Как же донецкие умеют держать лицо! И мужчины, и женщины. Иногда просто не понимаешь, откуда у них столько сил.
Прифронтовой городок. Вокруг гремит арта, шумит стрелкотня и зудят дроны-комикадзе.
Молодая женщина приехала к месту захоронения матери установить крест на "могилу".
"Могилу" вырыли в городском парке недалеко от дома, в перерывах между обстрелами. Вместе с мужем вынесли из дома материнское тело и предали его земле. И опять в подвалы, прятаться от укропского артобстрела.
Я смотрел на эту донецкую девочку, стоящую у незаметного холмика земли, под которым покоится её мать. Она постояла молча, погладила установленный крест. Из эмоций только слегка покрасневшие глаза.
И только когда я вёл её по тропе обратно в машину, я узнал чего ей стоило это пресловутое донецкое спокойствие. При переходе через развороченный асфальтовый хаос она оступилась и опёрлась на мою руку в суровой штурмовой перчатке. Её бил жесточайший озноб. Рука её просто заходилась в судороге горя. Я едва мог удержать её.
Как азбукой морзе она передавала мне послание: как она любила мать, как ей её не хватает, как ей страшно...
А на лице только спокойствие и слегка покрасневшие глаза.
Как же донецкие умеют держать лицо! И мужчины, и женщины. Иногда просто не понимаешь, откуда у них столько сил.
Прифронтовой городок. Вокруг гремит арта, шумит стрелкотня и зудят дроны-комикадзе.
Молодая женщина приехала к месту захоронения матери установить крест на "могилу".
"Могилу" вырыли в городском парке недалеко от дома, в перерывах между обстрелами. Вместе с мужем вынесли из дома материнское тело и предали его земле. И опять в подвалы, прятаться от укропского артобстрела.
Я смотрел на эту донецкую девочку, стоящую у незаметного холмика земли, под которым покоится её мать. Она постояла молча, погладила установленный крест. Из эмоций только слегка покрасневшие глаза.
И только когда я вёл её по тропе обратно в машину, я узнал чего ей стоило это пресловутое донецкое спокойствие. При переходе через развороченный асфальтовый хаос она оступилась и опёрлась на мою руку в суровой штурмовой перчатке. Её бил жесточайший озноб. Рука её просто заходилась в судороге горя. Я едва мог удержать её.
Как азбукой морзе она передавала мне послание: как она любила мать, как ей её не хватает, как ей страшно...
А на лице только спокойствие и слегка покрасневшие глаза.
Either way, Durov says that he withdrew his resignation but that he was ousted from his company anyway. Subsequently, control of the company was reportedly handed to oligarchs Alisher Usmanov and Igor Sechin, both allegedly close associates of Russian leader Vladimir Putin. The original Telegram channel has expanded into a web of accounts for different locations, including specific pages made for individual Russian cities. There's also an English-language website, which states it is owned by the people who run the Telegram channels. Oh no. There’s a certain degree of myth-making around what exactly went on, so take everything that follows lightly. Telegram was originally launched as a side project by the Durov brothers, with Nikolai handling the coding and Pavel as CEO, while both were at VK. This provided opportunity to their linked entities to offload their shares at higher prices and make significant profits at the cost of unsuspecting retail investors. At the start of 2018, the company attempted to launch an Initial Coin Offering (ICO) which would enable it to enable payments (and earn the cash that comes from doing so). The initial signals were promising, especially given Telegram’s user base is already fairly crypto-savvy. It raised an initial tranche of cash – worth more than a billion dollars – to help develop the coin before opening sales to the public. Unfortunately, third-party sales of coins bought in those initial fundraising rounds raised the ire of the SEC, which brought the hammer down on the whole operation. In 2020, officials ordered Telegram to pay a fine of $18.5 million and hand back much of the cash that it had raised.
from hk
