Дорогие читатели, пожалуйста, обратите внимание на то, что нужна физическая и материальная помощь для восстановления храма в селе Тарское. Этой тяжёлой работой сейчас занимается один человек, иерей Владимир. Ему очень пригодится любая помощь, поэтому прошу откликнуться по возможности 🤍🙏🏻

Контакт, по которому можно узнать чем помочь:

8-928-686-72-49 (отец Владимир).

Небольшое дополнение: этот человек ещё и ремонтирует храм в Октябрьском, где дела с состоянием здания ещё хуже, чем в Тарском. Обязательно расскажите тем, кто там живёт, что нужна физическая помощь в частности, пожалуйста 🙏🏻

— Вы говорите, что сицилийцы захотят стать лучше? Они никогда не захотят стать лучше, потому что считают себя совершенными. Их тщеславие сильнее их убожества.

Садитесь, я вам расскажу одну историю. За несколько дней до того, как Гарибальди вошел в Палермо, несколько офицеров с английских кораблей попросили разрешения подняться на террасу моего дома, откуда видны горы, окружающие город. Они были в восторге от прекрасного вида, но удивлялись нищете и убожеству окружающих нас улиц. Я не стал объяснять им, как попытался объяснить вам, что это связано между собой.

Один из офицеров спросил меня: «Зачем пришли на Сицилию эти гарибальдийцы?». «Учить нас хорошим манерам», — ответил я. Но у них ничего не выйдет, потому что мы боги».

Они засмеялись, но я думаю, они так ничего и не поняли.

— Но князь, теперь это всё в прошлом. Сицилия больше не колония, но свободная часть свободной страны.

— Это благое намерение, но уже слишком поздно. Сон, вечный сон — вот чего хотят сицилийцы. И они возненавидят всякого, кто вздумает их разбудить.

«Il Gattopardo», Giuseppe Tomasi di Lampedusa

Presentiment «конца прекрасной эпохи» у князя Салина в лампедузовском «Леопарде» и у шерифа Белла из «Старикам тут не место» — совершенно унисонный, несмотря на разницу контекста, времени, «эроса, космоса...».

Я люблю стариков из кино и книг за их спокойный, выдержанный страх перед наступлением новых времен, страх, перемешанный со смирением и последним эгоистическим желанием человека — достойно взглянуть в лицо смерти.

Я хочу обладать им, но таким страхом боятся только они. Они обращают его в долгое, направленное в самих себя созерцание — созерцание посреди хаоса, потому что ни сицилийский principe, ни коп из Техаса, ни другие знакомые мне книжные старики не остаются в стороне от основных событий и проживают их до конца, вместе со всеми.

В конце концов, любые потрясения становятся лишь декорацией к их прекрасным глазам. Потому что какая революция и какое преступление могут быть интереснее человеческой тоски по бессмертию.

Четвертый год участники «СВО» возвращаются домой с посттравматическим стрессом, тяжёлыми психическими расстройствами, наркотической зависимостью и утраченной способностью жить в мирных условиях.

Война убила уже почти тысячу молодых мужчин Осетии. Скольких она инвалидизировала морально и физически? Это тоже вполне поддается подсчету: инвалидизирован каждый, кто поехал воевать. Минимум — каждый из тех, кто воевал, а если считать их родных и близких, то покалечены мы все.

Убил ли этих женщин «бытовой конфликт», или их убила проклятая война, сделавшая неотвратимым превращение отца семейства в больное чудовище?

Позавчера знакомая рассказала, как её осужденный по ст. 228 брат-наркоман уехал из колонии на войну, вернулся и теперь — то в угаре, то в ломке — терроризирует их мать, угрожая побоями. Случись что — это будет «бытовой конфликт» или результат того, что больной наркоман, который должен был сидеть за решеткой, сходил в окопы и в конце концов оказался на свободе ещё более отъехавшим?

Тем временем инвалиды любуются горящим Киевом, не осознавая, как невидимым напалмом была выжжена их собственная родина.