Учитывая обстоятельства, старший на месте Севыч дожидается группу специального назначения, отправляет их работать в сторону крика – ближнюю сторону реки, и до этого не работает на отклик, чтобы, не дай бог, не сорвать человека, который кричал из леса, в реку, например. А когда ГСН работает, уже все, орем. Орем, внимательно слушаем, смотрим, что происходит. Ничего не получается – нет никакого ответа. Либо это был паразитный крик, либо кричали какие-то хулиганы – а такое бывает: даже самая глухая местность оказывается полна людьми, в том числе ночью, и заброшенное кладбище тоже может быть местом для посещения людей, у которых достаточное количество свободного времени для бурных фантазий.
В итоге отклик отработан, но эффекта никакого нет. Планируется работа беспилотника с тепловизором на следующий день – Евген должен произвести техническую работу со своим беспилотником и к вечеру быть в нашем распоряжении. Старший на месте высказывает предположение, что можно увеличить количество людей, которые будут работать в лесу, за счет снижения требований к группам, потому что даже если мы и предполагали какие-то риски в связи с особенностями нашего потеряшки, то они через столько времени в околонулевой температуре значительно снижаются. Я с ним соглашаюсь, и мы ожидаем следующего дня.
Переносимся в утро, в Думу.
Я сижу на экспертном совете в первом ряду, передо мной президиум, выступают заместители министров по разным ведомствам, кстати, очень интересно выступает глава региона Коми с действительно классными и реализованными идеями.
И в этот момент у нас появляется человек с полным ФИО нашего потерявшегося, который находится в 67 больнице города Москвы. Это установила наша группа коротких прозвонов, которая звонит по кругу по больницам. Еще раз: нет базы, в которой можно смотреть и получать эту информацию, типа базы неизвестных пациентов, нет оперативно работающего бюро регистрации несчастных случаев. Огромного количества случаев, которые нам крайне важны, в БРНС, к сожалению, не будет – они появятся, но спустя какое-то время, или не появятся вовсе, а мне надо сразу: в таком случае мы можем прекратить морозить наших ребят, которые работают в лесу, чтобы они отдохнули и потом потратили свое время на других потерях, а сейчас смогут высушить свою одежду, выспаться, заняться своими близкими, работой и так далее. Отряд очень заинтересован в экономии ресурса каждого из наших поисковиков.
По прошествии какого-то времени удается созвониться с больницей и выяснить, что это действительно наш, что он поступил туда по скорой в связи с острым состоянием. Это состояние потребовало участия конкретных врачей-специалистов. Врачи осмотрели парня и не нашли угрозы, видимо. Он ушел.
Когда мы узнаем, что он ушел, наши ребята еще не подъехали к больнице. Мы просим всех подъезжать, кричим в чат «Будет поиск», кричим везде, народ начинает движение – кто-то уже на территории больницы, кто-то около нее…
Парень ушел. Куда? Для этого надо понимать, откуда он туда попал. Выясняется, что его привезли из социального центра имени Елизаветы Глинки, а значит, он и туда как-то попал. И тут начинаются чудеса. Туда он приехал на такси, потому что узнал, что там можно бесплатно переночевать. Там ему стало как-то не очень, и в результате этого он оказался в скорой и попал в 67 больницу.
Мы ожидаем, что он может вернуться на Ижорскую улицу в центр Елизаветы Глинки, поэтому там патруль, в метро работает встреча из Лианозово, Ховрино, даже Марфино, потому что оттуда ходит автобус. Начинаем действовать по местности – ищем, где около больницы может оказаться наш потеряха, к какому метро он пойдет или каким транспортом сможет воспользоваться. Неоценимую помощь оказывает оперативно работающая полиция, которая дает нам данные по его перемещениям. И мы видим, что он оказывается в автобусе – рядом, прямо на Карамышевской набережной, дальше из автобуса попадает в метро «Народное ополчение». Мы ждем выхода, ждем мучительно. Ничего не происходит. Непонятно, сколько ждать и чем все это закончится.
Учитывая обстоятельства, старший на месте Севыч дожидается группу специального назначения, отправляет их работать в сторону крика – ближнюю сторону реки, и до этого не работает на отклик, чтобы, не дай бог, не сорвать человека, который кричал из леса, в реку, например. А когда ГСН работает, уже все, орем. Орем, внимательно слушаем, смотрим, что происходит. Ничего не получается – нет никакого ответа. Либо это был паразитный крик, либо кричали какие-то хулиганы – а такое бывает: даже самая глухая местность оказывается полна людьми, в том числе ночью, и заброшенное кладбище тоже может быть местом для посещения людей, у которых достаточное количество свободного времени для бурных фантазий.
В итоге отклик отработан, но эффекта никакого нет. Планируется работа беспилотника с тепловизором на следующий день – Евген должен произвести техническую работу со своим беспилотником и к вечеру быть в нашем распоряжении. Старший на месте высказывает предположение, что можно увеличить количество людей, которые будут работать в лесу, за счет снижения требований к группам, потому что даже если мы и предполагали какие-то риски в связи с особенностями нашего потеряшки, то они через столько времени в околонулевой температуре значительно снижаются. Я с ним соглашаюсь, и мы ожидаем следующего дня.
Переносимся в утро, в Думу.
Я сижу на экспертном совете в первом ряду, передо мной президиум, выступают заместители министров по разным ведомствам, кстати, очень интересно выступает глава региона Коми с действительно классными и реализованными идеями.
И в этот момент у нас появляется человек с полным ФИО нашего потерявшегося, который находится в 67 больнице города Москвы. Это установила наша группа коротких прозвонов, которая звонит по кругу по больницам. Еще раз: нет базы, в которой можно смотреть и получать эту информацию, типа базы неизвестных пациентов, нет оперативно работающего бюро регистрации несчастных случаев. Огромного количества случаев, которые нам крайне важны, в БРНС, к сожалению, не будет – они появятся, но спустя какое-то время, или не появятся вовсе, а мне надо сразу: в таком случае мы можем прекратить морозить наших ребят, которые работают в лесу, чтобы они отдохнули и потом потратили свое время на других потерях, а сейчас смогут высушить свою одежду, выспаться, заняться своими близкими, работой и так далее. Отряд очень заинтересован в экономии ресурса каждого из наших поисковиков.
По прошествии какого-то времени удается созвониться с больницей и выяснить, что это действительно наш, что он поступил туда по скорой в связи с острым состоянием. Это состояние потребовало участия конкретных врачей-специалистов. Врачи осмотрели парня и не нашли угрозы, видимо. Он ушел.
Когда мы узнаем, что он ушел, наши ребята еще не подъехали к больнице. Мы просим всех подъезжать, кричим в чат «Будет поиск», кричим везде, народ начинает движение – кто-то уже на территории больницы, кто-то около нее…
Парень ушел. Куда? Для этого надо понимать, откуда он туда попал. Выясняется, что его привезли из социального центра имени Елизаветы Глинки, а значит, он и туда как-то попал. И тут начинаются чудеса. Туда он приехал на такси, потому что узнал, что там можно бесплатно переночевать. Там ему стало как-то не очень, и в результате этого он оказался в скорой и попал в 67 больницу.
Мы ожидаем, что он может вернуться на Ижорскую улицу в центр Елизаветы Глинки, поэтому там патруль, в метро работает встреча из Лианозово, Ховрино, даже Марфино, потому что оттуда ходит автобус. Начинаем действовать по местности – ищем, где около больницы может оказаться наш потеряха, к какому метро он пойдет или каким транспортом сможет воспользоваться. Неоценимую помощь оказывает оперативно работающая полиция, которая дает нам данные по его перемещениям. И мы видим, что он оказывается в автобусе – рядом, прямо на Карамышевской набережной, дальше из автобуса попадает в метро «Народное ополчение». Мы ждем выхода, ждем мучительно. Ничего не происходит. Непонятно, сколько ждать и чем все это закончится.
Andrey, a Russian entrepreneur living in Brazil who, fearing retaliation, asked that NPR not use his last name, said Telegram has become one of the few places Russians can access independent news about the war. On Feb. 27, however, he admitted from his Russian-language account that "Telegram channels are increasingly becoming a source of unverified information related to Ukrainian events." Telegram has gained a reputation as the “secure” communications app in the post-Soviet states, but whenever you make choices about your digital security, it’s important to start by asking yourself, “What exactly am I securing? And who am I securing it from?” These questions should inform your decisions about whether you are using the right tool or platform for your digital security needs. Telegram is certainly not the most secure messaging app on the market right now. Its security model requires users to place a great deal of trust in Telegram’s ability to protect user data. For some users, this may be good enough for now. For others, it may be wiser to move to a different platform for certain kinds of high-risk communications. Stocks closed in the red Friday as investors weighed upbeat remarks from Russian President Vladimir Putin about diplomatic discussions with Ukraine against a weaker-than-expected print on U.S. consumer sentiment. Emerson Brooking, a disinformation expert at the Atlantic Council's Digital Forensic Research Lab, said: "Back in the Wild West period of content moderation, like 2014 or 2015, maybe they could have gotten away with it, but it stands in marked contrast with how other companies run themselves today."
from it
