DADAKINDER

​​Шагал, друзья, по тротуару, ступал ступнёй на каменные плиты, а на одной из них сидит когтистой лапой сокол — пятнистый, будто мухомор.

"Не улетай, — говорю, — дай разглядеть тебя, как следует, и разгляди меня саблей взгляда, способного нырять в кроля за тридевять земель".

Но тщетно. Стоило зашуршать, шевельнуться, и птицы не стало — метнулась восвояси — к иным добычам, без драм и шуршаний — в смешное, игривое лето.

Меж тем, какой прекрасный красный куст. Зачем поникли головы цветов? Ведь не от пчёл, садящихся на них жужжащим животом?

Решил для себя, что цветы — телефонные трубки. Когда становится совсем невмоготу, я говорю в душистые бутоны, звоню напролом — в сновидение, и объясняюсь в мнимое ухо. Ухо не отвечает. Но мне легчает.

Облако пара сгустилось у водоёма. Пронзаемо светом — не то листвой, не то семенем искр. Здесь, на краю возможного, сосалась ириска, — сладкая, как губы диабетика; затмевающая своим сахаром поляну красных флагов; кладбище пней; какие-то серые чащи.

Куда я забрёл? В безответность. В туманы, в намёки, в уколы и плети. "Всё шутка, всё шутка". Но не для меня. Как солнца луч — не для меня, а всем.

Жар хлещет лицо своей тряпкой, языком огромной собаки — лижет-лижет меня, но сухо, ведь слюна испаряется прежде, чем покрыть щёк румяных булки хлеба.

Хочу остыть — вхожу в кондиционированное пространство общественной жизни: ни кустов, ни сокола здесь не видать – благодать ледового воздуха, репетиция могильного холода. Зато наверняка. Без случайностей. Смерть не обманет!

Под куполом цирка, в банке черепа, — мчится загнанный мотоциклист. И так пока колёса не сотрутся, шины не станут рамой, не прекратится мчание, не погаснет стук — грохот недр, говорящих, что это — Оно. Чудо чудес. Жар-птица. Сокол.

Шагать, друзья, по тротуару – значит наматывать на нос тину прошедших здесь событий. Ими измазано всё — и цветок, и железный сосок водокачки.

Ах эти дивные американские места! Людей смешных и лёгких, как платок. Без драмы и букета стонов; носящих под рубашкой не лунный кратер, и не вес лет, а блеск поверхности, и ночь, которая доступна — без вопля в ней, без тяжести словес, без говорения о, без поэзии — делом тела. Как хочется.

Вот с такими и надо якшаться: жевать апельсины, смеяться, забывать нервных, обретать счастье.

@dadakinder – поддержать автора

www.group-telegram.com/jp/dadakinder.com/2160

1.8K viewsMay 26 at 08:42

​​Шагал, друзья, по тротуару, ступал ступнёй на каменные плиты, а на одной из них сидит когтистой лапой сокол — пятнистый, будто мухомор.

"Не улетай, — говорю, — дай разглядеть тебя, как следует, и разгляди меня саблей взгляда, способного нырять в кроля за тридевять земель".

Но тщетно. Стоило зашуршать, шевельнуться, и птицы не стало — метнулась восвояси — к иным добычам, без драм и шуршаний — в смешное, игривое лето.

Меж тем, какой прекрасный красный куст. Зачем поникли головы цветов? Ведь не от пчёл, садящихся на них жужжащим животом?

Решил для себя, что цветы — телефонные трубки. Когда становится совсем невмоготу, я говорю в душистые бутоны, звоню напролом — в сновидение, и объясняюсь в мнимое ухо. Ухо не отвечает. Но мне легчает.

Облако пара сгустилось у водоёма. Пронзаемо светом — не то листвой, не то семенем искр. Здесь, на краю возможного, сосалась ириска, — сладкая, как губы диабетика; затмевающая своим сахаром поляну красных флагов; кладбище пней; какие-то серые чащи.

Куда я забрёл? В безответность. В туманы, в намёки, в уколы и плети. "Всё шутка, всё шутка". Но не для меня. Как солнца луч — не для меня, а всем.

Жар хлещет лицо своей тряпкой, языком огромной собаки — лижет-лижет меня, но сухо, ведь слюна испаряется прежде, чем покрыть щёк румяных булки хлеба.

Хочу остыть — вхожу в кондиционированное пространство общественной жизни: ни кустов, ни сокола здесь не видать – благодать ледового воздуха, репетиция могильного холода. Зато наверняка. Без случайностей. Смерть не обманет!

Под куполом цирка, в банке черепа, — мчится загнанный мотоциклист. И так пока колёса не сотрутся, шины не станут рамой, не прекратится мчание, не погаснет стук — грохот недр, говорящих, что это — Оно. Чудо чудес. Жар-птица. Сокол.

Шагать, друзья, по тротуару – значит наматывать на нос тину прошедших здесь событий. Ими измазано всё — и цветок, и железный сосок водокачки.

Ах эти дивные американские места! Людей смешных и лёгких, как платок. Без драмы и букета стонов; носящих под рубашкой не лунный кратер, и не вес лет, а блеск поверхности, и ночь, которая доступна — без вопля в ней, без тяжести словес, без говорения о, без поэзии — делом тела. Как хочется.

Вот с такими и надо якшаться: жевать апельсины, смеяться, забывать нервных, обретать счастье.

@dadakinder – поддержать автора

BY DADAKINDER