Записки галковскомана

В "Даре" Набоков мечтает об идеальной версии своего отца. И так получилось, что идеальной версией отца выступает идеальная версия самого Владимира Владимировича.

Мой отец родился в 1860 году. Любовь к бабочкам ему привил немец-гувернер. <...> Рано, в 1876 году, окончив в Петербурге гимназию, он университетское образование получил в Англии, в Кембридже, где занимался биологией под руководством профессора Брайта. Первое свое путешествие, кругосветное, он совершил еще до смерти своего отца, и с тех пор до 1918 года вся его жизнь состоит из странствий и писания ученых трудов. <...> Эти труды были единогласно признаны классическими и еще в молодые годы имя его заняло одно из первых мест в изучении состава русско-азиатской фауны, наряду с именами зачинателей, Фишера-фон-Вальдгейма, Менетриэ, Эверсмана.
Он работал в тесной связи со своими замечательными русскими современниками. Холодковский называет его "конквистадором русской энтомологии". <...> Он был вице-президентом Русского Энтомологического Общества, действительным членом Московского О-ва Испытателей Природы, членом Императорского Русского Географического О-ва, почетным членом множества ученых обществ заграницей.

Но это, всего лишь энциклопедическая сводка, не передающая всей сути Набокова. Чуть далее мы читаем:

Сегодня 8-ое июля, его день рождения. В другой день я бы не решился об этом обращаться к тебе. Напиши мне что-нибудь о нем и себе. Не такое, что могу найти в нашей общей памяти, а такое, что ты одна перечувствовала и сохранила". И вот ответный отрывок: "...представь себе – свадебное путешествие, Пиренеи, дивное блаженство от всего, от солнца, от ручьев, от цветов, от снежных вершин, даже от мух в отелях, – и оттого что мы каждое мгновение вместе. И вот, как то утром, у меня разболелась, что-ли, голова, или было уж чересчур для меня жарко, он сказал, что до завтрака выйдет на пол-часа прогуляться. Почему-то запомнилось, что я сидела на балконе отеля (кругом тишина, горы, чудные скалы Гаварни) и в первый раз читала книгу не для девиц, "Une Vie" Мопассана, мне тогда она очень понравилась, помню. Смотрю на часики, вижу уже пора завтракать, прошло больше часа с тех пор, как он ушел. Жду. Сперва немножко сержусь, потом начинаю тревожиться. Подают на террасе завтрак, не могу ничего съесть. Выхожу на лужайку перед отелем, возвращаюсь к себе, опять выхожу. Еще через час я уже была в неописуемом состоянии ужаса, волнения, Бог знает чего. Я путешествовала впервые, была неопытна и пуглива, а тут еще "Une Vie"... Я решила, что он бросил меня, самые глупые и страшные мысли лезли в голову, день проходил, мне казалось, что служащие смотрят на меня с каким-то злорадством, – ах, не могу тебе описать, что это было! Я даже начала совать платья в чемоданы, чтобы уехать немедленно в Россию, а потом решила вдруг, что он умер, выбежала, начала что-то безумное лепетать людям, посылать в полицию. Вдруг вижу, он идет по лужайке, лицо веселое, каким я его еще не видала, хотя всё время был весел, идет, машет мне, как ни в чем не бывало, светлые штаны в мокрых зеленых пятнах, панама исчезла, пиджак на боку порван... Я думаю, ты уже понимаешь, что случилось. Слава Богу по крайней мере, что он ее наконец все-таки поймал, – в платок, на отвесной скале, – а то заночевал бы в горах, как он мне и объяснил преспокойно...

Отец Набокова не был ученым-энтомологом, он не совершал кругосветные путешествия и не состоял в Русском географическом обществе. Он был оппозиционно настроенным болваном (да к тому же политиком!), как и подавляющее большинство родившихся в 1860-1880 годы, тех кого в 1890-ые называли декадентами, в 1900-ые - символистами, а после 1917 - уважаемыми писателями и поэтами, "певцами революции" вроде Блока, Брюсова, Белого и т.д. Возможно, если бы не убийство, Набоков-старший созрел бы и до возвращения в СССР, как это сделал Куприн или Алексей Толстой. Но боюсь, что советская власть поступила бы с ним, не как с Горьким, а как с Родзаевским.

www.group-telegram.com/jp/galkovskydiscuss.com/188

2.0K viewsApr 7, 2024 at 19:50

В "Даре" Набоков мечтает об идеальной версии своего отца. И так получилось, что идеальной версией отца выступает идеальная версия самого Владимира Владимировича.

Мой отец родился в 1860 году. Любовь к бабочкам ему привил немец-гувернер. <...> Рано, в 1876 году, окончив в Петербурге гимназию, он университетское образование получил в Англии, в Кембридже, где занимался биологией под руководством профессора Брайта. Первое свое путешествие, кругосветное, он совершил еще до смерти своего отца, и с тех пор до 1918 года вся его жизнь состоит из странствий и писания ученых трудов. <...> Эти труды были единогласно признаны классическими и еще в молодые годы имя его заняло одно из первых мест в изучении состава русско-азиатской фауны, наряду с именами зачинателей, Фишера-фон-Вальдгейма, Менетриэ, Эверсмана.
Он работал в тесной связи со своими замечательными русскими современниками. Холодковский называет его "конквистадором русской энтомологии". <...> Он был вице-президентом Русского Энтомологического Общества, действительным членом Московского О-ва Испытателей Природы, членом Императорского Русского Географического О-ва, почетным членом множества ученых обществ заграницей.

Но это, всего лишь энциклопедическая сводка, не передающая всей сути Набокова. Чуть далее мы читаем:

Сегодня 8-ое июля, его день рождения. В другой день я бы не решился об этом обращаться к тебе. Напиши мне что-нибудь о нем и себе. Не такое, что могу найти в нашей общей памяти, а такое, что ты одна перечувствовала и сохранила". И вот ответный отрывок: "...представь себе – свадебное путешествие, Пиренеи, дивное блаженство от всего, от солнца, от ручьев, от цветов, от снежных вершин, даже от мух в отелях, – и оттого что мы каждое мгновение вместе. И вот, как то утром, у меня разболелась, что-ли, голова, или было уж чересчур для меня жарко, он сказал, что до завтрака выйдет на пол-часа прогуляться. Почему-то запомнилось, что я сидела на балконе отеля (кругом тишина, горы, чудные скалы Гаварни) и в первый раз читала книгу не для девиц, "Une Vie" Мопассана, мне тогда она очень понравилась, помню. Смотрю на часики, вижу уже пора завтракать, прошло больше часа с тех пор, как он ушел. Жду. Сперва немножко сержусь, потом начинаю тревожиться. Подают на террасе завтрак, не могу ничего съесть. Выхожу на лужайку перед отелем, возвращаюсь к себе, опять выхожу. Еще через час я уже была в неописуемом состоянии ужаса, волнения, Бог знает чего. Я путешествовала впервые, была неопытна и пуглива, а тут еще "Une Vie"... Я решила, что он бросил меня, самые глупые и страшные мысли лезли в голову, день проходил, мне казалось, что служащие смотрят на меня с каким-то злорадством, – ах, не могу тебе описать, что это было! Я даже начала совать платья в чемоданы, чтобы уехать немедленно в Россию, а потом решила вдруг, что он умер, выбежала, начала что-то безумное лепетать людям, посылать в полицию. Вдруг вижу, он идет по лужайке, лицо веселое, каким я его еще не видала, хотя всё время был весел, идет, машет мне, как ни в чем не бывало, светлые штаны в мокрых зеленых пятнах, панама исчезла, пиджак на боку порван... Я думаю, ты уже понимаешь, что случилось. Слава Богу по крайней мере, что он ее наконец все-таки поймал, – в платок, на отвесной скале, – а то заночевал бы в горах, как он мне и объяснил преспокойно...

Отец Набокова не был ученым-энтомологом, он не совершал кругосветные путешествия и не состоял в Русском географическом обществе. Он был оппозиционно настроенным болваном (да к тому же политиком!), как и подавляющее большинство родившихся в 1860-1880 годы, тех кого в 1890-ые называли декадентами, в 1900-ые - символистами, а после 1917 - уважаемыми писателями и поэтами, "певцами революции" вроде Блока, Брюсова, Белого и т.д. Возможно, если бы не убийство, Набоков-старший созрел бы и до возвращения в СССР, как это сделал Куприн или Алексей Толстой. Но боюсь, что советская власть поступила бы с ним, не как с Горьким, а как с Родзаевским.

BY Записки галковскомана