Один из читателей спросил, отчего это надо считать, что в эпоху Убейда, при таких достижениях убейдского общества, не было государства? И в чате возник спор об определениях.
Поскольку вопрос о государстве возникает часто и с большими эмоциями, то наверное, стоит кое-что разъяснить.
История изучает явления в динамике. То, что вечно, неизменно и годится для всех времен - это не к нам, а к философам или богословам. История пишется только по источникам. Нет источников - нет истории. Поэтому нас, историков древности, интересует не столько универсальное определение государства, сколько определенные признаки, по которым мы, зная наши источники, могли бы сказать, что раньше его не было, а теперь оно налицо.
Любые разговоры о государстве подбрасывают дровишек в какие-то современные политические споры. Но, чтобы разобраться в древней истории, нам нужно всё-таки от этих споров абстрагироваться, отойти в сторону. Современные государства имеют дело с миллионами и миллиардами взаимодействующих людей, со сложными технологиями, сложными иерархическими системами жизнеобеспечения. При этом все эти миллиарды людей остаются людьми, они болеют инфекционными и другими болезнями, подвержены панике и часто принимают решения не по рациональным мотивам. Без надежной работы всех систем, регулируемых государством, они будут массово бедствовать и гибнуть.
Совершенно другую картину мы видим на границе первобытности и древности, между второй и третьей фазами по Дьяконову (“первобытнообщинной” и “ранней древностью”), с 6 по 4-е тыс. до н.э. В городах этой эпохи живут не миллионы, а тысячи людей, а если десятки тысяч - то это уже мегаполис. Эти люди естественным образом организованы в большесемейные общины. Нет ничего запредельно сложного в том, чтобы лично знать всех глав всех больших семей своего города и его ближайших соседей, и поддерживать со всеми какие-то отношения.
Нам, историкам древности, важно знать, что в этом тысячелетнем, очень стабильном порядке появляется нового, что мы могли бы определить по источникам? Письменности пока нет. Читаемые документы появятся только в 3-м тыс. до н.э., и то не сразу. Когда они появятся, мы уже увидим в них самовосхваления царя, которому благоволят боги, нападки на соседей, которые что-то сделали не так и боги (через меня, царя) восстановили справедливость, слова о правителе как о “хорошем пастыре” и другие подобные признаки уже вполне сложившейся государственной пропаганды.
И в археологических находках, и в текстах 3-го тыс. мы видим, что сложилась отдельная группа людей, в которую трудно попасть со стороны, и которая распоряжается ресурсами своего нома (города и его округи). Другие люди на них работают, а третья группа людей защищает сложившийся порядок социальных отношений. В какой-то мере все эти три группы могут пересекаться, но совершенно очевидно, что произошла профессионализация власти. То, что профессиональная группа имеющих власть отделена от общества, видно из существования пропаганды, как словесной, так и фигуративной, в виде изображений, статуй, и разных “статусных” дорогих вещей, которые появляются во дворце князя/царя и не присутствуют, или встречаются очень редко, в обычных домах.
Пользуясь своей властью над общими ресурсами, эти люди начинают делать и что-то полезное: приказывают строить оборонительные стены, транспортные и ирригационные каналы. Правда, вся эта деятельность велась и до них, поэтому современные исследователи не склонны преувеличивать полезность раннего государства (в отличие от современного) для общества. В какой-то момент, по мере усложнения общества и увеличения его численности, координация общественно-полезной работы без участия профессиональной власти станет невозможной.
Один из читателей спросил, отчего это надо считать, что в эпоху Убейда, при таких достижениях убейдского общества, не было государства? И в чате возник спор об определениях.
Поскольку вопрос о государстве возникает часто и с большими эмоциями, то наверное, стоит кое-что разъяснить.
История изучает явления в динамике. То, что вечно, неизменно и годится для всех времен - это не к нам, а к философам или богословам. История пишется только по источникам. Нет источников - нет истории. Поэтому нас, историков древности, интересует не столько универсальное определение государства, сколько определенные признаки, по которым мы, зная наши источники, могли бы сказать, что раньше его не было, а теперь оно налицо.
Любые разговоры о государстве подбрасывают дровишек в какие-то современные политические споры. Но, чтобы разобраться в древней истории, нам нужно всё-таки от этих споров абстрагироваться, отойти в сторону. Современные государства имеют дело с миллионами и миллиардами взаимодействующих людей, со сложными технологиями, сложными иерархическими системами жизнеобеспечения. При этом все эти миллиарды людей остаются людьми, они болеют инфекционными и другими болезнями, подвержены панике и часто принимают решения не по рациональным мотивам. Без надежной работы всех систем, регулируемых государством, они будут массово бедствовать и гибнуть.
Совершенно другую картину мы видим на границе первобытности и древности, между второй и третьей фазами по Дьяконову (“первобытнообщинной” и “ранней древностью”), с 6 по 4-е тыс. до н.э. В городах этой эпохи живут не миллионы, а тысячи людей, а если десятки тысяч - то это уже мегаполис. Эти люди естественным образом организованы в большесемейные общины. Нет ничего запредельно сложного в том, чтобы лично знать всех глав всех больших семей своего города и его ближайших соседей, и поддерживать со всеми какие-то отношения.
Нам, историкам древности, важно знать, что в этом тысячелетнем, очень стабильном порядке появляется нового, что мы могли бы определить по источникам? Письменности пока нет. Читаемые документы появятся только в 3-м тыс. до н.э., и то не сразу. Когда они появятся, мы уже увидим в них самовосхваления царя, которому благоволят боги, нападки на соседей, которые что-то сделали не так и боги (через меня, царя) восстановили справедливость, слова о правителе как о “хорошем пастыре” и другие подобные признаки уже вполне сложившейся государственной пропаганды.
И в археологических находках, и в текстах 3-го тыс. мы видим, что сложилась отдельная группа людей, в которую трудно попасть со стороны, и которая распоряжается ресурсами своего нома (города и его округи). Другие люди на них работают, а третья группа людей защищает сложившийся порядок социальных отношений. В какой-то мере все эти три группы могут пересекаться, но совершенно очевидно, что произошла профессионализация власти. То, что профессиональная группа имеющих власть отделена от общества, видно из существования пропаганды, как словесной, так и фигуративной, в виде изображений, статуй, и разных “статусных” дорогих вещей, которые появляются во дворце князя/царя и не присутствуют, или встречаются очень редко, в обычных домах.
Пользуясь своей властью над общими ресурсами, эти люди начинают делать и что-то полезное: приказывают строить оборонительные стены, транспортные и ирригационные каналы. Правда, вся эта деятельность велась и до них, поэтому современные исследователи не склонны преувеличивать полезность раннего государства (в отличие от современного) для общества. В какой-то момент, по мере усложнения общества и увеличения его численности, координация общественно-полезной работы без участия профессиональной власти станет невозможной.
BY Механика истории
Warning: Undefined variable $i in /var/www/group-telegram/post.php on line 260
"Someone posing as a Ukrainian citizen just joins the chat and starts spreading misinformation, or gathers data, like the location of shelters," Tsekhanovska said, noting how false messages have urged Ukrainians to turn off their phones at a specific time of night, citing cybersafety. "We as Ukrainians believe that the truth is on our side, whether it's truth that you're proclaiming about the war and everything else, why would you want to hide it?," he said. Anastasia Vlasova/Getty Images The account, "War on Fakes," was created on February 24, the same day Russian President Vladimir Putin announced a "special military operation" and troops began invading Ukraine. The page is rife with disinformation, according to The Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, which studies digital extremism and published a report examining the channel. Just days after Russia invaded Ukraine, Durov wrote that Telegram was "increasingly becoming a source of unverified information," and he worried about the app being used to "incite ethnic hatred."
from it
