Н.Н. Третьяков ушёл из жизни в 2003-м. Наследием выдающегося педагога стали три книги «Образ в искусстве», составленные по материалам его лекций.

В своё время профессор Третьяков одним из первых заметил намечающееся расхождение между национальным и религиозным: «Православие укрепляется, а русскость пропадает». Поэтому «Образ в искусстве» из тех книг, что укрепляют принадлежность к своему народу, своей истории, формируют национальный культурный код.

Режиссёр Валентина Гуркаленко вспоминает:

В мои юношеские годы весь интеллигентный люд уже вовсю увлекался Босхом и Пикассо, Кандинским и Филоновым, презирая Васнецова, Шишкина, Репина и прочих «передвижников». Хотелось чего-нибудь эдакого. Чего-то, что Булгаков ещё в начале века окрестил «трупом красоты». И Николай Николаевич вновь выходит на передовую, отважно восстанавливая звенья единой цепи русской традиции, включающей в себя и «Спаса Нерукотворного» XII века, и «Взятие Ермаком Сибири» Василия Сурикова, где мы с удивлением находили того же Спаса на знамени казачьего войска. Или связывая красоту, запечатленную в иконописных ликах праведных жен, с красотою венециановских крестьянок и нестеровских героинь.

Третьяков, так щедро открывавший для нас Русский Север, исходил его пешком, исплавал на пароходах, байдарках, кочах, паромах, изъездил на поездах, включая лагерные узкоколейки, добираясь до самых глухих деревень, где по слухам и по рассказам очевидцев еще сохранялись древние храмы, рубленые часовни, старинные избы, поклонные кресты, черные доски древних икон. Причем ездить начал сразу же после войны, с незаживающей после ранения ногой, тяжёлым рюкзаком — один или с другом шел «в зону» как сталкер, ведь весь Русский Север — от Соловков и Кириллова до Валаама и Кеми — был одной сплошной лагерной зоной. Не счесть, сколько раз его задерживали и отпускали, как блаженного (ну, в самом деле, не блажь ли искать в этом лагерном краю древнерусскую красоту и культуру?)

Светлая память, учитель!