и в RFB, в RFMB вводилась единая форма. Причем выглядела эта форма предельно ассексуально, подчеркивая нормативный физический идеал коммунистической женщины, совершенно лишенной “буржуазного кокетства и соблазнительности”.
Свободный/мешковатый крой блуз и юбок (теперь такое называют “оверсайз”), короткие прически (символ женской эмансипации в межвоенные годы), отсутствие каких-либо украшений; все это дополнялось организацией воинственных ритуалов, сходных с традициями мужских полувоенных коллективов (маршировка, распевание революционных песен и скандирование воинственных лозунгов) и продвижением милитаристской ментальности как проявления “новой революционной роли” женщин. Все это вкупе выглядело, наверное, эпатажно и круто, но отталкивало массы женщин, не разделявших столь агрессивных и новаторских убеждений.
В общем, уже в те годы излишне радикально понятая некоторыми “повесточка” создавала проблемы.
Небезынтересно, что попытки превратить женщин в бесполых и агрессивных “революционных солдат” наталкивались как на критику со стороны “мужского” RFB (что интерпретировалось радикальными деятельницами как проявление “реакционной отсталости”), так и на осуждение наиболее адекватными женщинами из самого RFMB: сама Клара Цеткин сокрушалась, что пропаганда милитаризма внутри RFMB демонстрирует неспособность самих участниц организации “понять женский образ мышления”.
Но все было тщетно: активное меньшинство агрессивных сторонниц эмансипации продолжало навязывать внутри RFMB “женский мачизм”, отталкивая от организации не только аполитичные массы, но и некоторые ассоциации “Союза красных фронтовиков”, которые во многих местах просто повернулись спиной к странным женским инициативам (иногда открыто их высмеивая), что грозило совершенно разрушить сколоченный коммунистами альянс женского и мужского фронта.
XI конференция КПГ в марте 1927, наблюдая очевидный вред, который наносит партийному влиянию в массах этот “женский милитаризм” уже напрямую призвала RFMB разорвать связи с воинственной политической культурой, указав, что вместо военизированной деятельности, женский фронт должен сконструировать собственный профиль, понятный и симпатичный “пролетарским женщинам”. Это ничего не изменило.
Ко времени Третьего конгресса RFMB в августе 1929 стало окончательно ясно, что идея коммунистического женского массового фронта провалилась с треском, уступая позиции социал-демократам, пацифистам и даже нацистам. Но выправлению ситуации помешала изменившаяся конъюнктура: после кровавых первомайских столкновений 1929 года в Берлине (т.н.
BY Сóрок сорóк
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
WhatsApp, a rival messaging platform, introduced some measures to counter disinformation when Covid-19 was first sweeping the world. For example, WhatsApp restricted the number of times a user could forward something, and developed automated systems that detect and flag objectionable content. The company maintains that it cannot act against individual or group chats, which are “private amongst their participants,” but it will respond to requests in relation to sticker sets, channels and bots which are publicly available. During the invasion of Ukraine, Pavel Durov has wrestled with this issue a lot more prominently than he has before. Channels like Donbass Insider and Bellum Acta, as reported by Foreign Policy, started pumping out pro-Russian propaganda as the invasion began. So much so that the Ukrainian National Security and Defense Council issued a statement labeling which accounts are Russian-backed. Ukrainian officials, in potential violation of the Geneva Convention, have shared imagery of dead and captured Russian soldiers on the platform. There was another possible development: Reuters also reported that Ukraine said that Belarus could soon join the invasion of Ukraine. However, the AFP, citing a Pentagon official, said the U.S. hasn’t yet seen evidence that Belarusian troops are in Ukraine. Andrey, a Russian entrepreneur living in Brazil who, fearing retaliation, asked that NPR not use his last name, said Telegram has become one of the few places Russians can access independent news about the war.
from hk
